Проблемная самобытность

В последние годы в российскую политическую моду уверенно вошел консерватизм. Противопоставление консервативных ценностей либеральным идеям с их преобразовательным и новаторским пафосом стало практически неизменным атрибутом выступлений первых лиц государства. При более глубоком рассмотрении мотивации новоиспеченных консерваторов обнаруживаются серьезные расхождения относительно того, какой именно период отечественной истории считать эталонным и какие именно политические и социокультутрные достижения стоит сохранять. Однако в их выступлениях присутствует такое объединяющее начало, как апелляция к традиции, привлекательности особого российского (евразийского) пути и скепсис по отношению к внешним заимствованиям.

Как правило, споры и дискуссии об издержках и приобретениях от традиций и инноваций ведутся в общероссийском контексте без должного внимания к отдельным регионам страны. Между тем, стремление учесть специфику отдельных частей РФ, имевших разный опыт инкорпорирования в общероссийское пространство, было бы крайне полезно для адекватного представления о сложностях и превратностях отечественного постсоветского транзита.

И в этом плане нельзя недооценивать Северный Кавказ. После распада Советского Союза в течение долгих лет именно он был без всякого преувеличения самым проблемным и опасным регионом России. Его восприятие у значительного числа граждан РФ ассоциировалось с такими понятиями, как террористические атаки, конфликты, беженцы и нестабильность. В 2000-х годах Москва предприняла значительные шаги по замирению Северного Кавказа. Правда, результаты социально-политической стабилизации также выглядят противоречивыми. Так, именно республики этого региона стабильно давали самые высокие по России проценты поддержки «партии власти» на выборах всех уровней. По справедливому замечанию известного российского кавказоведа Константина Казенина, за последний год произошло превращение некогда проблемного региона «из беспокойного ”фронтира” в образец почитания скреп и начальства всех уровней». Свидетельство тому – массовые акции и жесткие заявления северокавказских руководителей (в особенности Рамзана Кадырова) в поддержку политики Кремля. Все это неизменно сопровождается разговорами о региональной самобытности, местной специфике, традициях, которые центру требуется неукоснительно соблюдать и уважать. Иначе, мол, проблем не оберешься! Во многом из-за апелляции к «северокавказским особенностям» в субъектах этого региона не состоялись прямые выборы глав. Победитель определялся голосами республиканских парламентов. Впрочем, в Москве также находится немало авторов, готовых с помощью набора из нескольких слов и словосочетаний (тейп, клан, кровная месть) объяснять, почему для Северного Кавказа хорош «военно-полевой менеджмент», а для Псковской или Воронежской области он неприемлем.

Но в действительности республики Северного Кавказа – это не какие-то этнографические заповедники. Те, кого мы называем «горцами», на самом деле – потомки тех, кто когда-то жил в горной местности. Урбанизация, которая проходила и в имперский, и в советский период, и продолжается сейчас, значительно изменила социальный облик региона. Взять те же тейпы Чечни. Сегодня ни один из них не проживает компактно, не владеет общинно землей и прочей собственностью. Зато внутри одного тейпа возникали конфликты по различным политическим вопросам. Не сохранился и институт старейшин, который был основательно подорван еще в 1990-х годах в условиях военного конфликта. Владение оружием стало значить намного больше, чем почтенный возраст. И даже обычаи кровной мести с появлением заказных убийств уже никак не напоминают прежние времена.

В жизнь региона пришли и новые информационные технологии, и пиар, и религиозные традиции, новые для Северного Кавказа. Несмотря на огромный интерес молодежи к исламу, и сегодня здесь наблюдается дефицит специалистов по исламскому праву и даже просто знатоков Корана. Словом, нынешний Северный Кавказ никак не напоминает край, описанный в любимых нами произведениях Льва Толстого или Бестужева-Марлинского. Все отсылки к традиции становятся инструментами в борьбе за власть и собственность. К слову сказать, за пределами Дагестана, Чечни или Кабардино-Балкарии, в центральных регионах страны, приверженность к неформальным управленческим практикам (пресловутым кланам) еще не уступила место современному менеджменту.

В этой связи крайне важно осознавать, что всякое потакание «особости» и «самости» (даже там и тогда, где ей и не пахнет) способствует укоренению местничества и этнократии, а значит размыванию политико-правового единства России. Конечно, у Северного Кавказа есть своя специфика (и в истории, и в настоящем). Но она есть и у регионов Поволжья, Сибири или Дальнего Востока. И все это не повод для возведения традиционализма в абсолют. Тем паче, если мы говорим о модернизации страны, то не получится справиться с этой задачей селективно (осовременим Москву, но вернем Кавказ в прошлое). И последнее (по порядку, но не по важности). Объективный союзник центра и сильной российской государственной власти – тот Северный Кавказ, который редко присутствует на «радарах» наших СМИ. Это не исламисты, националисты, криминальные деятели или бюрократы разного масштаба, а представители бизнеса, прессы, правозащитного, экспертного сообщества, журналисты. Именно они в наибольшей степени заинтересованы в ослаблении республиканских этнократий, правилах игры и гарантиях безопасности, которые могла бы дать Москва. Вопрос только в том, как выстроить взаимоотношения с этим «забытым Кавказом».