Все это варианты ответа на вопрос, каким должен быть современный город. В прошлых столетиях поиски идеала породили немало архитектурных концепций, слабо совместимых с реальностью. Сегодняшний подход прагматичнее: фокус внимания сместился на цифровые технологии, выступающие инструментом достижения нового качества жизни. В целом, по сравнению с XX веком, визионерский образ города будущего стал приветливее. Вместо технократической антиутопии нас ожидает чуть ли не райский сад!

Впрочем, грядущие изменения климата еще не раз скорректируют эту повестку, вдохновляя на новые грандиозные проекты.

Мечтать не вредно

Попытки вывести идеальную формулу человеческого общежития начались в древности. В диалоге Платона «Критий» образцом выступает остров Атлантида: он защищен земляными валами и каменными стенами, внутри источники воды, акрополь, сады, гимнасии, ипподром. В Древнем Риме градостроительные принципы, применявшиеся при освоении колоний, были систематизированы в «Десяти книгах об архитектуре» Марка Витрувия.

Трудами античных авторов вдохновлялись архитекторы Возрождения. В трактатах Андреа Палладио и Леона Батисты Альберти говорится о необходимости развивать город как единое целое, подчиняя природу геометрии. Отсюда, в частности, идея правильных пропорций между высотой зданий и шириной улицы (один к трем, один к шести и т. п.). Антонио Филарете и Виченцо Скамоцци разработали проект города-звезды с радиально-кольцевой планировкой. В соответствии с ней на севере Италии построена крепость Пальманова – редкий пример точного воплощения идей архитекторов.

По большей части идеальные города Ренессанса остались на картинах и чертежах. Однако косвенно они повлияли на новоевропейское строительство: широкие улицы, рационально организованные площади, парки и дворцы – все это явно отступало от традиции тесного средневекового города.

«Идеалистические проекты являются важной заявкой на будущее, – объясняет «Профилю» архитектурный критик Мария Элькина. – Они накапливаются, а затем могут быть адаптированы, выражены в более приемлемой форме. Например, без проектов эпохи Ренессанса не было бы Санкт-Петербурга. Внешне он на них не похож, но есть общий элемент утопичности, стремления с нуля создать другую среду. Вообще трудно заставить тысячи человек жить так, как ты придумал, проще развиваться органически. И если Петербург состоялся, то были и проекты, которые не выжили или превратились в маленькие провинциальные городки. Сложно предсказать судьбу в каждом случае».
В Новое время проповедниками градостроительных идей выступали философы – Томас Мор («Утопия»), Томмазо Кампанелла («Город Солнца»), Фрэнсис Бэкон («Новая Атлантида»).

«Почему в социальных утопиях описывалась не страна, а именно город? – задается вопросом футуролог, амбассадор Singularity University Евгений Кузнецов. – В градостроительном плане, в архитектуре «отвердевает» общественная формация, философия жизни. Таким образом, вопрос об идеальном городе следует читать шире: какое будущее мы хотим построить?».

Плоды архфутуризма

В индустриальном XX веке библией градостроителей стала Афинская хартия (1933 год) французского архитектора Ле Корбюзье. Согласно ей, город делился на функциональные зоны: для работы, для проживания, для отдыха. Главным элементом застройки была провозглашена отдельно стоящая многоэтажка: традиционные городские кварталы с внутренними двориками, где кипела своя жизнь, отменялись ради нормативов по аэрации, инсоляции и озеленению.

Однообразные ряды «панелек» на окраинах столь непохожих городов – во многом наследие Афинской хартии. В СССР ее взяли на вооружение уже в 1930-х, возводя неподалеку от промзон соцгорода – спальные районы для заводских работников с классическим набором функций (поликлиника, школа, детсад, дворец культуры, стадион).

«Философия Ле Корбюзье заключается в фабричном отношении к человеку, – замечает Кузнецов. – Рабочий – придаток к машине, его задача в том, чтобы поспать, доехать до завода, отработать и вернуться домой. Даже кухни в квартирах были не нужны, потому что питаться было положено в столовых».

Впрочем, XX век подарил нам не только типовую застройку, но и множество смелых проектов. Выражать авангардистский дух своего времени архитекторам было сложнее, чем представителям других видов искусства, ведь им приходилось соотносить свои идеи с техническими возможностями. Но не всех устраивало это ограничение. В итоге сформировалось направление спекулятивной (визионерской) архитектуры, которая не претендует на воплощение, зато моделирует самые смелые сценарии будущего, будоражит воображение и уже этим представляет ценность.

Так возник «Новый город» Антонио Сант-Элиа (1914) – фантазия о мегаполисе, в котором здания являются узлами сети, регулярно обновляемой и перестраиваемой. В 1960-х советские архитекторы из группы НЭР («Новый элемент расселения») разработали концепт линейного города-реки («Русло расселения»), к которому примыкают жилые кластеры-притоки. А их английские коллеги из группы Archigram представили концепты надувного и шагающего городов.

Ярким феноменом архитектурного футуризма стала аркология (архитектура + экология) – концепция расселения человечества в изолированных от внешнего мира суперзданиях для минимизации вреда, причиняемого планете. В широком смысле аркологиями называют все проекты искусственных структур, вмещающих население целого города: покрытые куполом плавучие станции (их предлагал британец Ричард Бакминстер-Фуллер), подвесную застройку на многоярусных решетках («пространственный город» Ионы Фридмана), а также гигантские небоскребы – вертикальные мегаполисы.

Последние оказались для архфутуристов самой притягательной идеей. Еще в 1956-м в Чикаго родился проект здания The Illinois высотой 1739 метров. Своего пика небоскребомания достигла в увлеченной киберпанком Японии конца 1980-х. Захватывающие концепты презентовались один за другим: Millennium Tower (840 метров), Seiren 21 (930 м), The Spiral (1 км), Sky City 1000 (1 км), Try 2004 (2 км), Aeropolis 2001 (2 км), X-SEED 4000 (4 км, рассчитан на 1 млн человек)… Но затем в японской экономике разразился кризис («Потерянное десятилетие»), и о супервысотках пришлось забыть.

«Цифра» в помощь

Возможно, ключ к идеалу вовсе не в пирамидах до небес. В XXI веке градостроительная мысль приобщилась к миру цифровых технологий. Здесь открылся новый образ будущего – умный город (smart city).

Как он выглядит на практике? Подключенные к интернету объекты инфраструктуры поставляют в дата-центр максимум информации о городском хозяйстве. Это основа умного транспорта (саморегулируемые парковки и светофоры), умной энергетики (интеллектуальные счетчики, шеринг энергии), умного водоснабжения (контроль утечек и коммуникаций). В строительстве применяют цифровые двойники и 3D-моделирование: это позволяет рассчитать потребление зданием ресурсов до выхода на стройплощадку, а после сдачи объекта – следить за его состоянием и предотвращать поломки. Мобильные приложения и онлайн-платформы упрощают взаимодействие граждан с городом и оказание социальных услуг.

Искусство жить «по уму»

В целом свою роль в цифровизации городов играет весь «букет» актуальных технологий: виртуальная и дополненная реальность, облачные и edge-вычисления, 5G-сети и блокчейн… При этом обращает на себя внимание неуловимость интегрального понятия. Термин «умный город» встречается в исследованиях, рейтингах, бизнес-инициативах – и везде трактуется по-разному!

Обычно мировые столицы ведут целенаправленную политику в сфере smart city, публикуя соответствующую стратегию и назначая ответственных лиц. Но в этих циркулярах тоже нет конкретики. Лондон понимает умный город как «отзывчивый», «нацеленный на сотрудничество» (программа Smarter London Together). Тайбэй – как «экосистему, в которой процветают правительство, бизнес и граждане» (SmartTaipei). Гонконг – как город, «характеризуемый сильной экономикой и высоким качеством жизни» (The Smart City Blueprint for Hong Kong).

Дубай провозгласил «революционно новое видение умного города: стать самым счастливым городом на Земле» (Smart Dubai 2021). В Токио строят город, который «светит на весь мир», а его жители обитают «в мире, с надеждой на будущее» (New Tokyo. New Tomorrow).

Любопытно, что составители стратегий избегают ответа на вопрос, является ли их город умным уже сегодня или только планирует «поумнеть». У большинства документов дедлайн реализации отсутствует, либо сдвинут далеко в будущее, либо нет целевых показателей, по которым можно оценить успех проекта.

Наконец, программы имеют свойство обновляться: новые цели выдвигаются, старые забываются… Обычно это связано с рокировками на руководящем посту. Так, Барселона в 2016 году после прихода на пост мэра Ады Колау переориентировалась на создание «цифрового города» (ciutat digital). Как объяснялось в новой стратегии, власти не хотят отказываться от проделанной работы по smart city, но решили «превзойти эту модель».

«Все это борьба маркетинговых бюджетов, – комментирует Евгений Кузнецов. – Изначально smart city придумали технологические компании, чтобы было проще продать городам свои информационные системы. Сейчас названий много, но все имеют в виду одно и то же: цифровизация дает возможность эффективнее организовать процессы жизнедеятельности города, сделать их предсказуемыми, надежными. Конечно, концепция smart city мутирует, усложняется. Вначале имелось в виду только управление трафиком на улицах, а сейчас сюда включают сервисы из всех сфер жизни. Так или иначе, оцифровать город не значит сделать его жителей счастливыми. Наоборот, можно сделать их несчастными, если устроить цифровой тоталитаризм с тотальной слежкой. Умный город – это примерно такая же реформа, как переход от металлических труб к пластиковым. Никто же не говорит, что пластиковые трубы спасут города».

Весь покрытый зеленью

Еще один вектор развития городов задает экологическая повестка. Особенно ее роль возросла после подписания Парижского соглашения по климату (2016 год). Все больше мегаполисов выпускают собственные климатические стратегии (climate action plans) с весьма амбициозными целями. К примеру, Париж намерен к 2030 году сократить свой углеродный след на 40%, а потребление энергии – на 35%. Гонконг к этому же сроку планирует снизить выбросы углерода на 65–70%.

Свежий тренд – борьба за сохранение биоразнообразия на территории города (и вообще равноправное положение человека и природы). С 2017 года его пропагандирует «Движение городов за биофилию» (Biophilic Cities Movement), в котором состоят сообщества урбанистов из США и Австралии.

Кое-где эта борьба ведется на официальном уровне. Так, в Дублине действует Biodiversity Action Plan, согласно которому город отказался от рукотворных клумб и лужаек в пользу естественной растительности, чтобы восстановить популяции насекомых и птиц. В итоге 80% озеленения в границах города стали «дружелюбны к опылителям» – по сути, превращены в дикие заросли!

В Сингапуре местная флора и фауна культивируется в районе-заповеднике Marina Bay. Там установлены 18 искусственных «супердеревьев», имитирующих условия тропического леса и способствующих произрастанию 158 тыс. видов растений. А весной этого года Сингапур принял план Сity In Nature: к 2030 году планируется высадить 1 млн деревьев, добавив на карту города 160 км парковых маршрутов. Итог – каждый житель будет иметь парк в 10-минутной доступности от дома.

Интересно, что идея умного города занимает подчиненное положение по отношению к городу устойчивому. Например, Хельсинки реализует стратегию Smart Region, чтобы достичь «мудрости в отношении ресурсов». Париж подчеркивает, что экология – «основная цель умного города» (Paris ville intelligente et durable). А Берлин использует технологии, чтобы повысить качество жизни при меньшем количестве потребляемых ресурсов (Smart City Berlin).

В то же время понятие «устойчивости» выходит за рамки экологии, затрагивая экономические и социальные вопросы. Например, в контексте устойчивости фигурирует концепция «города для людей» (citizen-centric city). Логика примерно такая: нужно с помощью онлайн-сервисов привлекать жителей к самоуправлению, и тогда «гражданский» город будет развиваться стабильно, минуя кризисы.

Человеческий масштаб

Возможно, эти постулаты звучат наивно, и тем не менее они находят отражение в градостроительных планах. Мегаполисы берут на вооружение модель компактного города (в Париже программа называется «15-минутный город», в Мельбурне – «20-минутные районы»), предполагающую всестороннее развитие спальных районов, чтобы их жителям приходилось реже ездить в исторический центр. Тем самым освобождаются автодороги, растет доля пеших и велосипедных маршрутов. В обязательном порядке в локальном центре проектируются общественные пространства (коммьюнити-центры) для активной социальной жизни.

Строго говоря, эти идеи неновы. Компактный город с 1970–1990-х годов пропагандируется последователями нового урбанизма – движения, начавшегося в США в качестве протеста против «расползания» автомобильных субурбий. В начале 2000-х архитектор Кристофер Чарльз Беннингер разработал похожую концепцию разумного урбанизма (городу нужны баланс с природой и традициями, дружелюбность, человеческий масштаб и т. д.). Что касается города-сада, то этот термин известен еще с начала XX века. Его ввел британский социолог Эбенезер Говард, по заветам которого города-сады строили по всему миру, от Австралии до Швеции. Правда, большинство экспериментальных поселений не снискали славы.

"Метры тщеславия": зачем Санкт-Петербургу второе по высоте здание в мире

Сегодняшняя историческая ситуация дает новый шанс этим идеям, считает Евгений Кузнецов. «Крупные города выигрывают экономическую конкуренцию у малых, поэтому урбанизация продолжится, – говорит он. – В Китае уже формируются суперагломерации с населением под 100 млн человек. Как обеспечить достойную жизнь в таких условиях? Ведь человек требует все больше личного пространства, хочет заботиться о здоровье, образ комфортной среды сегодня у всех ассоциируется с зеленью, воздухом. Реагируя на эти запросы, города будут становиться просторнее, скрещивая доступность культурных функций с близостью к природе: обязательные зеленые зоны около дома, велодорожки, парки для пеших прогулок».

По словам Кузнецова, образ города будущего как леса небоскребов, сполна отработанный в кинофантастике («Пятый элемент», «Особое мнение», «Бегущий по лезвию», «Судья Дредд» и т. д.), остался в прошлом. «Это антиутопии, города победившего технототалитаризма, – поясняет эксперт. – Сейчас технологии важны как средство, но общий посыл таков, что будущее – пространство психологического, жизненного комфорта. Город больше не воспринимает человека как винтик, который нужно вставить в определенную ячейку, и он будет в ней что-то продуцировать».

На радикальную перестройку сложившихся городов можно не рассчитывать, уточняет футуролог. «Высотная застройка из деловых центров не исчезнет, – прогнозирует он. – Человек так устроен, что для продуктивной деятельности нам нужно жить рядом, встречаться, общаться. Поэтому плотность города – залог его преуспевания. Отдельный вопрос с историческими городами: здесь центр вообще нельзя трогать. В общем, ограничений хватает».

Что делать? Придется расти ввысь и вширь, утверждает Кузнецов: «Во-первых, города станут многоярусными – с парками и террасами на крышах. Во-вторых, появятся полицентричные агломерации. Для этого необходимо появление летающего транспорта, но беспилотные пассажирские дроны уже на подходе. Доступное аэротакси позволит включить в зону притяжения мегаполиса территории в радиусе сотен километров. Похожая ситуация была в конце XIX века, когда появились автомобили. Хотя многие не воспринимали их всерьез, утверждая, что города не будут расти, поскольку и так достигли предела – некуда свозить конский навоз! Жизнь рассудила, кто был прав».

С чистого листа

Между тем в мире продолжают появляться новые города, и в них уже ничто не мешает строить «по учебнику». Примером может служить стартовавшая в 2000-х китайская программа развития западных территорий. Продвигаясь вглубь континента, власти КНР делают ставку на умные города, в чем им помогают национальные техногиганты.

Почему Китай отказался от небоскребов

Ланчжоу строится на базе ИТ-инфраструктуры Huawei: в городе будет единый дата-центр, повсеместные датчики утечек газа и воды, телемедицинские сервисы и мобильное приложение по принципу «одного окна». На стройке Сюнъаня задействована компания Baidu, отвечающая за внедрение беспилотных автомобилей и проект «Город с искусственным интеллектом» (AI City).

Great City, новый район на 80 тыс. человек неподалеку от Чэнду, спроектирован полностью пешеходным. Предусмотрены ветрогенераторы и мусороперерабатывающие предприятия, которые позволят сократить углеродный след на 60% по сравнению с классическим городом на такое же количество жителей. Аналогичный район под названием Net City строит компания Tencent в окрестностях Шэньчжэня. И здесь все модные тренды в наличии: мангровые заросли и зоны отдыха у водоемов, ограничения для автомобилей и сады на крышах домов, искусственный интеллект и беспилотники.

В других странах тоже планируются города, претендующие на звание образцов урбанизма. В основном это имиджевые проекты крупных компаний. Например, японская Toyota в этом году начала строительство Woven City у подножия горы Фудзи. Как обещает компания, в нем будут полностью беспилотный транспорт, уличные сады на гидропонике и преимущественно деревянные дома, а основой энергосистем станет водородное топливо.

Разминка перед Марсом

Есть и тренд иного порядка, связанный с терраформированием – освоением прежде непригодных для жизни территорий, на которых можно реализовать совершенно новую архитектурную форму. Расширение границ обитаемого пространства (ойкумены) – процесс, который идет всю историю человечества и наверняка продолжится в будущем. Впрочем, в существующих проектах романтический элемент явно перевешивает здравый расчет.

Во-первых, человека не оставляет идея заселения океанических пространств. Независимые микрогосударства, свободно дрейфующие в океане (инициативы The Seasteading Institute), плавучие аркологии, напечатанные на 3D-принтере (комплекс Aequorea, задуманный в прибрежных водах Рио-де-Жанейро), и даже подводные поселения в резиновых сферах диаметром 1,5 км (Ocean Spiral, Япония) – детали могут различаться, но рендеры всегда выглядят эффектно и вызывают дискуссии в Сети. Лишь один проект из этого ряда начал воплощаться в реальности: город-миллионник на искусственных Хазарских островах в Азербайджане. И то стройка была остановлена после падения нефтяных цен в середине 2010-х.

Во-вторых, вынашиваются планы освоения пустынь. По понятным причинам они концентрируются на Ближнем Востоке. Еще в конце 2000-х в окрестностях Абу-Даби (ОАЭ) начали строить Масдар-Сити, который должен был стать первым в мире углеродно-нейтральным городом. Особый интерес представляли решения по созданию микроклимата: стена по периметру для защиты от пустынных ветров, зонты над улицами для укрытия от зноя. На данный момент город не состоялся: территория не застроена, вместо запланированных 50 тыс. жителей там поселились лишь 1300 человек (данные Bloomberg, 2020 год).

Опыт Масдара не смутил принцев Саудовской Аравии. В 2017 году они представили мегапроект города Неом на северо-западе страны. Он впечатляет прежде всего размером: обитаемая зона должна растянуться на 460 км вдоль побережья Красного моря. А в начале нынешнего года к Неому был пристыкован еще один предполагаемый город – Линия (The Line), уходящая на 170 км вглубь Аравийского полуострова. Всего одна деталь, чтобы оценить масштаб замыслов: на наземном уровне Линии будет только пешеходное движение, для автомобилей и поездов саудовцы хотят прокладывать подземные туннели. По самым скромным оценкам, возведение Неома потребует $500 млрд, Линии – еще $100–200 млрд.

«Теоретически там, где есть люди и необходимость организовать их работу, может возникнуть самый мощный город, – считает Евгений Кузнецов. – Скажи кто-то 50 лет назад, что Сингапур будет лидером по качеству жизни, никто бы не поверил: тропики, бедная страна, нет питьевой воды… Но сделали же! Еще пример – дельта Жемчужной реки в Китае. В XX веке там были нищие поселения и европейские колонии Гонконг и Макао где-то на горизонте. Но за полвека тоже произошло преображение. Другое дело, возможны ли новые города там, где сейчас никто не живет. Люди инертны, для переезда нам нужны веские мотивы. Например, в США европейцы уезжали, потому что там была свобода вероисповедания, много земли, возможность обогащения».

По словам Кузнецова, в ближайшие десятилетия человечество все же столкнется с исторической силой, которая погонит миллионы людей в путь. Это глобальное потепление. «Сомневаюсь, что будет массовая климатическая миграция в Саудовскую Аравию, – уточняет футуролог. – Но, например, Россия находится в том климате, где было бы уже сейчас полезно строить новые города с расчетом, что лет через 10–20 европейцы, индусы и другие народы, пострадавшие от климатических изменений, задумаются о переезде».

В целом терраформирование станет одной из наиболее емких отраслей экономики будущего, уверен Кузнецов: «Технологически мы движемся к тому, чтобы воссоздавать жизнь внутри искусственного пространства с природным комфортом. Города под куполом? Вполне возможно. Во всяком случае, это может быть не один купол, а несколько небольших плюс быстрый транспорт между ними. Освоение этих технологий позволит уверенно смотреть на космическую экспансию, ведь организовать жизнь на Марсе и в Саудовской Аравии – задачи примерно одного уровня».