В первой половине сентября Сноуден напомнил о себе дважды: в России состоялась премьера фильма Оливера Стоуна о нем, а попутно он попросил Обаму помиловать его и сообщил в интервью, что Россия слишком далеко зашла на пути борьбы с гражданскими свободами. Сноуден сообщил, что хочет вернуться, поскольку у нас ему стало неуютно.

Стоун непременно должен снять «Сноудена‑2». Первая часть рассказывает об американском лицемерии, вторая – должна поведать о российском разочаровании. Это обычный путь всякого борца с ужасным капитализмом – прилететь в страну бывшего социализма и своими глазами увидеть, насколько тут все не соответствует фасаду. Когда-то подобный путь проделал Дин Рид, что и привело его к ранней гибели. Наши все никак не поймут, что не стоит привечать у себя тамошних борцов с режимом: если уж этим ребятам там было плохо, можно себе представить, как они взвоют здесь.

Сноуден доводит до совершенства полноту совпадений с тридцатыми: да, тон пониже и кровь пожиже, но предвоенная истерия – та же самая, дикое озлобление против Запада дошло до визга, внутренние репрессии не достигли еще нужного размаха, но очищение собственных рядов идет полным ходом. В такое время СССР всегда становился особенно чуток к любой поддержке – в 30‑е, скажем, кого только не залучали! Тогдашние антифашисты в самом деле до поры полагали, что лучше уж красные, чем коричневые: Андре Жид тоже не просто так к нам приехал. По стране возили, икрой кормили, с умирающим Николаем Островским знакомили – и это был единственный раз, когда Жид публично прослезился. Что же оказалось? Стахановские нормы выработки показались ему ерундой на фоне французских шахтерских достижений, нормальных, без всякого рекорда; колхозы его не впечатлили, а количество сталинских портретов ужаснуло. Детские учреждения поразили его отрепетированностью всех детских ответов, а писатели встречались с ним тайно, с опаской. Короче, как острил кто-то из этих самых писателей после приглашения Фейхтвангера – «Ах, как бы сей еврей не оказался Жидом». Но и Фейхтвангер, написавший вполне добропорядочную «Москву 1937», не преминул заметить Сталину, что на выставке Рембрандта в глаза ему бросился прежде всего сталинский портрет совсем не рембрандтовской кисти, и Сталин был вынужден давать ему пояснения: наш народ нуждается в вожде, поскольку испорчен царизмом…

Наши все никак не возьмут в толк, что приглашать в Россию надо не бескомпромиссных борцов, не искренних противников американского или европейского фарисейства, а кого-нибудь совсем беспринципного либо находящегося, как Фейхтвангер, в безвыходном положении. Сноуден ведь кто такой? Он идеалист, один из тех, кем в конце концов движется история человечества; это он по советским меркам предатель, а по американским принципиальный борец, и значительная часть соотечественников – вот неожиданность! – считает его героем. Мне-то, грешному, с первого дня было ясно, что, впустив Сноудена и всячески его распиарив, мы подложили под себя бомбу. И не удивлюсь, если Америка его действительно простит: он-то сейчас для нее подлинно бесценный кадр.

Одна из главных бед России – недоверие к идеалистам. Ясно же, что все куплены. Как верно заметил Пелевин, нам нужны не искренние друзья, а управляемые враги; говоря точней, нас интересуют только те друзья, которых мы надежно держим за компромат, чтобы при первой попытке сказать о нас правду они сейчас же ощутили бы в нежном месте пожатие каменной десницы. Никто не верит в способность украинцев устроить майдан без печенек; никто не допускает, что россияне способны протестовать бесплатно, да еще и во вред себе; никакая политическая партия не может существовать без верховного разрешения. Как правило, подобный цинизм становится главным источником проблем, поскольку без идеализма в мире ничего не делается. И очень приятно, что один такой безумец оказался нашим современником. А еще приятней, что Россия его когда-то впустила к себе, как бы позволив крови прилить к больному органу. Теперь именно благодаря Сноудену мир узнает про нас ту правду, которую мы всеми силами скрываем: под суверенитетом у нас понимается уничтожение всего живого, а под укреплением обороны – укрепление абсолютной власти. Они и так догадывались, но когда это говорит Сноуден, каждое слово имеет двойной вес. Ах, какая отличная картина может получиться у Стоуна!

Я бы на его месте еще и финансирование у нас попросил. Всегда приятно, подобно Жиду, разоблачить режим на его же деньги. Цинично? Что поделаешь. Иначе они не понимают.