Султаны сами не уходят

«Мятеж не может кончиться удачей – в противном случае его зовут иначе». Через неделю после провальной попытки военного переворота в Турции эта «простая истина» (именно так озаглавлена остроумная эпиграмма английского аристократа XVI века сэра Джона Харингтона) в полной мере осознана его незадачливыми организаторами. Турецкие власти заявили, что мятежники – это незначительная группа военнослужащих-«гюленистов», членов разветвленной сети организаций, находящихся под влиянием исламского проповедника Фетуллы Гюлена.

Однако ответная реакция президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана и правящей Партии справедливости и развития (ПСР) может быть охарактеризована как своего рода «контрпереворот». В течение нескольких последних дней более 60 тысяч человек – военнослужащие, офицеры полиции, судьи, работники системы образования и чиновники – были отстранены от должностей или арестованы. Среди последних – более сотни генералов и примерно столько же работников судебной системы, включая двух членов Конституционного суда. С 21 июля в стране введено чрезвычайное положение сроком на три месяца. Такие беспрецедентные меры свидетельствуют об остроте политических противоречий в сегодняшней Турции, а также о потенциальной возможности новых потрясений.

Равнение на Путина

Политические конвульсии 15–16 июля должны рассматриваться как неотъ-емлемый элемент процесса стремительной дестабилизации Турции наряду с многочисленными предшествующими эпизодами: массовыми протестами лета 2013‑го, разрывом между ПСР и «гюленистами», возобновившейся гражданской войной с боевиками Рабочей партии Курдистана (РПК) в юго-восточных районах страны и участившимися террористическими актами, совершаемыми джихадистами, связанными с «Исламским государством» (запрещено в России). Движущей силой процесса дестабилизации является внутри- и внешнеполитический курс правящей ПСР в течение последних 5 лет, во многом обусловленный авторитарными тенденциями и «султанистскими» амбициями президента Эрдогана. Здесь мы имеем дело с характерным политическим парадоксом: стремление ко все большей «стабильности», понимаемой как автократический контроль над многообразием сфер жизни, ведет к эрозии общественных институтов, подталкивает политических деятелей к поступкам вне правового поля и тем самым создает угрозу скатывания в хаос.

Несмотря на все коллизии турецко-российских отношений в течение последнего года, идеалом государственного устройства для Эрдогана остается система единоличного правления, выстроенная в России Владимиром Путиным. После избрания общенародным голосованием (впервые в турецкой истории) на президентский пост в 2014 году Эрдоган взял курс на построение суперпрезидентской республики через радикальное изменение конституции. (В соответствии с действующим основным законом Турция является парламентской республикой, в которой премьер-министр – глава исполнительной власти, а президент – символическая фигура, гарантирующая соблюдение конституции.) Для достижения этой цели, обусловленной, как утверждает официальная риторика, стремлением «повысить уровень стабильности турецкого общества», президент и его ближайшее окружение расшатывают всю систему политических сдержек и противовесов, способствуя установлению неформального президентского контроля над государственной бюрократией, средствами массовой информации и значительной частью экономической сферы.

Мандат от неба

Однако систематическое ослабление демократических институтов делает персоналистский режим Эрдогана уязвимым для действий вне конституционного поля со стороны трех «неформальных» центров силы в Турции: корпорации военных, движения «Хизмет» (сети организаций Гюлена) и курдских боевых отрядов РПК. Примечательно, что в апреле этого года Этьен Махчупян, влиятельный политический комментатор и (в недавнем прошлом) главный советник бывшего турецкого премьер-министра Ахмета Давутоглу, сделал интригующий анализ специфического расклада политических сил в сегодняшней Турции. «Когда ты приходишь к власти, – сказал Махчупян в беседе с изданием Turkey Analyst, – ты видишь, что кроме тебя в стране есть три основные [политические] силы: РПК, военные и «гюленисты». Если ты умудрился испортить отношения со всеми тремя силами одновременно, то ты не жилец». Поэтому, пояснил Махчупян, необходимо постоянно лавировать и создавать ситуативные коалиции: в начале своего правления Эрдоган и его партия в союзе с «гюленистами» боролись с кемалистской верхушкой турецких вооруженных сил; затем был короткий период, когда ПСР пыталась нормализовать отношения с курдами; теперь же, в ситуации обостряющейся борьбы с «гюленистами» и эскалации военного конфликта с РПК, на повестке дня – вынужденный альянс с военными.

Описанная политическая динамика проливает свет на скрытые пружины неудавшегося путча, помогает понять причины его провала, а также объяснить излишне нервную, на грани паранойи, реакцию турецких властей. В течение первых восьми лет правления ПСР политические успехи Эрдогана и его партии были во многом обусловлены тесным союзом с Гюленом и его движением. Последнее благодаря своей сети качественных учебных заведений стало для ПСР ценным резервуаром профессиональных кадров – преимущественно технократов, юристов и полицейских. Как и сторонники ПСР, «гюленисты» являются умеренным исламистским движением; общим интересом как тех, так и других было радикальное ограничение власти и влияния кемалистского генералитета – основного защитника турецкой лаицистской (светской) системы, жестко контролировавшей ислам и его приверженцев. Именно благодаря Гюлену и его многочисленным сторонникам в турецких правоохранительных органах ПСР удалось нанести решительный удар по «надгосударственной» политической позиции армейского руководства. Инициирование ряда сомнительных судебных дел (самым известным из которых было дело организации «Эргенекон») в 2008–2010 годах привело к тому, что сотни старших офицеров и генералов оказались за решеткой. Альянс «гюленистов» и ПСР, направленный против армейского истеблишмента, имел троякий результат: престиж турецких вооруженных сил оказался серьезно подорванным; сторонники движения «Хизмет», по-видимому, смогли расширить свое влияние на часть среднего и высшего командного состава; судебная система страны оказалась опасно политизирована.

Однако после нанесения урона общему врагу интересы союзников стали расходиться и между ними начались серьезные трения. После серии триумфальных побед ПСР на общенациональных и местных выборах Эрдоган уверовал, что имеет «мандат от неба» и может строить систему единоличного правления, опираясь на «демократию большинства». Любимый аргумент турецкого президента выглядит следующим образом: все его решения выражают «волю народа». Раз за него и его партию голосует примерно 50 процентов избирателей, а специфическая система формирования парламентских фракций дает его партии почти что конституционное большинство, то мнением остальной части населения, находящейся в оппозиции к ПСР, можно либо просто пренебречь, либо представить оппозиционный сегмент турецкого общества как непатриотичный, «находящийся на службе у заморских интересов» или даже прямо «антитурецкий». По мере того как Гюлен и его сторонники выражали растущее недовольство по поводу авторитарных замашек Эрдогана, последний испытывал растущий дискомфорт от осознания размаха и влияния «гюленистской» организации. Окончательный разрыв наступил в 2013 году, когда сотрудники правоохранительных и судебных органов, связанные с «гюленистами», обвинили министров правительства ПСР и членов семьи Эрдогана в крупномасштабной коррупции и допустили утечку аудио- и видеоматериалов, подтверждающих выдвинутые обвинения. С этого момента вендетта Эрдогана и Гюлена перешла в «горячую» фазу: «Хизмет» было охарактеризовано как «параллельная государственная структура», включено в список террористических организаций и объявлено вне закона.

Последовавшие политические преследования, отставки и аресты сотен судей, полицейских чинов и журналистов по обвинению в причастности к «гюленистам» были не менее политически мотивированы и основаны на столь же хлипкой доказательной базе, что и пресловутый «Эргенекон». Однако устойчивая популярность Эрдогана и его электоральные победы, казалось, свидетельствовали о том, что в эпохальной битве двух турецких исламистских движений ПСР побеждает «Хизмет».

Народ и армия уже не едины

Неудавшийся путч 15 июля продемонстрировал две вещи: во‑первых, влияние «гюленистов» среди военных (особенно в военно-воздушных силах) оказалось шире, чем полагала политическая верхушка ПСР. Во‑вторых, престиж армии и доверие к ней со стороны турецкой публики существенно понизились со времени проведения генералами последнего «удачного мятежа». Эти два обстоятельства могут послужить объяснением побудительных мотивов выступления мятежников, а также причин их провала. Судя по появляющейся информации в турецкой прессе и по чрезвычайно широкому размаху проводимых арестов, можно предположить, что первоначально в заговоре участвовали не только офицеры, связанные с «гюленистами», но и кемалистски настроенные военнослужащие. Когда начало путча было сдвинуто с глубокой ночи на поздний вечер 15 июля (очевидно, для того, чтобы предотвратить неминуемые аресты руководителей мятежа, о котором стало известно высшему военному руководству), часть заговорщиков, возможно, дрогнула и не поддержала начавшуюся акцию. Ключевым моментом, обусловившим поражение путча, был решительный отказ руководства Генштаба от участия в попытке переворота. Все предыдущие (и успешные) военные перевороты в Турции происходили в условиях, когда армия сохраняла высочайший престиж в глазах широких масс и была организацией, к которой они испытывали наибольшее доверие. Накануне так называемого «постмодернистского» переворота 1997 года, когда генералитет вынудил уйти в отставку исламистского премьер-министра Неджметтина Эрбакана, не выводя солдат из казарм, социологическое исследование, проведенное World Values Survey, продемонстрировало, что турецкие вооруженные силы пользуются доверием 95% населения. В прошлом году социологический опрос Pew показал, что только 52% турок оценивают военных положительно.

Социологические данные объясняют общественные настроения последней недели. Путчистов не поддержала ни одна политическая партия, ни одно средство массовой информации; также не похоже, что они располагали сколь-нибудь широкой общественной поддержкой, судя по информации в социальных сетях. В ночь с 15 на 16 июля Эрдогану удалось вывести на улицы и площади турецких городов сотни тысяч своих сторонников; многие остаются там до сих пор, демонстрируя властям (и потенциальным недругам) свою безоговорочную поддержку ПСР и «лично президента Эрдогана». Кемалистская оппозиция остается, по-видимому, серьезно деморализованной, а либерально-демократические оппоненты ПСР справедливо полагают, что для победы идеалов либерализма и демократии в Турции чрезвычайно важно, чтобы Эрдоган ушел из политики точно так же, как он пришел в нее: через свободное волеизъявление избирателей.

Подальше от Запада, поближе к Москве

В краткосрочной и, возможно, среднесрочной перспективе, однако, носителям либеральных идей придется вести неравную борьбу с турецким президентом и его многочисленными сторонниками, исповедующими принципы «мажоритарной демократии». Последние являются антиподом либерализма, поскольку отрицают толерантность, инклюзивность, многообразие, уважение к правам меньшинств. Повальные аресты, политическое преследование оппонентов, давление на средства массовой информации, усилившиеся после провала военного путча, несомненно, усложнят борьбу за конституционную смену власти в Турции.

Нет сомнения также, что мятеж и его политические последствия негативно повлияли на международное положение Турции. Даже неудачная попытка военного переворота ставит под сомнение политическую стабильность страны и ее инвестиционную привлекательность. Растущий авторитаризм Эрдогана делал его неудобным партнером для Соединенных Штатов и Европейского союза еще до инцидента 15 июля. Беспрецедентный размах, который приобрели чистки и репрессии против реальных и воображаемых оппонентов, сделает отношения турецкого президента и лидеров западных стран еще более проблематичными.

Многотысячные толпы сторонников ПСР на площадях турецких городов требуют восстановления смертной казни для «справедливого наказания» путчистов. Турция отменила смертную казнь в рамках «процесса гармонизации» своего законодательства с европейским aquis communautaire. Если высшая мера наказания будет восстановлена (о такой возможности Эрдоган заявил в недавнем интервью телеканалу «Аль-Джазира», ссылаясь опять-таки на «волю народа»), процесс переговоров о членстве Турции в ЕС может быть остановлен окончательно. Тот факт, что Фетулла Гюлен проживает в США последние 17 лет, имея легальный статус постоянного резидента, будет создавать дополнительные трения в отношениях Анкары и Вашингтона. Эрдоган гневно потребовал от американских властей немедленной выдачи «террориста Фетуллы» и получил в ответ вежливое сообщение о том, что экстрадиция – это сложный и долгий юридический процесс. Этот ответ не обещает радужных перспектив в двусторонних отношениях.

По мере увеличения сложностей на «западном фронте» Эрдоган будет вынужден маневрировать. Еще до путча Анкара сделала важные шаги, направленные на постепенную нормализацию отношений с Израилем и Россией. Примечательно, что турецкая пресса широко обсуждала факт участия в мятеже и последующий арест двух турецких пилотов, сбивших в ноябре прошлого года российский Су‑24. Это обстоятельство, очевидно, будет использовано для дальнейших дружественных жестов в сторону Москвы.

В конечном итоге неудавшийся мятеж и его последствия выявили еще одну «простую истину»: в современном сложном мире уделом любого диктатора, теряющего связь с реальностью, становится стратегическое одиночество.