29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Статья
  3. Канн, Майдан и Левиафан
Общество

Канн, Майдан и Левиафан

В субботу, 24 мая, Каннский фестиваль объявил победителей. Как всегда, кто-то радовался, кто-то свистел от негодования, но все вместе прекрасно понимали, что это — игра, в которой с точки зрения вечности нет победителей и побежденных. Все равно время все расставит по местам так, как сочтет нужным. И если отвлечься ненадолго от сиюминутных итогов фестиваля, то станут видны две главные тенденци. Первая: кино опять упало в объятия политики. Вторая: нас опять не любят.

Чем дальше и шире раскручивается фестивальное движение, тем все меньше и меньше удивляет наблюдателей единение политики и кино. Все реже звучат негодующие возгласы адептов чистого искусства, что политика подрезает крылья свободному духу, который уже из последних сил веет где хочет, и что стальные челюсти политики вот-вот сожрут эфемерное тело кинематографа. Обострение политического противостояния в мире, попытки некоторых очень-очень больших государств вернуться к подзабытому состоянию холодной войны определили сферу интересов мирового кинематографа на ближайшее время. И теперь ясно, кажется, всем без исключения: тем, кто по-прежнему готов журить искусство и политику за слишком тесные отношения, скорее всего, нет никакого дела ни до того, ни до другого.

Именно в этом году под затянутым свинцовыми тучами каннским небом это стало ясно как никогда. Достаточно было бросить короткий взгляд на официальную программу фестиваля, чтобы понять: здесь не просто держат руку на пульсе — здесь живут с этим пульсом в унисон. В разгар фестиваля поставить специальным событием свежесозданную документальную картину «Майдан» Сергея Лозницы — какие еще нужны комментарии и доказательства? Фильм Лозницы, бывшего киевлянина, ныне живущего в Германии и с некоторых пор входящего в каннский «пул», оказался необычайно интересным опытом в новом жанре художественной хроники. Лозница снял истинную эпическую трагедию, которая начинается с гимна, исполняемого всем Майданом, и кончается долгим эпизодом поминального действа. И, как полагается в настоящей трагедии, скорбь, разрастаясь, перерождается в катарсис и надежду, что гибель героев взрастит новые всходы свободного духа. Фильм снят в основном статичной камерой, которая запечатлевает словно ожившие фрески. На фресках — жизнь целого народа в переломный момент существования государства. Это государство состоит из народа, и только из него: в фильме нет политиков, они тут не нужны, потому что, по мнению Лозницы, Майдан — это громадная стихийная сила, в какой-то момент организованно пошедшая против вранья, воровства, за собственное достоинство. Надо ли говорить, что в России этот фильм не покажут никогда? Как не покажут целую россыпь украинского документального кино про Майдан, которое неожиданно для всех вызвало слезы у зрителей. (Местное телевидение продемонстрировало несколько сюжетов, где зрители выходят из зала с мокрыми глазами, а под камеру признаются, что хоть и слышали много про Майдан, но не ожидали такой экспрессии.)

Как не покажут и новый фильм Мишеля Хазанавичуса «Поиски». Не покажут — потому что эта картина, рассказывающая о второй чеченской кампании, совершенно однозначно рисует федеральные войска черной краской. Честно говоря, Хазанавичус, снявший прелестную картину «Артист» и получивший за нее главного «Оскара» два года назад, как слон в посудную лавку, вломился на чужую, незнакомую территорию. «Для меня главным было сохранить объективность», — то ли лукаво, то ли наивно заявил оскароносец на пресс-конференции. Если это объективность, то что тогда ангажированность? В картине две сюжетные линии, косвенно связанные между собой. Одна — две хорошие тети, американка и француженка (Аннет Беннинг и Беренис Бежо), работающие на территории Чечни в качестве соцработников, пытаются помочь девятилетнему мальчику найти старшую сестру и младшего братика, потерянных в вихрях войны. Разумеется, все всех находят, а по пути обретают массу бодрых эмоций и тонну положительного опыта. Тем временем парень-симпатяга из Перми случайно попадает в армию и отправляется в Чечню. Пока герои другой сюжетной линии набираются добра, парень постепенно теряет человеческий облик вместе со всей остальной российской армией. Российскую армию в этом французском фильме представляет наш Юрий Цурило, шикарный германовский артист, оказавшийся совершенно беспомощным в руках пассионарного, но не слишком обученного подобному кино режиссера. И то правда — с чего бы это вдруг в России показывать этот фильм? Ну да, получилась слабая фальшивая поделка, но не будем забывать, что сама Россия не произвела пока на эту больную тему ничего похожего. Молчание — наша память о чеченских кампаниях.

Кстати, на пресс-просмотре «Поисков» произошел казус, показавший, что отношение к России и к русским неуклонно поворачивается от недавней доброжелательности к прежнему холодному неприятию. Обычно на пресс-показах журналисты четко обозначают свое отношение к картине. В отличие от торжественных премьерных показов, на которых публика в смокингах устраивает долгие овации любой картине (здесь так принято), журналисты не стесняются свистеть и издавать недовольное «бу-у!» как во время показа, так и по окончании. Когда пошли финальные титры «Поисков», в зале раздался свист. Кто свистел — конечно же, неизвестно, но в зале почему-то подумали, что свистят русские журналисты, обиженные на Хазанавичуса за неласковое отношение к России. «Русские, заткнитесь!» — закричали в зале.

На чужую территорию с необратимыми потерями для собственного художественного имиджа залез не только Хазанавичус, но и мрачный интеллектуал-сюрреалист Дэвид Кроненберг переметнулся на жесткую социальную сатиру. И тоже промахнулся. Напичканная мегазвездами, его конкурсная картина «Звездная карта» (тут и Джулиана Мур, и Миа Васиковска, и Роберт Паттинсон), вскрывающая нарывы голливудской тусовки и — шире — американской богемы, да и — чего уж мелочиться — всего современного американского общества, вскрыла в большей степени заезженность темы. Привычных провокаций Кроненберга здесь не хватило, чтобы задуманная сатира достигла цели, а не разлилась фирменными его приемами по плоскости экрана. Зато «антизвездное полотно» Кроненберга явило и совершенно потрясающую Джулиану Мур, сыгравшую здесь, пожалуй, свою лучшую роль. В свои пятьдесят с хвостом Мур настолько отчаянно по-актерски смела, а ее готовность появляться в эпизодах более чем сомнительных с эстетической точки зрения настолько обескураживает и покоряет, что невольно сводит на нет любые попытки сатиры на Голливуд. Какая уж тут сатира, когда в Голливуде живут и работают такие отважные женщины! А что касается лжи, обмана, неискренности, фальши, то позволим себе усомниться в пальме первенства именно Голливуда на этой стезе.

И это подтвердил (причем блестяще и куда интереснее, чем Кроненберг) Беннет Миллер, представивший в основном конкурсе фильм «Охотник на лис». Под каким названием фильм появится в российском прокате, пока неизвестно, так что, наверное, следует оговориться: по-английски название звучит как Foxcatcher, и непонятно, надо ли его вообще переводить, так как это название спортивной команды. Если Кроненберг рисует свое сатирическое полотно яркими, сверкающими, переливающимися красками, то Миллер делает свою работу с поджатыми губами и слегка недовольной миной. Такая мина все время у главного героя, миллионера-сумасброда Дюпона (сильно загримированный Стив Кэрелл, один из самых известных и востребованных комиков США, неожиданно появившийся в трагической роли), решившего спонсировать олимпийскую сборную по борьбе и в итоге застрелившего тренера после поражения на Олимпийских играх. Это, кстати, правдивая история: Дюпон — вполне реальный человек, сдвинувшийся на почве непростых отношений с матерью (в фильме ее играет величественная Ванесса Редгрейв) и застреливший тренера команды, Дэвида Шульца, под предлогом якобы принадлежности того к разветвленной шпионской организации. Дюпон умер в тюрьме в 2010 году.

У героя фильма «Охотник на лис» есть одна навязчивая идея — он пытается объяснить свои сумасбродства патриотическими устремлениями. «Великая Америка», «самое прекрасное государство в мире», «поставим спортивные достижения на благо процветания моей любимой Америки» — риторика развитого патриотизма ложится мягкой периной под русские души. Однако, в отличие от российских государственных мужей, Миллер не оставляет подобной риторике ни малейшего шанса на служение истинному процветанию. Только на место в сумасшедшем доме или в тюрьме.

Пока в Каннах не показали новую картину братьев Дарденнов «Два дня, одна ночь», фестиваль шел если и не скучно, то как-то по-пристойному, по-европейски выдержанно. Здесь изумлялись «Мистеру Тернеру» Майка Ли — и исполнителю главной роли Тимоти Споллу, и выдающейся камере, сумевшей без всяких компьютерных ухищрений ухватить типично тернеровские пейзажи и поместить действие на их фон. Здесь галантно расшаркивались перед мавританцем Абдеррахманом Сиссако, снявшим медленную, но очень экспрессивную революционную драму из жизни победивших исламских фундаменталистов. Здесь доброжелательно чесали в затылке, глядя, как Томми Ли Джонс в срежиссированном им странном фильме «Местный» играет роль престарелого ковбоя, путешествующего в компании дамочек по прериям, — этакого аналога нашего красноармейца Сухова. Здесь откровенно плевались после чудовищного психотриллера «Пленница» когда-то яркого канадца-армянина Атома Эгояна. «Было все очень просто, было все очень мило». И только когда отсмотрели «Два дня, одну ночь», стало ясно: началось. Вне всякого сомнения, Дарденны опять сняли лучший фильм каннского конкурса. Ну вот что с ними поделаешь?!

У нас бы это прошло под грифом «социальное кино». 35-летняя героиня Сандра (самая обаятельная и привлекательная Марион Котийяр), с большими проблемами по части нервов, получает уведомление о том, что уволена. Причем уволена по итогам голосования коллектива компании — шестнадцати человек, перед которыми ставят дилемму: они должны проголосовать за увольнение Сандры и в этом случае получат по 1000 евро бонуса, либо Сандра останется, но бонусов никто не получит. После уговоров шеф соглашается провести повторное голосование, и Сандра тратит выходные на обход всех участников предстоящего голосования и попытки объяснить им, насколько ей, обремененной двумя детьми и не слишком удачливым мужем, нужна работа. А они в ответ рассказывают, насколько им нужны эти 1000 евро.

Обход коллег превращается в ее Голгофу, на которую Сандра взбирается извилистыми тропами, по пути оттачивая сама и заставляя зрителя формулировать текст приговора всему современному обществу. Путь этот идет через блеклые городские пейзажи, периодически утыкается в двери, за которыми живут те самые коллеги и которые никогда не открываются настежь — только щелочка, только приоткрыть, чтобы увидеть и услышать, но не больше. Путь Сандры проходит и через больницу, куда, не выдержав напряжения, она попадает, лихо глотнув целую упаковку транквилизатора. Однако в конце пути Дарденны вдруг признаются в любви — и к этому оступившемуся обществу, и к каждому отдельному человеку, из которого оно состоит. Простота и четкость мысли, абсолютное умение создать из диалога в пять ничего, казалось бы, не значащих фраз многослойную картину, а из героини в розовой маечке — надежду не умершего гуманизма, — кто, кроме Дарденнов, это умеет?

Так хотелось, чтобы сумел Андрей Звягинцев со своим «Левиафаном»… Сумел ведь в «Елене». «Левиафан» — история мелкого предпринимателя Николая (Алексей Серебряков) из Заполярья, пытающегося с достоинством вынести все свалившиеся на него беды, — оборачивается антиклерикальным плакатом на тему «Почем опиум для народа?». Левиафан — библейское чудовище, символ злых стихий и самого дьявола, фигурирующий в Книге Иова. Впрочем, скорее фильм отсылает к сочинению Томаса Гоббса, в середине XVII века написавшего одноименную книгу о государстве и его разрушительной для отдельного человека силе. О «Левиафане» еще будут много писать перед выходом в прокат, а сейчас, в фестивальном цейтноте, отметим лишь досадный факт: наблюдать за реакцией зала было куда интереснее, чем за самим фильмом. Зал хохотал в самых неожиданных для нас местах — например, когда герои хлопали водку стаканами или садились пьяные за руль. И вдруг стало ясно, что мы опять стали для них экзотикой, что последние события отбросили нас в те времена, когда символом России для Запада были медведь на улице Москвы и пьяный дядька в ватнике на заросшем бурьяном огороде.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «Профиль».

Реклама
Реклама
Реклама