– Господин президент, через месяц в Рио-де-Жанейро начнутся Олимпийские игры. Однако страна находится в тяжелом политическом и экономическом кризисе. Когда Бразилия получила право принять у себя Олимпиаду, ее считали восходящей звездой среди государств с переходной экономикой. Как могло произойти такое падение?

– Когда я застолбил за Бразилией возможность провести Олимпийские игры и чемпионат мира по футболу, я действительно верил, что к 2016 году мы войдем в число 5 или 6 крупнейших экономических держав мира. Увы, мы продолжаем страдать от последствий мирового финансового кризиса. США еще толком не восстановились, Европа по-прежнему увязает в кризисе, объем китайской экономики сокращается. Но в том, что касается Бразилии, я сохраняю оптимизм.

– Оснований для этого мало: страна вот уже два года не может выбраться из глубокой рецессии.

– Когда в начале 2011 года Дилма Русеф приняла от меня президентскую эстафету, дела в стране шли очень даже хорошо. Казалось, кризис обойдет Бразилию стороной. В первые годы Дилмы у нас еще сохранялся рост ВВП на уровне 4%. Но мы совершили ошибки. Мы ввели слишком много налоговых льгот. И в 2014 году государственные расходы вдруг превысили доходы казны…

– …чем едва ли можно объяснить такой спад.

– Определенные меры по сокращению расходов были необходимы. Однако перед президентскими выборами 2014 года, приведшими к сильной поляризации общества, мы не подготовили к этому людей. После выборов мы объявили о мерах, которые ударили прежде всего по бедным, хотя мы обещали им, что их они не затронут.

– Почему тогда вы не попытались повлиять на Дилму Русеф?

– Я всегда говорил Дилме: ты слишком много советуешься с экономистами, нам нужно больше политики. В 2008 году, еще будучи президентом, я выступил по телевидению с обращением к населению и сказал: люди, у нас в стране финансовый кризис. Никто не знает, чем он для нас обернется. Возможно, многие из вас потеряют работу, но если сейчас вы поддадитесь страху и перестанете потреблять, это только подхлестнет безработицу. И это подействовало. Надежда – волшебное слово.

– Несколько недель назад была инициирована процедура импичмента президенту Русеф. До вынесения окончательного решения она отстранена от исполнения своих обязанностей. Консервативное большинство в парламенте обвиняет ее в трюкачестве при составлении бюджета, сама она говорит о перевороте. Это правильная оценка?

– Разумеется. Импичмент был актом мести тогдашнего главы палаты депутатов Эдуардо Куньи, которому мы не помогли, когда его обвинили в коррупции. Он этого и не скрывал. До сих пор никто не смог объяснить, какие преступления она якобы совершала. Вся эта история с бюджетом мне представляется дешевым предлогом. Тем, кто недоволен результатами последних выборов, следовало дождаться следующих. Внезапная смена руководства стране ничего хорошего не принесет.

– Если не стране, то, по-вашему, кому это выгодно?

– Думаю, на такие вещи нужно смотреть в общем контексте: экономический спад, победа на последних выборах с небольшим перевесом голосов, атмосфера, отравленная растущей поляризацией, – все это отразилось на составе парламента, который не только блокировал любые законопроекты нашего правительства, но и дожидался возможности изгнать из власти Партию трудящихся (ПТ), которая правит страной уже почти 14 лет. Мне было девятнадцать, когда в середине 60‑х годов военные устроили путч и пришли к власти. В 23 года я работал на токарном станке, и мне оторвало палец. Всю свою жизнь я боролся за то, чтобы такой человек, как я, мог стать президентом. Сегодня, похоже, демократия мешает определенной части нашего общества.

– Что вас заставляет так думать?

– Я вижу эту открытую, нецивилизованную ненависть консервативной элиты. Классовая ненависть верхов к низам куда насильственнее ненависти низов к верхам. Она подогревается влиятельным телевизионным концерном Globo, который во время массовых демонстраций 2013 года даже прерывал свои телесериалы, чтобы призвать людей выйти на демонстрации.

– Как вы оцениваете шансы на то, что импичмент все же не состоится?

– Они достаточно велики. Нам достаточно привлечь на свою сторону шесть сенаторов, если мы хотим выиграть последнее голосование в сенате. К тому же Мишел Темер, и. о. президента, в первые недели допустил много ошибок. Хотя он на этом посту человек временный, он ведет себя, как Фидель Кастро, когда тот вошел в Гавану со своими герильерос. Темер, похоже, считает, что будет оставаться у власти 70 лет. Он назначил новых людей на все важные посты – в министерствах, в Центробанке, в Petrobras. Это абсурд. Ведь если Дилма и правда вернется к исполнению своих обязанностей, то выйдет, что мы целый год потратили на то, чтобы сначала назначить всех этих людей, а потом их снова уволить.

– Бразилия при вас играла важную роль и на международной арене. А что сегодня?

– Эту роль мы потеряли, что меня очень печалит. Нас приняли в БРИКС, мы основали Союз южноамериканских наций УНАСУР, мы вдохнули новую жизнь в экономико-политическое соглашение об общем рынке стран Южной Америки МЕРКОСУР, мы способствовали диалогу с Африкой и Ближним Востоком. Я избавил нашу страну от комплекса неполноценности, я демонстрировал равное уважение и к президенту Габона, и к Обаме. Бразилия – большая страна, и нужно, чтобы она воспринимала себя именно так. То же, что мы сегодня слышим от временного министра иностранных дел, внушает мысль, что комплекс неполноценности вернулся.

– Судя по всему, в августе именно и. о. президента Бразилии Мишел Темер будет открывать Олимпийские игры. Вы будете при этом присутствовать?

– Понятия не имею, пока что меня никто не приглашал.

– Почти все опросы по выборам 2018 года показывают, что вы могли бы стать фаворитом президентской гонки. Вы подумываете о том, чтобы еще раз побороться за высший пост?

– Скажем так: я выставлю свою кандидатуру, если у меня появится ощущение, что на кону стоят наши достижения.