Весна олигарха

1 мая политсовет правящей партии «Грузинская мечта» единогласно поддержал кандидатуру Бидзины Иванишвили при выдвижении его на пост председателя этого политического объединения. Иного результата странно было бы ожидать, учитывая, что самый богатый человек Грузии – «отец-основатель» этой структуры. Сначала «Грузинская мечта» была движением, объединившим различные силы, недовольные политикой тогдашнего президента Михаила Саакашвили, а затем эта коалиция трансформировалась в партию. Как партийное образование «Грузинская мечта» в 2016 году одержала победу на парламентских выборах и получила конституционное большинство. Этим партия вскоре и воспользовалась, проведя в несколько этапов поправки к Основному закону. Причем внесение поправок было осуществлено «мечтателями» фактически единолично, без участия оппозиционных сил.

Зачем Иванишвили вдруг понадобилась роль «начальника партии» и формализация его политического статуса? Напомню, что в 2012‑м он после победы «Грузинской мечты» на выборах в парламент получил пост главы кабинета министров. В этом качестве Иванишвили проработал чуть больше года и сумел в условиях фактического двоевластия (тот период вошел в историю Грузии как «коабитация») сконцентрировать все ключевые управленческие рычаги в своих руках. За короткий срок ему удалось обновить дипломатический корпус и силовые структуры и даже взять под контроль судебную власть, которая считалась «территорией Саакашвили». Затем, заявив, что не ставил себе иной цели, кроме демонтажа режима третьего президента Грузии, Иванишвили покинул премьерский пост. И с тех пор формально он никаких официальных позиций во власти не занимал. После ухода Иванишвили во главе кабинета министров находились сначала Ираклий Гарибашвили (ноябрь 2013 – декабрь 2015), а затем Георгий Квирикашвили. Последний, к слову сказать, и занимал пост лидера партии до первого майского дня 2018 года. Именно Квирикашвили, как действующий премьер, шел первым номером во главе списка «Грузинской мечты» на парламентских выборах, по итогам которых партия получила конституционное большинство. Заметим, что ни сам глава кабмина, ни другой партийный тяжеловес, мэр Тбилиси (в недавнем прошлом звезда тбилисского и киевского «Динамо», а также итальянских «Милана» и «Дженоа») Каха Каладзе, не выступили против решения в пользу Иванишвили. Квирикашвили даже заявил, что приход экс-премьера на пост партийного лидера «поможет демократии» и усилит «Грузинскую мечту».

Отдельного внимания заслуживает президент Георгий Маргвелашвили. До 2012 года об этом политике мало кто знал. Да и собственно политиком Маргвелашвили не являлся, его карьера была связана с экспертной и научной деятельностью. Но после перехода правительства под контроль «мечтателей» он получил портфель министра образования, а затем с подачи Иванишвили был выдвинут в президенты. Пост главы государства к тому времени потерял свое прежнее значение. В 2010‑м Михаил Саакашвили задумал конституционную реформу, предполагающую переход к парламентской модели, чтобы самому пересесть из президентского кресла в кабинет премьера и обеспечить тем самым пролонгацию своей власти. Однако расчет на то, что на парламентских выборах его партия «Единое национальное движение» (ЕНД) победит, не оправдался. Победила «Грузинская мечта». И именно она стала бенефициаром реформы, задуманной Саакашвили. В новой конфигурации Маргвелашвили-президент рассматривался как символическая фигура, обязанная своим продвижением известно кому.

Однако после своего избрания Маргвелашвили не захотел играть роль церемониальной фигуры, вроде британской королевы или федерального президента Германии. По многим вопросам он разошелся со своей партией. И особенно в период конституционных реформ 2017–2018 годов показал себя прямо-таки «оппозиционным президентом», последовательно выступая против предложений вчерашних соратников. Еще бы, ведь предложенные поправки лишали главу государства остатков его полномочий! Сегодня Маргвелашвили – самостоятельный игрок, правда, скованный недостаточностью конституционных полномочий. Как бы то ни было, начав как «человек Иванишвили» он постепенно отошел от его команды, но так и не пристал к новому берегу. У разномастной грузинской оппозиции Маргвелашвили пока не пользуется популярностью, хотя, в отличие от ее амбициозных лидеров, не готовых к кооперации друг с другом, обладает и государственным опытом, и некоторым властным ресурсом.

Осенью Грузию ждут президентские выборы. Это будут последние прямые выборы главы государства, если строго следовать поправкам к конституции, проведенным «Грузинской мечтой». При этом президента выберут не на пять, а на шесть лет. В 2024 же году главу государства будет, как и в соседней Армении, выбирать парламент. В нынешних условиях институт президента не является ключевым. Но выборы важны как некая точка тестирования политической системы. Ведь главной кампании – парламентской – ждать еще два года. Таким образом, сейчас можно сделать определенный смотр имеющихся политических ресурсов и обозначить задел для подготовки к главному старту.

В этом контексте возвращение Иванишвили (который не оставлял занятий политикой, просто вел их неформальным образом) выглядит логичным. «Грузинская мечта», добившись конституционного большинства и проведя реформу Основного закона, стремится зацементировать политическое доминирование. На это у нее есть все шансы. Бывшая партия Саакашвили «Единое национальное движение», занявшая второе место на парламентских выборах 2016‑го, раскололась, а другие оппозиционные силы («Альянс патриотов», республиканцы, лейбористы, сторонники Нино Бурджанадзе) не проявляют интереса к созданию коалиций. И было бы странно, если бы вдруг объединение состоялось. Отколовшаяся от ЕНД «Европейская Грузия» вряд ли сможет чувствовать себя комфортно вместе с «патриотами», выступающими с консервативных и даже умеренно-националистических позиций. Сторонники Саакашвили и республиканцы, поддерживающие евроатлантический вектор грузинской внешней политики, не смогут быть вместе, так как последние довольно жестко и последовательно оппонировали курсу третьего президента Грузии, в особенности авторитарным тенденциям его правления. Что же касается Бурджанадзе, то она говорит о необходимости улучшения отношений с Россией и диверсификации международных контактов Грузии. Лейбористы же – типичный лидерский проект Шалвы Нателашвили, ориентированный на популистские настроения и порой сочетающий несочетаемое. Помножим все это на личные амбиции политиков и увидим, что у «Грузинской мечты» имеются серьезные преимущества. Тем более что в процессе конституционной реформы ее лидеры показали: они готовы реагировать на внешние замечания (редакционные правки Венецианской комиссии Совета Европы), но не на идеи оппозиционных политических сил.

При этом дела у грузинской экономики идут не блестяще. Определенные успехи в разных сферах (транспорт, внешняя торговля) серьезно жизнь населения не улучшили: пенсии и зарплаты остались на прежнем уровне, а цены на продукты выросли. Все это влияет и на оценку деятельности нынешнего правительства. В этом плане возвращение на политическую арену Иванишвили призвано обеспечить для «партии власти» дополнительную точку опоры. Образ богатого олигарха, радеющего за народ, по-прежнему популярен. И для «Грузинской мечты» грех этим не воспользоваться.

Правда, сегодня «мечтатели» во многом повторяют путь, пройденный ранее Эдуардом Шеварднадзе и Михаилом Саакашвили. Как справедливо замечает российский кавказовед Александр Скаков, «негативным фактором для демократического будущего Грузии служит отсутствие в стране многопартийной системы, несмотря на существование различных партий, а также политических блоков». Сначала политическая система страны была зацементирована «Союзом граждан Грузии», а после «революции роз» – «Единым национальным движением». Первая «партия власти» доминировала десять лет, вторая – девять. Надежды же западных партнеров Тбилиси на формирование двухпартийной системы в период «коабитации» не оправдались. «Грузинская мечта» постепенно выдавила ЕНД из власти, а после ухода Саакашвили перешла к обеспечению своего неограниченного господства. Сам экс-президент оказался в изгнании, его партия раскололась, а ближайший соратник, бывший премьер и многолетний шеф МВД, «серый кардинал» Вано Мерабишвили был осужден. Как бы кто ни относился к этим персонам, очевидно, что те, кто пришел им на смену, взяли курс не на инклюзивный диалог с предшественниками, а на монополизацию власти.

Не идеологией единой

Как укрепление позиций «Грузинской мечты» скажется на внешней политике страны? Мы видим разительные перемены по сравнению с периодом правления Саакашвили. Сегодня Грузия не слишком часто становится предметом обсуждений в российских СМИ. После начала украинского кризиса эта страна утратила неформальный статус главного возмутителя спокойствия на постсоветском пространстве. О былых временах напоминают разве что политические кульбиты Михаила Саакашвили. Но после его «хождения во власть» в качестве одесского губернатора, когда в нем увидели чуть ли не потенциального «поджигателя» приднестровского конфликта и незадавшуюся карьеру (скажем осторожно, на настоящий момент) украинского оппозиционера, интерес к этой персоне заметно поубавился. Проблемы Грузии становятся интересной темой для отечественной прессы в те редкие моменты, когда Тбилиси выступает с инициативами по укреплению взаимодействия с НАТО и ЕС, предлагает проекты реинтеграции Абхазии и Южной Осетии, а также когда появляется повод обсудить пути нормализации российско-грузинских отношений.

Такое положение дел обусловлено несколькими причинами. После событий «пятидневной войны» сложился новый статус-кво. Москва признала независимость Абхазии и Южной Осетии, тем самым кардинально изменив свою роль в регионе. Из посредника в урегулировании двух этнополитических конфликтов Россия превратилась в патрона бывших автономий Грузинской ССР. Это способствовало укреплению евроатлантического вектора внешней политики Тбилиси. И хотя членом НАТО она так и не стала, Грузия подписала Соглашение об ассоциации с Евросоюзом и добилась для своих граждан права без виз посещать страны Шенгенской зоны.

Развивалось и военно-техническое сотрудничество Грузии и США. Фактически Тбилиси превратился в привилегированного партнера Вашингтона в Закавказье и на всем постсоветском пространстве. Укрепление России в Абхазии и Южной Осетии, а американцев и их союзников в «ядровой Грузии» (термин, введенный в оборот канцлером Германии Ангелой Меркель) создало определенный баланс сил в турбулентном регионе. Тбилиси не пытается взять реванш за поражение 2008 года, а Москва не вмешивается в грузинские дела. Достаточно сравнить российскую реакцию на подписание Тбилиси Соглашения об ассоциации с ЕС с тем, как Россия реагировала на аналогичные планы Киева в 2013 году, чтобы понять – для Кремля Грузия сегодня не самая интересная страна. Она рассматривается скорее как «отрезанный ломоть», а процесс нормализации хотя и видится желательным, но жестко отделяется от дискуссий по поводу статуса Абхазии и Южной Осетии. В российской внешнеполитической оптике, в отличие от американо-европейской, есть три отдельных сюжета: Грузия и две ее бывшие автономии.

После того поражения партии Саакашвили на выборах в диалоге Москвы и Тбилиси произошли определенные изменения. Однако по большей части они носили (и продолжают носить) тактический и селективный характер. Новые грузинские власти во внешней политике сохранили приверженность стратегическим подходам прежнего руководства. Они также делают ставку на укрепление связей с НАТО и Евросоюзом. Изменилась тактика, но не стратегия. Если Саакашвили, пикируясь с Москвой, хотел добиться признания Запада и скорейшего вхождения в Североатлантический альянс и ЕС, то команда Иванишвили отказалась от трескучего антироссийского пиара и заявила о нормализации отношений с северным соседом как важнейшей предпосылке сближения с Западом. Труднодостижимая задача в условиях набирающей оборот конфронтации Москвы и Вашингтона! Однако Грузия не стремится к тому, чтобы жестко увязать свои отношения с Россией с украинским кризисом и ситуацией в Сирии.

Во внешней политике Грузии имеются нюансы, не позволяющие рассматривать ее исключительно в двухцветной гамме. Эта страна считается последовательной сторонницей пронатовского и европейского выбора. Между тем Тбилиси стремится диверсифицировать контакты, укрепляя связи и с теми государствами, которые имеют сложные и даже конфликтные отношения с США и ЕС. Например, Грузия заключила с Китаем Соглашение о свободной торговле, став первой закавказской страной, подписавшей такой документ. С помощью КНР Тбилиси рассчитывает добиться притока инвестиций и расширить торговые связи (что особенно важно на фоне некоторого спада в торговле с Евросоюзом). Грузия также рассматривает Китай как важного партнера, последовательно защищающего принцип территориальной целостности и противостоящего сепаратизму. В 2017‑м Тбилиси также присоединился к Декларации развития проекта «Шелкового пути» и подписал вместе с Афганистаном, Туркменией, Азербайджаном и Турцией соглашение по так называемому «Лазуритовому коридору».

Грузинское правительство также приняло решение о возобновлении соглашения об отмене виз для иранцев и открытии посольства Белоруссии в Грузии. И в иранском, и в белорусском случае Тбилиси выражает готовность к наращиванию двусторонней экономической кооперации, а заявления Минска о непризнании Абхазии и Южной Осетии (при том, что Белоруссия – не просто член ЕАЭС и ОДКБ, но и участник совместного с Россией Союзного государства) важны как символический капитал. К слову, позитивная динамика в грузино-белорусских отношениях обозначилась еще во времена Саакашвили. Образ «главного демократа» постсоветского пространства не стал помехой для наращивания контактов с «последним диктатором Европы». «Грузинская мечта» продолжила этот курс, и недавний визит Александра Лукашенко в Тбилиси – прекрасное подтверждение того, что стороны довольны прагматическим партнерством.

Таким образом, «идеологичность» грузинской политики сильно преувеличена, как и ориентация Тбилиси на «ценностные подходы» и «цивилизационный выбор». Когда это выгодно, Грузия прекрасно взаимодействует с Пекином, Тегераном, Минском, не говоря уже о прочных связях с Азербайджаном и государствами Центральной Азии. В Западе Тбилиси видит прежде всего противовес России, которую винит (обоснованно или нет, в данном случае не имеет значения) в утрате контроля над Абхазией и Южной Осетией. Правда, события 2008 года показали, что готовность «заграницы» поддержать Грузию имеет свои пределы. В итоге сегодня лишь полный коллапс политики Москвы на Большом Кавказе, включая его северную, российскую часть, позволит Тбилиси вернуть утраченные территории. Но взять их под военный контроль не значит успешно интегрировать. Более того, помимо Абхазии и Южной Осетии Грузия сегодня сталкивается с во сто крат более опасным вызовом. Исламистское подполье уже давно существует в Панкиси и Аджарии, а в прошлом году проявило себя и в Тбилиси, где прошла контртеррористическая операция, во время которой были ликвидированы три боевика, среди них Ахмед Чатаев – человек, близкий к руководству «Исламского государства» (запрещено в РФ). В этих условиях Грузия вынуждена будет скорректировать свое отношение к взаимодействию с Россией. И это не будет «сдачей позиций». Закрыть глаза на некоторые разногласия с Москвой Тбилиси придется из чисто прагматических соображений. Пусть на это и потребуется время.