Слово года в России, безусловно, «боярышник». «Боярышник» – не просто стекломой, чье название случайно совпало с лекарственной настойкой, но обозначение суррогата, причем двойного: это не настойка и вообще не питье. Но ведь суррогатно в России все. На что ни посмотри – все опасная для жизни подделка.

По всей России идут сетевые и офлайновые споры: стоит ли жалеть тех, кто потравился «Боярышником»? Одни говорят: не стоит, это естественный отбор. Другие прибегают к давно уже надоевшему аргументу: а если бы ваш сын или ваша мать потравились «Боярышником»?

Мне не очень жаль, правду говоря, тех, кто потравился этим конкретным стекломоем, хотя пили его, наверное, не от хорошей жизни; правда, их смерть можно назвать в чем-то героической, ибо они первыми – при поголовном молчании официальной прессы и осторожных намеках оппозиции – показали реальный масштаб российской катастрофы. Пока корреспонденты сервильной газеты в течение месяца едут электричками из Москвы во Владивосток и взахлеб описывают, как много они видят счастливых людей, за окнами этих электричек погружается в безвылазное болото настоящая Россия, та самая страна, в которой без алкоголя не переживешь зиму, не дашь взятку, не примиришься с реальностью. У этих людей, конечно, свои радости, но умиляться этим радостям бессовестно. И особенно ужасно, что потребление суррогата не ограничивается питьем стекломоя. Суррогат в огромных количествах жрут все.

Суррогаты суда приговаривают к реальным срокам ненастоящую, выдуманную террористку, в канун нового года отправляют по этапу мать трехлетнего сына, которого она растит без отца (якобы за распространение детской порнографии, хотя она всего лишь перепостила трехсекундный ролик, где воспитатели издеваются над ребенком, и потребовала их наказать). Суррогатные дискуссии на суррогатном телевидении вливают идеологический «боярышник» в глотки миллионов, суррогатные правозащитники в обстановке полного взаимного умиления общаются с президентом, который, будем откровенны, тоже не совсем настоящий (выборы-то какие были, вспомните, да и на чем стоит его нынешняя всенародная легитимность, тоже не забывайте). Суррогатный самопровозглашенный русский мир ведет гибридную войну, и хотя ценности там гибридные и вожди суррогатные, но смерти самые настоящие. Страна определяется тем, что в ней осталось настоящего. В сегодняшней России это смерть, которой действительно очень много, причем число жертв двух войн и террористических атак сопоставимо со смертностью в результате плохой медицины, халатности и бытовых отравлений. Это несколько настоящих нонконформистов вроде Сокурова, который осмелился напомнить первому лицу о Сенцове и не побоялся слова «умоляю». Это несколько безусловно настоящих, беспримесных подонков, которых все мы знаем в лицо и которые ни разу не дали нам оснований сомневаться в своей искренности.

Когда-то я задавался вопросом: отчего страшное время сталинского террора породило великое и несгибаемое поколение, выбитое войной на три четверти и все же сумевшее осуществить оттепельный ренессанс, а сравнительно благополучное брежневское время сформировало такую гнилую генерацию, которая и свободу свою защитить не сумела? Неужели террор формирует подлинную нравственность? Да нет, конечно. Просто террор был настоящий, первосортный, и люди при нем росли настоящие. А свобода была так себе, полусвобода, и при ней выросли люди компромисса, готовые мириться с подачками и уступать за полцены. Так вот, в будущем нас, видимо, не ждет ничего особенно хорошего, несмотря даже на то, что новое поколение растет уникально талантливым и быстроумным. Просто его среда – именно суррогат, и это касается всего: власти, оппозиции, «правого поворота». «Век фуфла», сказала Татьяна Друбич 20 лет назад. Век суррогата, уточнил бы я. Век «Боярышника». Нет ничего более отравляющего, чем подделка; поддельный террор только выглядит гуманным – он растлевает на многие поколения вперед. И вдобавок не кончается – потому что все гибридное, в отличие от подлинного, можно растягивать до бесконечности.

Жалко ли мне тех, которые этим травятся? Жалко. Потому что – а какой у них выбор? Бывают проекты, которые проще закрыть, чем реанимировать; проще один раз похоронить, чем всю жизнь причитать над полутрупом. И это самый оптимистичный прогноз, потому что, согласитесь, какой же это новогодний праздник, когда все время провожают суррогатным шампанским старый год и все никак не решатся выпить за новый?