Почему-то многие восприняли «Блокадных девочек» едва ли не как личное оскорбление. Стоит ли говорить, что большинство «оскорбленных» о блокаде знали понаслышке, родились на закате, а то и после окончания советской эпохи. Впрочем, к правде, ценности и важности книги все это отношения не имело.

С тех пор прошло чуть больше года. И вот в «Редакции Елены Шубиной» вышла новая книга Карины Добротворской «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже». Примечательно, что в названиях обеих книг есть это слово: девочка, девчонка. В первом случае — более детское, невинное. Во втором — более дерзкое, отчаянное.

Изображение в «Блокадных девочках» время от времени размывается, засвечивается, зернится, как в фильме, снятом на шестнадцатимиллиметровую кинопленку. Оптика «Писем к Сереже» совершенно иная. Каждая деталь — в фокусе, каждое лицо — объемно и выпукло, и волосок оператора, попавший в объектив, попал туда неслучайно.

Сережа — это Сергей Добротворский. Кинокритик, снискавший славу и память кинозвезды. Мистический двойник Джеймса Дина. Легенда «Сеанса» и ЛГИТМИКа — нынешней Театральной академии на Моховой. Книга Карины Добротворской — письма к человеку, который умер семнадцать лет назад, но так и не ушел из жизни тех, кто его любил.

Первое, что почти сразу бросается в глаза, — в «Письмах» будто бы отсутствует время с его условными границами и метафорическим течением. Несмотря на точные даты, фиксацию определенных событий и подробную до беспощадности память к деталям, времени там попросту нет. Постепенно приходишь к выводу, что все наши пустые, выдуманные разговоры о его быстротечности, или же позорные элегические вздохи о том, что раньше оно текло как-то иначе — бессмысленная болтовня, попытка уйти от неизбежной правды. Правда не в быстротечности, а в бесконечности. Люди остаются в прошлом. Их фигуры уменьшаются, удаляясь от нас. Но где бы мы ни были, нам никуда от них не деться. Место, занятое одним человеком, для другого не освободится никогда.

«Прошлое выжигает душу и не дает любить», — пишет Карина Добротворская. Прошлое, не прошедшее. Чувствуете разницу? Прошлое — такая же часть времени, как настоящее и будущее. И как просто было бы жить, если бы оно действительно проходило. Но ничто не проходит. Ничто никуда не девается. Что-то забывается — возможно. Что-то перемешивается в памяти с вымыслом — да. Только кому от этого легче.

Еще одна отличительная особенность «Писем» — бесстрашие, и это приподнимает книгу над любой другой мемуарной прозой и над приукрашенными романами о трагической любви.

Мемуары — почти всегда попытка переосмыслить свою жизнь и оправдать свои поступки, преподнеся читателям «улучшенную версию себя». Мемуары — выгодная правда, миф, вставленный в рамку литературной композиции. Любовный роман с трагическим финалом притягивает нас по той же причине, что и, например, роман ужасов: происходящее завораживает, потому что случается не с нами. В «Письмах» мы видим жизнь, очищенную от глянцевого лоска, лишенную романтической оправы. Этакое европейское окно без занавесок — ты не подглядываешь, ты приглашен в свидетели.

«Письма к Сереже» — это еще и честный, лишенный каких-либо сантиментов, автопортрет. Правда здесь не укладывается в привычный критерий «плохо-хорошо». Время, лишенное границ, не предполагает оценочной системы — события невозможно переосмыслить, поступки невозможно оправдать, потому что в предложенной плоскости все, что когда-то было, продолжает существовать. В подобной ситуации у самого стойкого автора может возникнуть соблазн сместить точку зрения в удобную ему сторону. Но Добротворская продолжает фиксировать жизнь беспощадно, часто прибегая к сверхкрупным планам. Сверхкрупный план, как известно, не терпит вранья — ему там просто неоткуда взяться.

Кинематографические образы и ассоциации в данном случае неизбежны. Помимо того, что жизнь Сергея и Карины Добротворских была напрямую связана с кино, которое долгое время было их работой, хлебом, наркотиком, они оба очень напоминают героев французской «Новой волны»: слишком прекрасны для благополучной развязки. В Петербурге 90-х судьба двух отдельно взятых людей приобрела характер сюжета Трюффо или Годара. Кино вмешалось в их жизнь, перемешалось с ней.

Главные фильмы нашей жизни, те, которые меняют нас, на самом деле ведь не заканчиваются. Мальчик из «400 ударов» Трюффо не взрослеет. Герой Бельмондо из годаровского «На последнем дыхании» — не умирает. Просто потому, что мы этот фильм до сих пор пересматриваем — прокрути назад, и он снова улыбается: «Если вы не любите море, если вы не любите горы, если вы не любите жизнь — идите к черту!» Вот и книга Карины Добростворской — это не конец истории. Скорее, попытка наложить финальные титры.

Режиссер Сергей Овчаров в свое время вывел довольно точную формулу экранизации: «Для того чтобы максимально приблизиться к первоисточнику, надо максимально от него удалиться». Пожалуй, в литературе автобиографическая проза приближена к экранизации больше, чем все остальные жанры – попытка показать то, что придумано не тобой, но от тебя неотделимо. Прежде чем написать эту книгу, Карина Добротворская прожила семнадцать лет без своего первого мужа. Но все семнадцать лет их разговор не прерывался. Неслучайно все заканчивается словами: «Отпусти меня».

Потому и чтение «Писем» должно стать осознанным выбором. Это не случайная проза для самолетов. Это не пляжная литература. «Письма к Сереже» возвращают нас в те недалекие, но уже порядком подзабытые времена, когда чтение было работой, не терпящей суеты, не предполагающей посторонних дел. Жизнь, вырастающая из этих страниц, не дает нам права на легкомысленное отношение.