Космическая Одиссея. 20 лет спустя

1998 год, борт Ил-76 Центра подготовки космонавтов

– Самолет у нас старый, возможен вариант самопроизвольного открытия двери при нагрузке! Но – не боись! – наморщив лоб, инструктировал Герой России, испытатель космической техники Виктор Алексеевич Рень. – На всех на вас надежные парашюты. Если выдуло из салона – подождали несколько мгновений – и дернули за кольцо. Да вон оно, кольцо, у вас под правой рукой! Главное – сгруппироваться и руки не перепутать! Скрестили все руки! Так! Левая внизу, правая сверху!

Мой сосед слева сглотнул слюну и всей пятерней схватился за кругляшок, болтающийся на лямке ранца.

Мы стояли шеренгой в носках на плотно привязанных к полу темных матах. Плечи давили тяжелые армейские парашюты. Сосредоточенный инструктор поправил замки и, окинув меня взглядом с ног до головы, выдал два целлофановых пакета: «Засунь в карман, пригодятся».

– Режим начинается на высоте девять тысяч метров. Так что время сообразить, что да как, и раскрыть парашют у вас будет! – продолжал заливать Рень. И наконец по ухмылкам стоявших справа от меня парней я понял, что это традиционное запугивание новичков перед полетом на самолете-лаборатории Ил-76 Центра подготовки космонавтов. Космический юмор.

Так двадцать лет назад я познакомился с новым набором в отряд космонавтов. Они-то и стояли справа. Слева от меня примостились два солидных мужика. По виду скороспелые бизнесмены – упросили начальство взять их покататься с отрядом.

Самолет набирал высоту. В специальном Иле для тренировок на невесомости несколько потертых кресел в начале салона. В них взгромоздились инструкторы во главе с Ренем. Все остальные плюхнулись на маты. Территория тренировок космонавтов – центр салона. Гостей определили в хвост, где была натянута сетка, чтобы не мешались под ногами.

Я ждал начала режима невесомости. Раздались короткие нервные звонки, ноги сами по себе оторвались от мата и пошли вверх. Я успел ухватиться за поручень и оказался вниз головой. Пока справлялся с разлетающимися конечностями – снова металлический дзин-дзин... Двадцать секунд прошло. Еще пять секунд остается на то, чтобы спуститься из-под потолка вниз на маты и ухватиться за поручень. После невесомости – перегрузка. Вроде бы небольшая, всего 2G. Но это значит, что твой вес вырос вдвое. И после свободного парения сила, тяжело вдавливающая в пол, заворачивает ливер в желудке.

Обычная тренировка космонавтов – десять «горок», десять режимов в невесомости. 250 секунд. За это время надо почувствовать новую среду, приспособиться. Чтобы уже в космосе, когда корабль вышел на орбиту, не отвлекаться. С непривычки от резких «горок» мутит. Одного позеленевшего бизнесмена привязали к матам после второго режима, другого – после четвертой. Так справляются с теми, кто не выдержал.

На десятой «горке» ко мне подлетает коренастый брюнет и шмякается рядом:

– Ты кто такой? Откуда?

Так я познакомился с Федором Юрчихиным.

– Обычно длинные и худые блюют после первой горки. Тебе же для этого и пакеты выдали. Мы с парнями поспорили, после какой тебя будут привязывать. А ты – смотри-ка – живой...

2018 год. Мемориальный музей космонавтики на ВДНХ

День дарителя – в зале собирают всех, кто передал музею что-то ценное. Рядом со мной присаживается седой, коренастый, чуть располневший мужчина.

– Помнишь, двадцать лет назад ты летал с нами на невесомость? – вот все эти годы поражаюсь скрупулезной памяти Юрчихина. – А не хочешь написать, как сложились судьбы тех, кто тогда пришел в отряд? Поучительные ведь истории.

Герою России Федору Юрчихину сегодня 59, и он настоящий рекордсмен – у него пять 5 полетов. В том числе четыре длительные экспедиции на МКС и один полет на американском шаттле. Общий налет – 672 дня. 9 выходов в открытый космос.

– Еще полетишь? – спросил я его недавно. – Не надоело?

– Нет, из отряда уходить не хочу. Еще один раз я бы слетал, да, – ответил неугомонный Юрчихин.

1998 год, борт Ил-76 Центра подготовки космонавтов

Рома Романенко крутит сальто, успевая подшучивать над страхующим его инструктором. Я не помню Романа угрюмым. Всегда улыбчивый, свой. Тогда про него и про Сергея Волкова за спиной судачили – прошли в отряд по блату.

У Романа папа – космонавт Юрий Романенко. Тот самый, который вместе с Георгием Гречко почти 100 дней отработал в первой длительной экспедиции на «Салюте-6», а потом еще и на «Мире» отлетал без малого год.

У Сергея отец – тоже космонавт. Александр Волков – три длительный полета на «Салюте-7» и на «Мире».

Протолкнули своих?

Когда оба – и Роман, и Сергей – слетали, о космических семьях стали говорить по-другому, уважительно – династии. И Роман, и Сергей отработали не хуже отцов. У Романенко два длительных полета на Международной космической станции. Из отряда его отчислили по здоровью. Сейчас Роман – депутат Госдумы.

У Волкова-младшего три длительных полета – 547 суток работы в невесомости. Это вам не двести пятьдесят секунд в Ил-76. Один из лучших космонавтов. Эту характеристику я слышал от ветеранов. А от них заслужить похвалу... сами понимаете. Ушел Сергей из отряда в прошлом году. Слухи ходили разные – мол, не сошелся характерами с тогдашним начальником ЦПК Юрием Лончаковым.

Был в том наборе еще один представитель космической династии – Александр Скворцов. Его отец, военный летчик, в 1965 году был отобран в отряд космонавтов. Тренировался три года. А затем был, увы, отчислен по состоянию здоровья. Скворцов-младший добился того, чего не смог отец. У Александра в «копилке» два длительных полета. Готовится к третьему – старт в следующем году.

Мне со стороны кажется, что, наверное, самое трудное в работе космонавта – ожидание. Нужно годами быть в форме, постоянно собранными. Не перегореть.

Роман Романенко ждал своего первого полета 10 лет. Сергей Волков – 11 лет, Александр Скворцов – 13 лет.

2018 год, госкорпорация «Роскосмос»

В ноябре мы будем отмечать 20-летие Международной космической станции. «Мир» затопили, когда ему было всего-то 15 лет. МКС работает – и то, что она столько времени «на плаву», конечно, заслуга «Мира» и тех экипажей, кто на нем работал. Именно тогда отрабатывались технологии длительной эксплуатации модулей.

В 1998-м мало кто представлял, как будет разворачиваться программа МКС. Кому будет суждено слетать на станцию. И вообще – когда ее соберут до такого состояния, что на ней сможет работать экипаж. У набора конца 90-х была надежда через два–три года слетать на станцию. Но в 2003 году при заходе на посадку взорвался американский шаттл «Колумбия». Программу челноков стали сворачивать. В экипажи собирать МКС стали назначать только опытных, уже летавших космонавтов.

1998 год, борт Ил-76 Центра подготовки космонавтов

Яркий блондин Макс Сураев пытается залететь в установленный на специальные ходунки скафандр. Это такой шкаф с дверью на спине. Используется для выходов в открытый космос. Попробуй за 20 секунд сложиться и занырнуть. Тележка дергается, и под потолок улетает массивное колесо от нее. Металлический блин парит в воздухе.

Дребезжит первый сигнал – через 5 секунд заканчивается невесомость. Я возвращаюсь к мату и поднимаю голову – блин завис точно надо мной. Сейчас будет очень больно.

Спасает скуластый, жилистый Дима Кондратьев. Он успевает подпрыгнуть и сложенными в руке перчатками, словно теннисной ракеткой, прибивает колесо к полу.

Максим еще в отряде увлекся политикой, сейчас он тоже депутат Госдумы. У него два длительный полета. Макс первым завел веселый космический блог во время работы на МКС.

Про Максима Федор Юрчихин сказал так:

– Знаешь, у нас считается так: один полет – одна серьезная болезнь. В третий раз Максу летать было нельзя – мог остаться инвалидом на всю жизнь.

А вот Дмитрий Кондратьев отработал на МКС одну длительную экспедицию. Потом защитил диссертацию, став кандидатом экономических наук, и из отряда ушел. Понял, что космос – не его дело...

2018 год, Сочи

– Я с этими из Подлипок до сих пор не здороваюсь, – горячится Сергей Мощенко. Он хоть и набран был в отряд раньше, тоже тогда, в 1998-м, летал на тренировку. «Этими из Подлипок» Мощенко зовет космонавтов отряда РКК «Энергия». Так повелось, что еще в советское время каждое космическое предприятие заводило собственный отряд космонавтов.

В Звездном – военные летчики, в институте медико-биологических проблем – врачи, в РКК «Энергия» и в конкурирующем Государственном космическом научном центре имени Хруничева – инженеры. В ЛИИ им. Громова – летчики-испытатели, готовившиеся по программе «Буран». Свой космонавт был даже у ВКС. И у каждой группы были свои защитники и свои влиятельные лоббисты. Иногда протекция бывала настолько мощной, что космонавта ставили в экипаж даже в обход утвержденного графика.

Сергей Мощенко пришел из Хруничева. Весной 2003-го он должен был лететь на МКС. Но незадолго до старта его вывели из экипажа и заменили на бортинженера из РКК «Энергия». Сергей еще шесть лет продержался в отряде, а потом плюнул на все и уволился. В общей сложности Мощенко просидел на скамейке запасных 12 лет.

А вот Юрий Шаргин, за которого горой стояло руководство ВКС, – как же, наш первый космонавт! – слетал в 2004 году на МКС на 9 суток. И даже получил звезду Героя России, хотя в то время за кратковременные экспедиции самой почетной наградой страны космонавтам уже не вручали.

Лишь в 2009-м в России создали единый отряд космонавтов, и разные «фирмы» не могут уже так в открытую влиять на назначения в экипаж. Хотя пытаются, да...

1998 год, борт Ил-76 Центра подготовки космонавтов

Хорошо, что у меня были с собой перчатки – крепкие, кожаные. Плафоны под потолком салона самолета – еще старые, яркие, жарят, как софиты. Во время тренировки в невесомости нужно было еще ухитриться не столкнуться с лампой – мог бы быть серьезный ожог.

Мы приземлились, зеленых пассажиров вынесли на свежий воздух проветриться.

– Второй раз полетишь? – спрашивает Рень, похлопав по плечу.

– Так точно! – как положено, отвечаю я ему.

В тот день работала одна группа новичков-космонавтов. Вторая ждала своей очереди. Так что познакомились мы с ними попозже. Да и то не со всеми. Константин Вальков до 2011 года тренировался в отряде. Но так и не слетал. Работал в ЦПК. А сейчас пилот в «Аэрофлоте».

Олег Мошкин оказался троечником. Учился через пень колоду, английский, который теперь обязателен для наших космонавтов, как и для иностранцев – русский, учить не хотел. Экзамены сдал на «удовлетворительно» и из Звездного вылетел, как пробка из бутылки. Говорят, сейчас он руководит сантехнической службой в одном из небоскребов в Москва-Сити.

В этом же наборе пришел в отряд Юрий Лончаков. Он очень напоминал мне Юрия Гагарина. Думаю, не только мне. Невысокий, спортивный, с обезоруживающей улыбкой. Он как-то умел поладить с начальством. И в первый полет слетал на шаттле – участвовал в сборке МКС. Второй полет тоже был короткий – 11 суток. А в 2008-м слетал уже в длительную экспедицию на 178 суток. Начал было готовиться к полету на МКС, намеченному на 2015 год. Но внезапно решил уйти из отряда. Заменивший его в экипаже Геннадий Падалка говорил мне, что «Лончаков просто испугался еще один раз лететь».

Зато Лончаков умудрился стать доктором технических наук и, вовремя подсуетившись, стал помощником тогдашнего главы Роскосмоса генерала Олега Остапенко. А потом сел в кресло начальника Центра подготовки космонавтов. Одной из главных забот Лончакова на этом посту стало желание вернуть в Центр военных. Геннадий Падалка считал, что усилия эти предпринимались потому, что Лончаков очень хотел получить генеральские погоны. В 2017 году он, к облегчению космонавтов, покинул должность начальника ЦПК.

2018 год. Москва

Тогда же, в конце 90-х, в отряд были зачислены инженеры Олег Скрипочка и Михаил Корниенко. Олег побывал уже в двух длительных экспедициях. Старательный, въедливый. В следующем году должен полететь уже в третью полугодовую командировку.

А вот у Михаила Корниенко судьба сложилась более витиевато. Шесть лет, пока учился в МАИ, он служил в милиции. Затем работал инженером на космических предприятиях в Москве и на Байконуре. Попытался уйти в бизнес. Но, к счастью, вернулся в инженеры. В 2010 году он проработал на МКС 176 суток. А потом NASA и Роскосмос стали готовить полет на целый год.

У американцев был свой резон – у них в отряде были близнецы, Скотт и Марк Келли. Можно было сравнивать, как меняется в невесомости здоровье человека, сравнивая с «идентичным образцом» на Земле. В пару к готовившемуся в полет Скотту искали российского космонавта. Правда или нет – не знаю, но говорят, что все на тот момент действующие космонавты от годового полета отказались. Согласился только безотказный, надежный Корниенко. Михаил и Скотт отлетали 340 дней.

Александр Милкус, космический обозреватель «Комсомольской правды», специально для «Профиля»