29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Статья
  3. Судьба бытия – путь к философии
Юрий Мамлеев

Судьба бытия – путь к философии

Интервью Юрия Мамлеева, "Вопросы философии", №9, 1993

– Расскажите, пожалуйста, об основных вехах своей биографии, поведайте нам судьбу вашего бытия, о том, что было с вами, и о том, что вы пережили.

Юрий Мамлеев

Юрий Мамлеев

©ru-mamleev.livejournal.com

До эмиграции я был преподавателем математики. Но главный центр интересов лежал в двух плоскостях: литература и философия (метафизика). Вот эти два интереса и послужили причиной того, что вокруг меня в начале 60-х годов сложилась целая полуподпольная группа. Подобные группы были довольно многочисленны в то время. Постепенно создавалась нонконформистская культура.

Проблема заключалась в том, что моя литература совершенно выходила за грани социалистического реализма и за грани всего, что можно было напечатать в Советском Союзе. Поэтому я даже не делал особых попыток войти в официальную жизнь и публиковаться. Это было невозможно. Я надеялся на будущее. А в настоящем была та подпольная деятельность и то общение, которое развилось в те годы. Это немножко напоминало Древнюю Грецию, когда общение в основном проходило на устном уровне, оно состояло из чтения на квартирах, но эти чтения переходили в своеобразную мистерию. Там было немного достоевщины. Это походило на странное обнажение душ, и даже трудно было понять, где разница между литературой и жизнью. Но уже тогда речь шла и о метафизике. Но вначале мои интересы в этом отношении сосредоточивались на классической немецкой философии. Потом уже появилось влечение к Востоку, к Индии духа. Но в течение 60-х годов у меня складывалась моя собственная метафизика Я. Она выражена в работе под названием «Метафизика Я», которая входит в мою книгу «Судьба бытия». Уже после эмиграции «Метафизика Я» была опубликована на французском и голландском языках. Кроме того, и мои рассказы имели явный метафизический подтекст, литература и метафизика шли рука об руку. Наша «подпольная» жизнь была интенсивной, но в отрыве от социальной и политической борьбы. Тем не менее мы всегда были под угрозой. Если я не смог со своей литературой войти в официальную жизнь, то тем более это было немыслимо в плане философии.

– В ваш круг, конечно, входили художники?

Да, в наш круг входили художники, поэты, писатели, а кроме того, довольно странные люди, их можно было назвать бродячими мистиками, которые для Руси были характерны, особенно до революции. Эти люди ничего не писали, но создавали устное мировоззрение мистического порядка и особую духовную атмосферу.

Поскольку это было связано с литературой, со словом, то нас обычно весьма опасались. И в конце концов такая отключенная жизнь влияла на молодежь. У нас были, например, такие поэты и художники, как Леонид Губанов, Саша Харитонов, Анатолий Зверев. Веничка Ерофеев тоже потом примыкал к нашему общению. Сейчас они достаточно известны. Но в то время они были полупреступники. И к 1974 году сложилась такая ситуация, когда нужно было что-то выбирать.

Итак, мы были просто вынуждены уехать на Запад.

– Вы занимались Гегелем. Но у Гегеля «Я» не является фундаментальным понятием. Это, скорее всего, характерно для Фихте.

Да, скорее всего, для Фихте. Но, как я говорил, интерес к немецкой философии был моим первым философским интересом еще в юности, до становления нашего кружка. Потом центр интересов переместился в литературу. И я почувствовал, что стихийное, иррациональное выражение мистических откровений легче всего выражается в литературе, в форме рассказа.

А влечение к созданию «системы» появилось в середине 60-х годов. Это вылилось в конце концов в мистический текст «Метафизика Я», который все-таки был, как оказалось впоследствии, ближе к индуизму, к веданте, хотя и не совпадал со многими ее моментами. Это был органический текст.

Чтобы закончить краткое описание метафизических поисков в наших подпольных кругах, я хотел бы подчеркнуть еще одну линию. К концу 60-х – началу 70-х годов у нас уже появились другие люди, в частности Гейдар Джемаль. Он сейчас ближе к исламу, но связан и с Россией, и с исламом. Но наши общие поиски привели к доктрине, которую мы назвали «Последняя доктрина». Это чисто метафизическая доктрина. И она заключает мою книгу «Судьба бытия». Сначала же идет моя «Метафизика Я», потом сравнение этой «Метафизики Я» с ведантой, показываются сходства и различия и дается анализ индуистской метафизики в связи с проблемой «Я». А потом уже скачок в эту «Последнюю доктрину», которая выходит за все мыслимые пределы мировой духовной традиции.

– Вторая часть была написана в Америке?

Да. Первая же была написана в 60-х годах. И вообще, сам вопрос о происхождении «Последней доктрины» немного странен, потому что ее «проявления» появлялись в моих рассказах, потом было предположение, что якобы нечто подобное существует, но в очень распыленном и закрытом виде, в обычном экзотеризме, в обычной традиции. В начале 70-х годов она у нас более или менее окончательно выявилась. Потом Джемаль остался в России, а я уехал. Мы оба работали над одной доктриной. И дальше наши интерпретации этой доктрины разошлись. Его интерпретация выражена в книге, которая ходила в самиздате, но ожидается ее публикация – «Ориентация – Север»[1]. А моя интерпретация этой доктрины изложена в последней части «Судьбы бытия».

Таким образом, эта доктрина, с одной стороны, создана нами, а с другой стороны, она, может быть, предсуществовала в обычной традиции, но только в скрытом виде.

Проблема здесь весьма серьезная, ибо это была попытка выйти за пределы мировой духовной традиции, которая лежит в основе всех религий и метафизики. Такие попытки выхода за эти пределы существовали, пожалуй, раньше, но уже в другом направлении – в гнозисе. В частности, знаменитая гностическая работа Pistis Sophia. Автор работы до сих пор не установлен. Она знаменует собой совершенно неожиданный выход за пределы традиций, которые известны человечеству. Она выходит за пределы в совершенно другом отношении, чем наша доктрина.

И вот мы приехали на Запад. И что же получилось? Получился шок. Потому что Запад оказался совсем не таким, каким мы его себе представляли. Над нашими представлениями о Западе просто смеялись. Это был шок во всех отношениях, в том числе и в социальном. Пришлось сильно перестраиваться.

У меня все сложилось более или менее удачно. Я попал в Корнельский университет с помощью слависта Джорджа Гибиана, который знал мою самиздатовскую прозу, когда бывал в Москве. Жена устроилась в библиотеку. Университет этот знаменит тем, что там преподавал Владимир Набоков. Потом вышла моя книга художественной прозы на английском, благодаря которой я сразу был принят в американский ПЕН-клуб. Были и другие публикации на английском языке. И одновременно я продолжал свою вторую творческую жизнь – в метафизике. И здесь мне тоже повезло, потому что под Итакой, где мы жили, существовал один из лучших метафизических центров в США. Он был основан уже умершим философом Тони Дамиани. Дамиани написал удивительную книгу, касающуюся Божественного Ничто, то есть самого глубинного уровня Абсолюта, если так можно выразиться. За упоминание об этом в Древней Греции могли казнить. Греки не терпели таких прорывов в самое сакральное. Это было запрещено.

Дамиани получил инициацию из Индии, и это было связано с именем Рамана Махарши, одного из величайших метафизических гениев современной Индии. Вокруг нашего метафизического центра было довольно много людей, но в основном эти люди искали только то, что можно назвать peace of mind (мир в душе), то есть они искали успокоения от всех бед современной жизни, от конкуренции, от бесконечной борьбы, от страха перед смертью…

Но внутри этого центра было внутреннее ядро, люди, которые действительно занимались глубокими духовными исследованиями, практическими в том числе. Это был частный центр. У них была земля, был построен центр медитации, роскошная библиотека. И потом начались мои публикации по метафизике, в частности на французском языке, касающиеся Гурджиева, и, наконец, появилась «Метафизика Я», сначала в голландском, потом во французском журналах.

– И затем новая эмиграция – эмиграция в Европу? Почему?

В начале 80-х мы переехали в Париж, фактически совершили вторую эмиграцию. Все-таки наше культурное зарубежье концентрировалось в основном в Париже. И Париж нас очаровал, мы все вспоминали слова, что русские могут жить на Западе только в Париже. Поэтому мы и совершили такой безумный скачок из Америки в Париж. Это было связано с большими потерями, но все же мы переселились. Я продолжал работать в качестве преподавателя сначала в Медоне, потом немного в Восточном институте. И во Франции тоже продолжались мои публикации, как по метафизике, так и художественной прозы.

Потом начался следующий этап, когда разрушился «железный занавес» и нас стали звать в Россию. Это случилось примерно в конце 1988 года. В России вышли три моих книги прозы, готовится издание «Судьбы бытия». Но главное, это было неистовое желание возвращения на Родину, потому что, конечно, без России было очень тяжело. Естественно, жизнь на Западе имела позитивные моменты, в частности, познание мира. Но самое тяжелое там – это невозможность быть в России, разрыв с Россией. Это самое страшное, что было в эмиграции, страшнее всех неурядиц, которые могли даже выбросить на социальное дно, потому что не все выдерживали склад западной жизни.

– Вы говорили о немецкой философии. А русской вы не занимались в то время?

Тогда – не особенно. Но удивительно то, что, на мой взгляд, в русской литературе, в ее подтексте, содержится более глубокая философия, чем в собственно русской философии. Русскую философию, в ее стихийной форме, мы больше тогда познавали из литературы. Это немножко связано, видимо, с тем, что русская литература и искусство возникли таким мощным взрывом, благодаря которому русский XIX век может считаться наравне с веком Перикла и с эпохой Возрождения. Это был океан гениев. И русскую литературу считают к тому же самой философичной в мире.

Что касается самой русской философии, которая обычно занимает какое-то среднее место между философией в западном понимании и богословием – то все, что ею создано, это только начало. России еще предстоит выразить себя в сфере философии и метафизики, по крайней мере, в той степени, как она гениально, но все-таки не полностью, выразила себя в искусстве и литературе. Россия слишком глубинна и значительна, чтобы не выразить себя с достаточной силой в такой исключительно важной сфере, как философия и метафизика.

– Сейчас вы кому-то отдаете предпочтение?

– Василий Розанов всегда был весьма интересен для меня. До известной степени Бердяев. Любопытные откровения были у славянофилов, у Чаадаева. Видите, когда я говорил о том, что Россия еще должна выразить себя в сфере философии и метафизики, я этим не хотел сказать, что русская философия еще не вышла из детского состояния. Нет. Потому что здесь были удивительные люди. Например, Леонтьев, Федоров, Данилевский, который предугадал многие позднейшие западные работы. И, наконец, даже такая альтернативная российская мистика, как мистика Блаватской, Гурджиева, которые получили большое признание на Западе.

И все же русскую философию я больше чувствовал через литературу, например, через поэзию Блока, Белого, Тютчева, Есенина. У меня есть специальная работа по этой теме, в которой выражено мое понимание философского подтекста русской поэзии. И, конечно, особенность русской философии состоит в том, что часто ее объектом становится сама Россия как таковая. Скажем, как объектом немецкой философии явились мировой дух или вещь в себе, или становление Абсолюта в мировой истории, так в русской литературе и философии объектом была сама Россия, сама страна становилась философско-мистической и метафизической реалией. Это крайне интересно, потому что такого нет нигде.

На Западе русская философия известна, конечно, меньше, чем сама западная. Это и понятно. Но сейчас в Германии проводятся большие исследования по русской философии, и отмечают ее особенности, а именно ее дистанцию от норм западного рационализма, и этим, видимо, она привлекательна.

Как вы знаете, литература при коммунистическом режиме продолжала существовать, традиция почти не прерывалась. Ведь в советское время жили и творили такие великие писатели, как Михаил Булгаков и Андрей Платонов. А философская традиция – более тонкая, еще только нарождающаяся в России, и она трагически прервалась. Удар был нанесен чудовищный. В самый начинающийся расцвет русской философии вдруг все рухнуло. Поэтому сейчас надо все воссоздавать сначала.

– Каково отношение к метафизике на Западе? Насколько характерны метафизические поиски для европейской философии?

– На Западе в философии существуют как бы две линии: одна – академическая, другая – альтернативная. Альтернативная философия связана, главным образом, с Востоком. Причем эта философия тоже изучается в университетах, но фактически она выходит за рамки университетов и существует в различных обществах и центрах и часто привлекает молодежь, в то время как академическая западная философия в настоящее время носит более замкнутый характер.

Последним величайшим западным философом был Хайдеггер. Но дальше западная философия в основном вращалась вокруг частных вопросов, связанных с отношением между языком и реальностью, и замыкалась в довольно узкой сфере.

Альтернативная восточная философия, хотя в университетах не пользуется большой поддержкой, все же изучается. Однако главным образом в рамках западной ментальности с преобладанием рационалистического подхода. Но когда эти течения выходят за пределы университетов, они становятся действительно альтернативными, потому что практикуют мировоззрение, абсолютно противоположное тому, которое господствует в западном официальном мире вообще.

– Скажите, Теодор Роззак относится к такого рода альтернативной философии? Есть ли это попытка возродить, скажем, философию гностицизма? Это тоже альтернативная философия?

– Я думаю, что это так. Альтернативность заключается не только в том, что существует мировоззрение совсем другое, чем официальное, господствующее, но и в том, что это мировоззрение привлекает значительное число людей. Отсюда все попытки ухода от западной денежно-технологической цивилизации. До известной степени восточная метафизика – вызов современной цивилизации в ее наиболее ярко выраженном западном варианте, когда обожествляются деньги и создается новая глупейшая американская утопия по формуле «деньги решают все» – даже и проблему смерти.

Меня больше всего привлекали высший индуизм, восточная метафизика, но не индуистская религия. Здесь есть один тонкий момент, ибо индуизм – это очень широкое понятие. Одно дело индуизм как религия, это относится только к Индии, другое дело – индуистская метафизика, веданта, йога, медитативная практика. Богореализация – это общечеловеческое достояние, стоящее над религией, ибо это означает вхождение в Божественную реальность путем знания, путем особого знания – не рационального знания, а сверхрационального знания. То есть это подход к Божеству не путем веры, а путем метафизических знаний и соответствующей духовной практики. Это выходит за пределы религии, ибо религия не единственный способ связи человека с Богом.

И сразу мне бы хотелось яснее выразить то, что коренным образом отличает восточное мышление от западного. Здесь можно перечислить много моментов. Один из них – подход, связанный с метафизическим знанием. На Западе все-таки преобладала вера, а не знание, хотя были определенные исключения.

Но более кардинальным отличием является то, что в индуистской метафизике не существует непреодолимой пропасти между Творцом и творением, ибо она основана на концепции недуализма. Напротив, в западном сознании наличествует фатальный разрыв между Творцом и творением, между Богом и человеком. Исключением – до некоторой степени – является православная концепция обожения.

В применении к человеку ведантийский недуализм выражается, как известно, в знаменитой концепции тождества между Атманом (Божественным Я внутри человека) и Брахманом (объективным Абсолютом). Сама эта концепция является шоком для западного сознания, если оно способно воспринять это тождество как реальность. Такая пропасть непреодолима и в традиционном исламе (суфизм – это исключение, навеянное Индией).

Проблема заключается в том, что на глубинном Востоке абсолютно противоположная ситуация, то есть там считается, что высшим достижением человека является Богореализация и человек может достигнуть такой ступени, такого единства с Абсолютом, что «становится» не чем иным, как Богом, вернее, скрытое высшее Я в человеке оказывается абсолютно тождественным Богу. И на этом стоит вся восточная метафизика. Не религия. В пределах религии всегда есть определенный разрыв между Богом и человеком. В восточной метафизике этот разрыв уничтожается не за счет того, что «человек становится Богом», потому что такие претензии были бы чистым сатанизмом и даже бессмыслицей, а за счет того, что внутри человека находится определенное скрытое от него ядро – Божественное Я. И человек может, уничтожив в себе все человеческое, отбросив отождествление себя со своим телом, умом, психикой, с «эго», открыть в себе нечто Божественное и прийти к этому Божественному Я как к своему истинному Я. Таким образом, не человек «становится» Богом, а просто человек открывает в себе Бога как свое подлинное Я.

По восточной традиции, в своем высшем выражении человек, строго говоря, не является человеком. Это только оболочка, внутри которой находится Божественная реальность. И конечная реализация человека – это Богореализация, что означает, в общем, конец человеческого существования, то есть человек не становится Богом, а, наоборот, отсекает от себя все тварное, человеческое, включая свое индивидуальное Эго, и то, что остается, является божественной реальностью, Атманом, тождественным Брахману. На принципе тождества между Богом внутри человека и объективным Абсолютом зиждется, таким образом, вся восточная метафизика. Очень важно при этом знать, что временное, индивидуальное «я» человека, с которым он обычно себя отождествляет, не имеет ничего общего с этим высшим Я. Временное «я» – это то, что, собственно говоря, и составляет индивидуальность человека, то есть тот комплекс, с которым обычно в жизни мы себя отождествляем. Цель заключается в том, чтобы убить в себе не только низшие отождествления, но и отождествления с умом, с «Эго». И путем этого «убийства» прийти к самому источнику мышления, к тому знаменитому вечному Молчанию, которое находится внутри человеческой души и которое выше любого проявления. Приход к этому абсолютному Я возможен в индуистской практике. Есть целый ряд путей к этому, в частности, йогическая практика. Ведь йога означает единство с Богом.

– И кто же достиг такого единства с абсолютным Я?

– Существуют случаи мгновенной прямой реализации этого состояния. Есть путь духовного самоисследования – это путь Рамана Махарши. По индуистским стандартам, это был человек, который при жизни достиг высшего статуса Богореализации. Это не означает полный уход из земной жизни. Это означает только то, что все человеческие качества продолжают существовать как бы формально, в том числе и «Эго», но в душе появляется совершенно иной центр. Представьте такое сравнение: вдруг у животных появляется человеческий разум, для них это бы означало переход в совершенно иное состояние. То же самое и в этом случае. Человеческое «я» остается где-то внизу как придаток, а вместо него возникает то, что невыразимо на человеческом языке, возникает источник и мышления, и «Эго», временного «я». Появляется реальное иное «сознание», и все это совершенно конкретно, существуют признаки этого состояния. Такой человек после смерти, когда человеческое «я» полностью отбрасывается, переходит в сферу Абсолюта, то есть он не «становится» Богом, он есть Бог, потому что он пришел к своему истинному Абсолютному Я. Иными словами, не человек стал Богом, а человек оказался тем, кем он является в действительности, если отбросит свои человеческие оболочки.

Теперь немножечко о Махарши. Это был человек, который жил в первой половине XX века в Индии. Он пришел к определенному методу Богореализации. Этот метод довольно тонкий и называется духовным самоисследованием. Он заключается в постановке перед самим собой не ментального, а метафизического вопроса «Кто есть я?» Это самоисследование идет в глубь нашей души до такой степени, что в конце концов мы приходим к обнаружению своего собственного источника, обнаружению того, перед кем являются мысли, кому задается этот вопрос, к открытию самого источника мышления. Невозможно об этом говорить в интервью, но центр метода заключается в самоисследовании и в поиске ответа на вопрос «Кто есть я?» Этот метод чисто метафизический, потому что он проходит не в сфере ментальности, ибо в этой сфере он не имеет смысла, он должен идти дальше к самораскрытию высшего Я, которое выше мышления и является его источником. Путем такого метода тот, который был скрыт, обнаруживается, причем раскрывается в разных формах, в том числе и в знаменитой триаде: чистое сознание, чистое бытие и блаженство. Иными словами, бытие, очищенное от всего феноменального, как бы сама первооснова бытия, плюс чистое сознание, то есть сознание без объекта, сознание, созерцающее само себя. Наконец, блаженство, связанное с переживанием нашего первоисточника и первоосновы. Это может быть достигнуто, скажем, классическим методом медитации, метафизической медитацией об Атмане, но в том числе и тем методом, который предложил Махарши.

Когда было обнаружено, что по всем признакам этот человек реализовал абсолютное Я (хотя могут быть разные степени реализации этого Я), по индуистской традиции к нему стали стекаться ученики, в том числе с Запада. Постепенно он стал одним из величайших духовных учителей Индии, а после его смерти его учение вышло на Запад, по крайней мере, для определенного круга людей. Один из свидетелей, первый европейский человек, который видел Мастера и который впоследствии изменил свою жизнь, отказавшись от карьеры чиновника, пишет: «…мы взошли на гору увидеть Его. Достигнув пещеры, мы сидели перед Ним, около Его ног в молчании. Мы сидели так долгое время, и я ощущал какое-то необычайно возвышенное чувство. Полчаса я смотрел в глаза Махарши, которые все время не меняли выражения глубокого внутреннего созерцания. И я начал осознавать, что тело есть храм Святого Духа и воспринимал только то, что Его тело уже не принадлежит человеку. Мои чувства были неописуемы». Таково было воздействие Духовного Мастера.

Если говорить о знаменитых европейских философах, то книга «Духовное учение Рамана Махарши» вышла с предисловием Юнга. Интересно отметить, что другой свидетель пишет: «И многие были потрясены именно этой красотой, этим излучением, которое само было просто отражением внутреннего состояния Мастера. Это было такое излучение, что я не мог выдержать его взгляд». Иногда при встрече искателя истины с Мастером не было никаких вопросов, а человек каким-то образом преображался, когда созерцал лицо Мастера при ситуации абсолютного молчания. Махарши ни о чем не говорил, с его стороны было только молчание, но такое молчание, которое больше звука, больше слова, то Молчание, в которое погружен Бог в самом себе.

Рамана Махарши и некоторые другие Мастера Духа, их учения – вот тот Восток, который я увидел, находясь на Западе. Но был один человек, уже «западный», чье учение произвело на меня не меньшее впечатление. Речь идет о Рене Геноне, ученом, который родился во Франции, в католической среде. И Махарши, и другие индусы оценивали Рене Генона как одного из немногих людей за всю историю Запада, которые действительно поняли Восток. Потому что обычно было явное недопонимание, мягко выражаясь. И кончил свою жизнь Рене довольно неординарно. Он стал шейхом в Каире, приняв ислам. Хотя духовно он был ближе к индуизму, но ведь индуизм как религия связан только с индийской землей. Но метафизически Генон был, на мой взгляд, индуистом.

– Странно, мне известно, что он принял ислам. Индуистом? В чем вы видите его близость индуизму?

– Глубинные причины, почему Генон принял ислам, им самим объяснены. Он говорил о том, что в наш период католичество утратило возможность спасения. Почему? Потому что из него ушло духовное созерцание. Хотя Генон считал католичество традиционной истинной религией, но он все время писал о том, что в наш век происходит необратимая духовная инволюция, беспощадно умертвляющая человека.

Кстати, позднейшие генонисты подчеркивали, что в православии содержится этот принцип – принцип исихазма, молчания, созерцания, то есть тот принцип, который был утерян в западно-христианской церкви, но благодаря которому только и возможен подлинный контакт человека с Богом. Совершенно очевидно, что именно в традиционном православии это сокровище еще сохранено, в то время как в западном христианстве оно утрачено.

Поэтому Генон совершил такой резкий поворот, приняв ислам. А между тем основные его работы связаны не только с исламом, скорее, они связаны с индуизмом. Скажем, одна из самых гениальных работ Генона – «Человек и его становление согласно веданте». По духу он, я думаю, был ведантист.

Сам генонизм включает три кардинальных момента. Первый заключается в том, что Генон сумел дать в своих работах истинную интерпретацию фантастического духовного богатства Востока. На Западе, конечно, были определенные знания о Востоке Духа и раньше. Но знание и понимание не одно и то же.

Второй момент – переоткрытая Геноном Sophia Perennis, то есть традиция «Вечной Мудрости», которая говорит о том, что в подоснове всех мировых религий лежит единое духовное течение, которое можно назвать Традицией, мировой эзотерической традицией. Представьте себе такую картину. Бог изображается в виде Солнца, а лучи, исходящие от него, – религии. Важный нюанс заключается в том, что чем ближе к земле, тем больше эти лучи расходятся между собой. Но у Солнца при переходе к Абсолюту эти лучи все более и более сходятся, все более сливаются в нечто единое.

– Может быть, это вариант экуменизма?

– Это все, что угодно, но только не экуменизм. Экуменизм – чисто социальное явление, ориентация на сближение церквей и людей разных религий. Здесь же говорится о том, что в самой глубинной подоснове религий лежит определенное метафизическое знание, которое было дано человеку высшими силами или получено другими способами, не только через Откровение.

На Востоке не только Откровение является источником такого рода знаний, но и собственное усилие человека, но не в форме рациональных попыток и обобщений, а в форме активизации так называемой сверхрациональной интуиции, интуитивного познания, которое относится к компетенции уже сверхрационального разума. Это познание сверхчеловеческое, то есть мгновенное познание того, что ты хочешь познать.

Дополнительным фактором на традиционном Востоке являлось и мощное развитие оккультного познания, если под оккультизмом понимать познание ближних к нам миров и их ценностей. И все это было связано с теми способностями, которыми люди обладали в древности.

– В журнале «Вопросы философии» (№4, 1991) было напечатано несколько заметок Рене Генона и предисловие к ним Юрия Стефанова. Генон известен как критик европейской цивилизации. Но, может быть, это не только критика европейской рационально-технической цивилизации, но и цивилизации вообще?

– Это третий кардинальный пункт – критика Геноном современной цивилизации, наиболее убедительно выраженная в знаменитой книге «Царство количества и знамения времени». Под современной цивилизацией Генон подразумевает цивилизацию, развившуюся на Западе, начиная с эпохи Возрождения и кончая нашим временем, в котором ее черты и ее итог наиболее ярко выражены. Генон считал, что типическими чертами этой цивилизации являются профанизм, господство количества над качеством (над духовным качеством) и наличие контртрадиции, извращающей все духовные принципы. Вместе с тем вхождение в эту стадию истории связано с так называемым затвердением материального мира, когда благодаря новой направленности человеческого разума на интерес к чисто материальному миру нарушился контакт человека с более тонкими мирами (так как космос и разум связаны друг с другом), что привело к абсолютизации материального мира. Параллельно проходила утрата знаний эзотерического порядка и духовная деградация, включая деградацию восприятия и понимания традиционных религий. В конце концов изменился сам человек. Таковы выводы Генона.

Чтобы увидеть эту разницу между людьми разных цивилизаций, возьмем, может быть, несколько странный с первого взгляда пример – Александр Македонский и Наполеон. Два величайших полководца мира. Тем не менее разница между ними колоссальная. Если вы знакомы с историей Александра Македонского, то вам совершенно очевидно, что этот человек, как многие властители того времени, был посвященным и мог вступать в контакт с силами, которые на нашем языке называются потусторонними. На самом деле, тогда они вовсе не были «потусторонними». Возьмите блестящее эссе нашего поэта Михаила Кузмина об Александре Македонском, в котором говорится о том, что после того как Александр Македонский побывал в Индии, он, оставаясь «земным» полководцем, стал человеком, который пытался покорить стихии и астральные пространства. И одной из такого рода заслуг Александра Македонского явилось то, что он сумел запечатать «ворота», в которые могли войти знаменитые «племена», упоминаемые в Библии как Гог и Магог.

Действительно, между нашим миром и параллельными мирами в древности существовал гораздо больший контакт, чем в наше время, и в этом-то и была принципиальная разница. Тогда материализм просто не мог существовать, в то время как сейчас многие католики на Западе говорят, что их тошнит от их собственного же материализма. Такой материализм не был возможен в древности хотя бы потому, что контакт с так называемыми невидимыми силами в античное время был частью обыденной жизни. Это сейчас настолько непонятно людям, что некоторые американские исследователи считают, что в тот период человечество повально страдало шизофренией. Это, конечно, нелепость. Кстати, психические болезни развились как раз в нашу эпоху. В то время, я думаю, их было гораздо меньше. Тогда действительно был контакт с различными силами, стоящими над природой, с силами, исходящими из ближних к нам регионов. Причем это принимало такие формы, которые для современного человека были бы совершенно немыслимы.

Вернемся к Александру Македонскому и к племенам Гога и Магога. В эзотерической интерпретации – это вторжение враждебных человечеству существ в нашу земную жизнь, вторжение, которое грозит чудовищной катастрофой для человечества и которое связано с расширением так называемых потусторонних щелей, то есть «каналов», по которым эти существа могут проникать в наш мир. В древней истории Китая был такой момент, когда эти силы тоже пытались проникнуть, и с помощью определенных знаний маги и мудрецы Китая как бы «зашили» эту щель. Но для этого нужно было обладать огромными знаниями и таким пониманием мира, которое сейчас полностью исчезло из сознания человечества. Александр Македонский такими знаниями обладал, и он совершал такого рода магические операции.

Теперь возьмем Наполеона. Смешно даже сравнивать, настолько велика разница между ним и другим завоевателем. И эта разница очевидна, вопреки тому, что иногда утверждается, что человек во все исторические эпохи одинаков. Представить себе Наполеона в качестве великого мага невозможно. На примере Наполеона и Александра Македонского видна бездонная разница между двумя мирами. Генон считал, что западная цивилизация, точнее современная цивилизация (ведь она возникла на Западе), обречена, ибо целью истории является не колбаса или компьютеры, а человек. Современная же, западная, цивилизация, по его мнению, оказалась препятствием для духовной реализации человека, ибо она подчинена контртрадиции, в которой все ценности перевернуты и обратны нормальной духовной традиции.

Кроме того, за технологическую цивилизацию придется платить и платить по большому счету, потому что все эти изобретения были совершены при нарушении важных скрытых законов природы и ее равновесия, о которых знали древние. Древние жрецы отлично понимали, что может быть такой ход развития, когда путем рационального знания вы получаете контроль над внешней стороной природы. При этом происходит нарушение внутренних законов. Природа связана с так называемым астральным миром, то есть с более «тонким» миром, чем наш, с промежуточным миром, и вторжение в природу может привести к тяжелейшим последствиям. Природа – это живое существо.

Здесь сразу встает роковой вопрос о космических циклах, потому что проблема заключается в том, что денежно-технологическая цивилизация является препятствием на пути раскрытия потенциальных возможностей человека. Кроме того, она основана на мировоззрении и на ментальности, которые неизбежно исчезнут, как только будет опять вторжение тех сил, о которых современное профаническое человечество не имеет никакого представления.

Вся современная стандартная западная ментальность основана, по существу, на убеждении, что наш физический мир – замкнутая система, из которой нет выхода. И вся реальность заключена, как в тюрьму, в этот видимый мир. Вне его ничего нет. То, что лежит за его пределами, – это даже не платоновские тени, а вообще нечто абсолютно неизвестное, которое не принимается во внимание. Отсюда экзистенциальное одиночество человека. Возможно, это представление о замкнутости, как все в мире, имело свой плюс, потому человек должен был как-то сосредоточиться на самом себе, ибо такая открытость, которая была в античный период, такой контакт с другими мирами были слишком тревожны для человека. Здесь есть какой-то позитивный момент, но в общем, конечно, как только замкнутая система разрушится, тогда полностью рухнет вся эта современная цивилизация, которая основана на примитивных иллюзиях, выдаваемых за здравый смысл. Культ денег, культ обыденной жизни и массовой культуры неизбежно ведет к идиотизации жизни, что является проявлением текущей духовной инволюции в ее наиболее карикатурной форме.

– Но не является ли такое мировоззрение эсхатологическим, ожидающим конца мира и прихода Антихриста?

– И здесь, конечно, вы подвели меня к тому, чтобы сказать пару слов о так называемом конце мира, о котором сейчас многие говорят.

На Западе существуют три течения в этом плане. Официальное господствующее мировоззрение основано на идее, что замкнутый «материалистический» мир обеспечивает якобы безопасность человеческого существования, его комфортность и спокойствие. И это ощущение безопасности и комфортности продлится – согласно таким представлениям – бесконечно долго. Но в это трудно поверить, тем более такое ощущение сейчас уже начинает исчезать. Кроме того, в истории всегда присутствует фактор «икс», фактор непредсказуемости, фактор неожиданности, который путает абсолютно все карты.

В начале XX века большинство философов и писателей считали, что XX век будет веком мира, любви, бесконечного прогресса. Что случилось, мы знаем.

Две другие перспективы заключаются в следующем. Первая в том, что конец мира будет в ближайшее время, даже по человеческим меркам. Это мнение основывается на разных признаках, включая глубочайшую степень духовной деградации современного человечества и возникновение контртрадиции, подготовляющей приход Антихриста. Так обстоит дело согласно этой концепции.

Кстати говоря, так называемый конец света не означает, разумеется, конца бытия.

Во-первых, это конец только нашего среза реальности. И, во-вторых, это воссоздание нового мира, нового неба и новой земли. Это означает, что завершение одного цикла ведет к началу нового.

Другая доктрина (восточная) не говорит о близком конце мира, в ней утверждается, что в этом последнем периоде (Кали-юга) есть так называемые подпериоды, так называемые малые кали-юги, конец которых не означает конца физического мира и начала нового неба и новой земли. Он означает радикальную смену цивилизации и духовности, грандиозные катастрофы, в том числе геологические, изменение климата Земли, наводнения и т. д. И одновременно с этим, естественно, меняется и ментальность людей, возникают новые цивилизации на нашей физической земле.

В этой доктрине говорится, что мы живем в период конца малой кали-юги, в период агонии старой цивилизации и начала новой, и весь этот переходный процесс растягивается на несколько столетий. Кстати, в этом случае у России есть большой шанс, потому что в традиции говорится о том, что наш таинственный евразийский континент имеет великое духовное будущее, и он сохранится.

Беседу вел А. П. Огурцов

«Вопросы философии», №9, 1993


[1] Гейдар Джемаль. «Ориентация – Север». М.: Издательская группа «Традиция», 2019.