Архивная публикация 2007 года: "Прошлое против будущего. Стенка на стенку"
Встреча в верхах Россия — Европейский союз, прошедшая в Самаре, не просто завершилась безрезультатно. Впервые пришлось понизить статус, по сути, до неформального. Но главное — чувство глубокого взаимного раздражения, которое испытывают стороны.В последнее время отношения с ЕС (как, впрочем, и с Западом в целом) стали у нас объектом не трезвого анализа, а псевдопатриотических эмоций, дешевой саморекламы, чиновничьего лицемерия и умствований доморощенных геополитиков. Между тем необходимо беспристрастно разобраться с тем, что произошло и как вдохнуть новую жизнь в сотрудничество с безусловно ключевым партнером.
Количество против качества
Катализатором негативных процессов послужило расширение Евросоюза 1 мая 2004 года. Ведущие европейские державы недооценили степень влияния этого события. В преддверии вступления 10 «абитуриентов» говорили, что их экономический вес невелик. По совокупному объему экономик все кандидаты едва дотягивали до Нидерландов, а без Кипра и Мальты Центральная и Восточная Европа (ЦВЕ) и вовсе равнялась Уэльсу.
Архитекторы расширения упустили из виду, что политический эффект не всегда пропорционален экономическому потенциалу.
Система институтов, исправно работавшая при ЕС-15, начала давать сбои после почти удвоения числа стран-членов (до 27). Европейский союз всегда представлял собой тонкий и запутанный механизм, построенный на бесконечном согласовании интересов. Чем больше стран и чем менее они однородны, тем сложнее.
Попытка модернизировать систему управления и одобрения решений, предпринятая в Конституционном договоре, не увенчалась успехом: проект провалили граждане Франции и Нидерландов. Неудача была напрямую связана с расширением: противники интеграции сыграли на страхах западноевропейцев перед наплывом с востока, а также на их непонимании, зачем принимать новые государства, да и вообще — есть ли у Европы разумные границы.
Проблема, однако, не только в количественных, но и в качественных изменениях. Расширение 2004—2007 годов пополнило ряды сообщества странами с иным опытом развития. Государства ЦВЕ выполнили много формальных критериев членства в Евросоюзе. Однако они не восприняли главного, пожалуй, принципа, без соблюдения которого не было бы интеграции: исторические счеты и претензии нельзя использовать в качестве инструментов практической политики.
Чувства против разума
Хроника многовековых конфликтов между европейскими державами, прежде всего Францией и Германией, мрачна; ни одна нация не способна «вычеркнуть» войны и жертвы. Принципиально новые отношения могли базироваться только на неформальном соглашении о том, что «вчера» выносится за скобки во имя совместного успешного «завтра». Когда созидательный процесс запущен, можно осторожно распутывать узлы прошлого. В чем-то повиниться, за что-то заплатить, а что-то по умолчанию «забыть», дабы не будоражить страсти.
Моральная ответственность сочетается с прагматической целесообразностью, такой подход вытекает из традиций европейского рационализма. Именно на нем базировались франко-германское примирение, «восточная политика» Бонна при канцлере Вилли Брандте, мирная трансформация Испании после Франко, разрешение ряда региональных конфликтов (например, между Италией и Австрией по поводу Южного Тироля)…
Центральная и Восточная Европа руководствуется противоположными установками. Эта часть Старого Света, всегда находившаяся на пересечении геополитических интересов гигантов и страдавшая от этого, накопила гигантский потенциал исторических обид. Но если западная часть континента естественным путем пришла к необходимости рационального обращения с прошлым, то ЦВЕ влилась в пространство «новой исторической морали», этот путь не проделав. И членский билет расценила как карт-бланш на восстановление веками попранной справедливости.
Россия, понятно, главная мишень, однако залпы звучат и по другим направлениям. Перепалка между президентами Италии и Хорватии, активное использование темы 1956 года во внутриполитической борьбе в Венгрии, охота на «коммунистических ведьм» в Польше, резкое обострение польско-германских отношений...
В начале 1990-х не все поддерживали быстрое расширение ЕС. Однако сторонники резонно полагали, что, оставаясь вне влияния крупных игроков, «промежуточная» Европа снова, как и в прошлые столетия, начнет генерировать конфликты. События на Балканах убедительно это подтверждали. «Опека» над ЦВЕ представлялась оптимальным способом избежать подобного сценария. Парадокс в том, что источником конфликтов регион ухитрился стать, как раз оказавшись под европейским патронажем.
Можно долго спорить, обоснованны ли опасения Польши и стран Балтии, которые обвиняют Россию в агрессивных устремлениях. Главное, что у «новых» и «старых» европейцев не совпадает значение понятия «безопасность». Западная Европа говорит о терроризме и глобальных вызовах, Восточная — о российском экспансионизме. Каждая из сторон глубоко уверена в собственной правоте, а другую упрекает в отсутствии солидарности.
Солидарность внешняя против внутренней
Ключевую роль играет польский фактор. Вопреки распространенному у нас убеждению неискоренимая русофобия поляков — не основная причина нынешней коллизии. Конечно, правительство не может игнорировать убытки, которые несут сельхозпроизводители из-за мясного эмбарго (по оценкам, до $200 млн. в год), тем более что в коалицию входит «Самооборона», крестьянская партия популистского толка. Но ставки давно много выше: речь идет о статусе Польши в Евросоюзе и вообще о принципах отношений.
Во-первых, Варшава претендует на то, чтобы входить в ядро (Германия, Франция, Великобритания, Италия, Испания), формирующее курс ЕС.
Во-вторых, Польша — а в этом ее гласно или негласно поддерживают многие — добивается того, чтобы Еврокомиссия отстаивала интересы всех стран-членов, которые в этом нуждаются, а не только «грандов». Усилиями Варшавы, Таллина, Вильнюса, отчасти Риги понятие «европейская солидарность» наполнилось новым смыслом.
Раньше солидарность означала прежде всего способность участников интеграции идти на взаимные уступки, ограничивать свои экономические и политические аппетиты ради достижения консенсуса и совместного продвижения вперед. Теперь солидарность — это коллективная поддержка и защита того, кто вступил в конфликт с внешней силой. Польша заставила всех заниматься проблемой мяса. Эстония — противостоянием российскому «моральному террору». Литва — «пересохшим» нефтепроводом «Дружба». Латвия — незагруженным Вентспилсом.
Наконец, Варшава добилась-таки того, чего хотела еще до вступления в Европейский союз: стать «диспетчером» «восточной политики» ЕС. Для этого предполагалось запустить программу «восточного измерения» Евросоюза, однако тогда инициатива энтузиазма ни у кого не вызвала. Было понятно, что Польша с ее историческим багажом едва ли способна стать «честным брокером». Теперь желание осуществилось: ключ к отношениям с Россией в руках Варшавы.
Москва против врагов и друзей
Такова ситуация внутри Евросоюза. Как на нее воздействует поведение России? И насколько действия Москвы способствуют достижению поставленных ею целей?
По своим политико-психологическим характеристикам Россия, которая предпочитает общаться с «ровней» (Германия, Франция, Италия ипр.), а не с «мелюзгой», на самом деле тяготеет к последней. Отечественная элита органически не способна не то что критически, а даже просто взвешенно отнестись к прошлому.
За неимением четких ориентиров развития новую национальную идентичность Россия собирает из осколков истории, в основном советской. А поскольку в ней трудно найти нечто, безусловно внушающее уважение, весь груз идеологии ложится на единственное событие — Победу в Великой Отечественной войне. Отсюда и сокрушительная (в соответствии с экономическим масштабом России) реакция на любое поползновение усомниться в воссозданной канонической версии Войны и Победы.
И в этом Россия стала (10 лет назад этого еще не было) очень похожа на страны Балтии и Польшу. То же нежелание слышать другую «правду» или хотя бы допустить возможность ее существования. То же стремление подменить многомерную историческую картину плоским пропагандистским лубком. Та же готовность превратить проблемы прошлого в оружие настоящего.
Как это сказалось на отношениях России и Европейского союза?
Во-первых, Москва, игнорировавшая несимпатичную «новую» Европу и возлагавшая надежды на особые отношения со «старой», подставила партнеров. И Париж, и Берлин, и ряд других столиц, заинтересованных в углублении партнерства с Россией, провокационную задиристость ЦВЕ сдерживали. Они были готовы действовать в обход самых активных борцов против козней Кремля. Россия, однако, стала этим бравировать, раз за разом ставя друзей в неудобное положение.
Когда же в ответ на малоприятные и неразумные, но не выходящие за рамки законности действия малых стран Москва начала разнузданную кампанию, у «грандов» не осталось иного выхода, кроме как заступиться за младших партнеров. Глупо же было рассчитывать, что, будучи поставлены перед выбором: специальные отношения с Москвой или функционирование Евросоюза, — европейские державы выберут первое. Германия, к примеру, и так очень далеко пошла ради России. В результате Польша и другие восточноевропейцы (Чехия, например) торпедировали куда более важный для Берлина проект оживления институциональных реформ ЕС.
Во-вторых, Россия осложнила себе дальнейшее взаимодействие с Европейским союзом. Вольное жонглирование «техническими» и «фитосанитарными» причинами прекращения того или иного сотрудничества девальвировало будущие заявления. Кто поверит, когда на железной дороге или в трубопроводе действительно что-то случится?
Столь же свободное обращение с пропагандистскими лозунгами подрывает доверие. Правительство в Таллине, спровоцировавшее межнациональный кризис на пустом месте ради достижения каких-то корыстных целей, вызывает отвращение. И снижение до минимума качества отношений вполне оправданно. Но Эстония не фашистское государство, и расклеивание заведомо абсурдных ярлыков делает бессмысленными все последующие аргументы, даже если они резонны. Как и потворствование истерике якобы стихийно собравшейся молодежи.
Такую «стихийность» мир уже не раз наблюдал. Полтора года назад в Китае, где как по команде вспыхнул, а потом погас народный гнев против японских фальсификаторов истории. Или в прошлом году в Дамаске и Триполи, где мусульмане, которые вообще-то пикнуть без санкции спецслужб не могут, «спонтанно» атаковали посольства Дании.
Каков сухой остаток последних событий?
В отношениях Россия — Европейский союз наступил полный штиль. Дело не в том, что сорвалось начало переговоров о новом базовом документе взамен истекающего в ноябре Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС). Исчерпались формы практического взаимодействия.
Ставка Москвы на двусторонние отношения с ключевыми столицами больше не работает. Ушли лидеры, лично заинтересованные в особых связях с президентом России. Диалог с «недругами» сошел на нет, Варшава и вовсе объявила о прекращении официальных контактов до отмены эмбарго. При этом оказывать на Польшу или других оппонентов России давление никто уже не хочет. Германия крайне раздосадована тем, что Кремль пальцем не шевельнул, чтобы помочь Берлину разблокировать мясной тупик, хотя немецкое руководство предпринимало для этого титанические усилия, а Москва якобы обещала пойти навстречу.
На бюрократическом уровне, где рутинная работа вроде бы должна идти своим чередом, все тоже близко к замиранию — разнообразные технические трудности давно вышли на самый высокий уровень, где разблокировать их могут теперь только политики высшего эшелона. А они этого делать не хотят, поскольку усматривают в любой уступке урон престижу.
Интересы против ценностей
Из всего вышеизложенного, однако, не надо делать вывод о том, что в нынешнем плачевном состоянии отношений России и ЕС виновны исключительно новые страны-члены. Расширение стало не причиной, а катализатором кризисных явлений, копившихся давно.
Проблема в том, что у России и Европейского союза отсутствует стратегическая цель, понимание того, чего Москва и Брюссель хотят друг от друга. В период подготовки СПС, подписанного в 1994 году и ратифицированного в 1997-м, под интеграцией понимали одностороннее приближение России к европейским нормам и стандартам во всех сферах политики, общественной жизни и экономики. Едва ли эти планы можно считать реалистичными, но то была стройная концепция.
Сегодня Москва считает интеграцией размен интересов, который может носить только равноправный и обоюдный характер. При этом содержание «интересов» крайне сузилось — по сути, до энергетики. ЕС же вообще не понимает, как может выглядеть интеграция с нынешней самоуверенной и не склонной к компромиссам Россией. Оба партнера находятся к тому же в процессе трансформации. Никто не знает, каким через 10—15 лет будет Европейский союз, а какой — Россия...
В отсутствие ясных целей и общих ценностей (Москва от них долго отпихивалась, и наконец ЕС с этим согласился) переговоры, даже если они начнутся, сведутся к жесткому торгу по многочисленным экономическим противоречиям. Собственно, тупик, который мы имеем сегодня, — это и есть попытка реализации чисто «прагматического» подхода: давайте говорить о бизнесе, а не о всякой гуманитарной шелухе. Вот и говорим. Стенка на стенку. Общая неблагоприятная атмосфера станет усилителем, превращающим всякий конкретный конфликт в острое противостояние. Особенно в условиях предвыборной нервозности Москвы — иррациональной, но очевидной.
России и Европейскому союзу нужна новая модель. Взаимная зависимость и культурно-цивилизационная близость не вызывают сомнений. Как и неспособность строить отношения на основе имеющихся подходов.
Брюссель и Москва постоянно подчеркивают, что за полтора десятилетия отношений они накопили огромный опыт взаимодействия. Это правда. Опыт, однако, полезен только тогда, когда он правильно осмыслен и из него сделаны верные выводы. Для этого нужна интеллектуальная свобода и готовность к нестандартным решениям, которых пока не заметно ни в России, ни в Европейском союзе.
ЕС должен понять, что диктовать России правила поведения на основании того, что европейская модель — априорно самая лучшая и правильная, уже не получится.
Россия — что цинизм, правовой нигилизм, стремление менять правила по ходу игры и ставка на экономическое давление ведут к противоположному результату.
Встреча в верхах Россия — Европейский союз, прошедшая в Самаре, не просто завершилась безрезультатно. Впервые пришлось понизить статус, по сути, до неформального. Но главное — чувство глубокого взаимного раздражения, которое испытывают стороны.В последнее время отношения с ЕС (как, впрочем, и с Западом в целом) стали у нас объектом не трезвого анализа, а псевдопатриотических эмоций, дешевой саморекламы, чиновничьего лицемерия и умствований доморощенных геополитиков. Между тем необходимо беспристрастно разобраться с тем, что произошло и как вдохнуть новую жизнь в сотрудничество с безусловно ключевым партнером.
Количество против качества
Катализатором негативных процессов послужило расширение Евросоюза 1 мая 2004 года. Ведущие европейские державы недооценили степень влияния этого события. В преддверии вступления 10 «абитуриентов» говорили, что их экономический вес невелик. По совокупному объему экономик все кандидаты едва дотягивали до Нидерландов, а без Кипра и Мальты Центральная и Восточная Европа (ЦВЕ) и вовсе равнялась Уэльсу.
Архитекторы расширения упустили из виду, что политический эффект не всегда пропорционален экономическому потенциалу.
Система институтов, исправно работавшая при ЕС-15, начала давать сбои после почти удвоения числа стран-членов (до 27). Европейский союз всегда представлял собой тонкий и запутанный механизм, построенный на бесконечном согласовании интересов. Чем больше стран и чем менее они однородны, тем сложнее.
Попытка модернизировать систему управления и одобрения решений, предпринятая в Конституционном договоре, не увенчалась успехом: проект провалили граждане Франции и Нидерландов. Неудача была напрямую связана с расширением: противники интеграции сыграли на страхах западноевропейцев перед наплывом с востока, а также на их непонимании, зачем принимать новые государства, да и вообще — есть ли у Европы разумные границы.
Проблема, однако, не только в количественных, но и в качественных изменениях. Расширение 2004—2007 годов пополнило ряды сообщества странами с иным опытом развития. Государства ЦВЕ выполнили много формальных критериев членства в Евросоюзе. Однако они не восприняли главного, пожалуй, принципа, без соблюдения которого не было бы интеграции: исторические счеты и претензии нельзя использовать в качестве инструментов практической политики.
Чувства против разума
Хроника многовековых конфликтов между европейскими державами, прежде всего Францией и Германией, мрачна; ни одна нация не способна «вычеркнуть» войны и жертвы. Принципиально новые отношения могли базироваться только на неформальном соглашении о том, что «вчера» выносится за скобки во имя совместного успешного «завтра». Когда созидательный процесс запущен, можно осторожно распутывать узлы прошлого. В чем-то повиниться, за что-то заплатить, а что-то по умолчанию «забыть», дабы не будоражить страсти.
Моральная ответственность сочетается с прагматической целесообразностью, такой подход вытекает из традиций европейского рационализма. Именно на нем базировались франко-германское примирение, «восточная политика» Бонна при канцлере Вилли Брандте, мирная трансформация Испании после Франко, разрешение ряда региональных конфликтов (например, между Италией и Австрией по поводу Южного Тироля)…
Центральная и Восточная Европа руководствуется противоположными установками. Эта часть Старого Света, всегда находившаяся на пересечении геополитических интересов гигантов и страдавшая от этого, накопила гигантский потенциал исторических обид. Но если западная часть континента естественным путем пришла к необходимости рационального обращения с прошлым, то ЦВЕ влилась в пространство «новой исторической морали», этот путь не проделав. И членский билет расценила как карт-бланш на восстановление веками попранной справедливости.
Россия, понятно, главная мишень, однако залпы звучат и по другим направлениям. Перепалка между президентами Италии и Хорватии, активное использование темы 1956 года во внутриполитической борьбе в Венгрии, охота на «коммунистических ведьм» в Польше, резкое обострение польско-германских отношений...
В начале 1990-х не все поддерживали быстрое расширение ЕС. Однако сторонники резонно полагали, что, оставаясь вне влияния крупных игроков, «промежуточная» Европа снова, как и в прошлые столетия, начнет генерировать конфликты. События на Балканах убедительно это подтверждали. «Опека» над ЦВЕ представлялась оптимальным способом избежать подобного сценария. Парадокс в том, что источником конфликтов регион ухитрился стать, как раз оказавшись под европейским патронажем.
Можно долго спорить, обоснованны ли опасения Польши и стран Балтии, которые обвиняют Россию в агрессивных устремлениях. Главное, что у «новых» и «старых» европейцев не совпадает значение понятия «безопасность». Западная Европа говорит о терроризме и глобальных вызовах, Восточная — о российском экспансионизме. Каждая из сторон глубоко уверена в собственной правоте, а другую упрекает в отсутствии солидарности.
Солидарность внешняя против внутренней
Ключевую роль играет польский фактор. Вопреки распространенному у нас убеждению неискоренимая русофобия поляков — не основная причина нынешней коллизии. Конечно, правительство не может игнорировать убытки, которые несут сельхозпроизводители из-за мясного эмбарго (по оценкам, до $200 млн. в год), тем более что в коалицию входит «Самооборона», крестьянская партия популистского толка. Но ставки давно много выше: речь идет о статусе Польши в Евросоюзе и вообще о принципах отношений.
Во-первых, Варшава претендует на то, чтобы входить в ядро (Германия, Франция, Великобритания, Италия, Испания), формирующее курс ЕС.
Во-вторых, Польша — а в этом ее гласно или негласно поддерживают многие — добивается того, чтобы Еврокомиссия отстаивала интересы всех стран-членов, которые в этом нуждаются, а не только «грандов». Усилиями Варшавы, Таллина, Вильнюса, отчасти Риги понятие «европейская солидарность» наполнилось новым смыслом.
Раньше солидарность означала прежде всего способность участников интеграции идти на взаимные уступки, ограничивать свои экономические и политические аппетиты ради достижения консенсуса и совместного продвижения вперед. Теперь солидарность — это коллективная поддержка и защита того, кто вступил в конфликт с внешней силой. Польша заставила всех заниматься проблемой мяса. Эстония — противостоянием российскому «моральному террору». Литва — «пересохшим» нефтепроводом «Дружба». Латвия — незагруженным Вентспилсом.
Наконец, Варшава добилась-таки того, чего хотела еще до вступления в Европейский союз: стать «диспетчером» «восточной политики» ЕС. Для этого предполагалось запустить программу «восточного измерения» Евросоюза, однако тогда инициатива энтузиазма ни у кого не вызвала. Было понятно, что Польша с ее историческим багажом едва ли способна стать «честным брокером». Теперь желание осуществилось: ключ к отношениям с Россией в руках Варшавы.
Москва против врагов и друзей
Такова ситуация внутри Евросоюза. Как на нее воздействует поведение России? И насколько действия Москвы способствуют достижению поставленных ею целей?
По своим политико-психологическим характеристикам Россия, которая предпочитает общаться с «ровней» (Германия, Франция, Италия ипр.), а не с «мелюзгой», на самом деле тяготеет к последней. Отечественная элита органически не способна не то что критически, а даже просто взвешенно отнестись к прошлому.
За неимением четких ориентиров развития новую национальную идентичность Россия собирает из осколков истории, в основном советской. А поскольку в ней трудно найти нечто, безусловно внушающее уважение, весь груз идеологии ложится на единственное событие — Победу в Великой Отечественной войне. Отсюда и сокрушительная (в соответствии с экономическим масштабом России) реакция на любое поползновение усомниться в воссозданной канонической версии Войны и Победы.
И в этом Россия стала (10 лет назад этого еще не было) очень похожа на страны Балтии и Польшу. То же нежелание слышать другую «правду» или хотя бы допустить возможность ее существования. То же стремление подменить многомерную историческую картину плоским пропагандистским лубком. Та же готовность превратить проблемы прошлого в оружие настоящего.
Как это сказалось на отношениях России и Европейского союза?
Во-первых, Москва, игнорировавшая несимпатичную «новую» Европу и возлагавшая надежды на особые отношения со «старой», подставила партнеров. И Париж, и Берлин, и ряд других столиц, заинтересованных в углублении партнерства с Россией, провокационную задиристость ЦВЕ сдерживали. Они были готовы действовать в обход самых активных борцов против козней Кремля. Россия, однако, стала этим бравировать, раз за разом ставя друзей в неудобное положение.
Когда же в ответ на малоприятные и неразумные, но не выходящие за рамки законности действия малых стран Москва начала разнузданную кампанию, у «грандов» не осталось иного выхода, кроме как заступиться за младших партнеров. Глупо же было рассчитывать, что, будучи поставлены перед выбором: специальные отношения с Москвой или функционирование Евросоюза, — европейские державы выберут первое. Германия, к примеру, и так очень далеко пошла ради России. В результате Польша и другие восточноевропейцы (Чехия, например) торпедировали куда более важный для Берлина проект оживления институциональных реформ ЕС.
Во-вторых, Россия осложнила себе дальнейшее взаимодействие с Европейским союзом. Вольное жонглирование «техническими» и «фитосанитарными» причинами прекращения того или иного сотрудничества девальвировало будущие заявления. Кто поверит, когда на железной дороге или в трубопроводе действительно что-то случится?
Столь же свободное обращение с пропагандистскими лозунгами подрывает доверие. Правительство в Таллине, спровоцировавшее межнациональный кризис на пустом месте ради достижения каких-то корыстных целей, вызывает отвращение. И снижение до минимума качества отношений вполне оправданно. Но Эстония не фашистское государство, и расклеивание заведомо абсурдных ярлыков делает бессмысленными все последующие аргументы, даже если они резонны. Как и потворствование истерике якобы стихийно собравшейся молодежи.
Такую «стихийность» мир уже не раз наблюдал. Полтора года назад в Китае, где как по команде вспыхнул, а потом погас народный гнев против японских фальсификаторов истории. Или в прошлом году в Дамаске и Триполи, где мусульмане, которые вообще-то пикнуть без санкции спецслужб не могут, «спонтанно» атаковали посольства Дании.
Каков сухой остаток последних событий?
В отношениях Россия — Европейский союз наступил полный штиль. Дело не в том, что сорвалось начало переговоров о новом базовом документе взамен истекающего в ноябре Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС). Исчерпались формы практического взаимодействия.
Ставка Москвы на двусторонние отношения с ключевыми столицами больше не работает. Ушли лидеры, лично заинтересованные в особых связях с президентом России. Диалог с «недругами» сошел на нет, Варшава и вовсе объявила о прекращении официальных контактов до отмены эмбарго. При этом оказывать на Польшу или других оппонентов России давление никто уже не хочет. Германия крайне раздосадована тем, что Кремль пальцем не шевельнул, чтобы помочь Берлину разблокировать мясной тупик, хотя немецкое руководство предпринимало для этого титанические усилия, а Москва якобы обещала пойти навстречу.
На бюрократическом уровне, где рутинная работа вроде бы должна идти своим чередом, все тоже близко к замиранию — разнообразные технические трудности давно вышли на самый высокий уровень, где разблокировать их могут теперь только политики высшего эшелона. А они этого делать не хотят, поскольку усматривают в любой уступке урон престижу.
Интересы против ценностей
Из всего вышеизложенного, однако, не надо делать вывод о том, что в нынешнем плачевном состоянии отношений России и ЕС виновны исключительно новые страны-члены. Расширение стало не причиной, а катализатором кризисных явлений, копившихся давно.
Проблема в том, что у России и Европейского союза отсутствует стратегическая цель, понимание того, чего Москва и Брюссель хотят друг от друга. В период подготовки СПС, подписанного в 1994 году и ратифицированного в 1997-м, под интеграцией понимали одностороннее приближение России к европейским нормам и стандартам во всех сферах политики, общественной жизни и экономики. Едва ли эти планы можно считать реалистичными, но то была стройная концепция.
Сегодня Москва считает интеграцией размен интересов, который может носить только равноправный и обоюдный характер. При этом содержание «интересов» крайне сузилось — по сути, до энергетики. ЕС же вообще не понимает, как может выглядеть интеграция с нынешней самоуверенной и не склонной к компромиссам Россией. Оба партнера находятся к тому же в процессе трансформации. Никто не знает, каким через 10—15 лет будет Европейский союз, а какой — Россия...
В отсутствие ясных целей и общих ценностей (Москва от них долго отпихивалась, и наконец ЕС с этим согласился) переговоры, даже если они начнутся, сведутся к жесткому торгу по многочисленным экономическим противоречиям. Собственно, тупик, который мы имеем сегодня, — это и есть попытка реализации чисто «прагматического» подхода: давайте говорить о бизнесе, а не о всякой гуманитарной шелухе. Вот и говорим. Стенка на стенку. Общая неблагоприятная атмосфера станет усилителем, превращающим всякий конкретный конфликт в острое противостояние. Особенно в условиях предвыборной нервозности Москвы — иррациональной, но очевидной.
России и Европейскому союзу нужна новая модель. Взаимная зависимость и культурно-цивилизационная близость не вызывают сомнений. Как и неспособность строить отношения на основе имеющихся подходов.
Брюссель и Москва постоянно подчеркивают, что за полтора десятилетия отношений они накопили огромный опыт взаимодействия. Это правда. Опыт, однако, полезен только тогда, когда он правильно осмыслен и из него сделаны верные выводы. Для этого нужна интеллектуальная свобода и готовность к нестандартным решениям, которых пока не заметно ни в России, ни в Европейском союзе.
ЕС должен понять, что диктовать России правила поведения на основании того, что европейская модель — априорно самая лучшая и правильная, уже не получится.
Россия — что цинизм, правовой нигилизм, стремление менять правила по ходу игры и ставка на экономическое давление ведут к противоположному результату.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
