8 октября 2025
USD 81.93 -1.07 EUR 95.67 -1.16
  1. Главная страница
  2. Статьи
  3. Николай I: самодержавие как часть культурного кода

Николай I: самодержавие как часть культурного кода

В Государственном историческом музее проходит выставка «Николай I. Идеальный самодержец», приуроченная к 200-летию восшествия на престол Николая Павловича. Организаторы представляют новый взгляд на события декабря 1825 года и 30-летнюю николаевскую эпоху в целом.

В Государственном историческом музее (ГИМ) проходит выставка «Николай I. Идеальный самодержец», приуроченная к 200-летию восшествию на престол Николая Павловича.

Выставка "Николай I. Идеальный самодержец", Москва, 2025

©Виталий Смольников/ТАСС

По династическим законам Николай не должен был править, но по воле старших братьев Александра, не имевшего наследников, и Константина, отказавшегося от трона, он принял трон в эпоху, когда монархии ощущали все большую угрозу от национализма. Николай переосмыслил образ русского царя, создал прообраз русской нации и представил «самодержавие» как неотъемлемую и органическую часть российского «культурного кода», заговорив о политике языком культуры.

Полярность августейшего образа

Исторический образ Николая I всегда представлялся крайне противоречивым. Для интеллигенции он был «худшим из Романовых», «Николаем Палкиным» (Л. Н. Толстой) или «Высочайшим фельдфебелем» (А. И. Герцен), «прапорщиком с чертами Петра Великого» (А. С. Пушкин), а для монархистов – «Последним рыцарем самодержавия». Сам же Николай Павлович воспринимал выпавший ему жребий как призвание, которое он должен исполнить, отвечая перед богом.

Но в постнаполеоновской Европе, охваченной революционным национализмом, монархии больше не могли опираться исключительно на божественную волю, им требовалось национальное обоснование. Монарх переставал быть земным воплощением бога, став воплощением нации и «первым слугой государства», в том числе образцом поведения и скромной добродетели, которым должны были восхищаться подданные. Поэтому Николай принялся создавать именно такой образ идеального самодержца, которому бог завещал Россию по воле народа.

Но, видя в понятии «нация» революционное начало, николаевское самодержавие заменит его на «народность», наделив всеми внешними атрибутами нации и, прежде всего, символами и культурой. Борьба с революцией, защита самодержавной монархии станет одной из главных задач Николая, в том числе потому, что его царствование началось с победы над мятежом декабристов.

«Ваша воля исполнена: я – император, но какою ценою, боже мой! Ценою крови моих подданных!»

Так напишет Николай своему брату Константину, отрекшемуся от престола в его пользу, после подавления восстания декабристов. В советскую эпоху 25 декабря 1825 года было памятной датой безуспешного мятежа военной аристократии, выведшей полки на Сенатскую площадь, чтобы «защитить права Константина», а на самом деле свергнуть самодержавие. Согласно историографии революции 1917 года, декабристы разбудили Герцена, а тот – Чернышевского, затем проснулся Ленин – и настала революция (и в результате, как написал Наум Коржавин: «Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!.. Нельзя в России никого будить»).

Выставка переносит исторические акценты на восшествие на престол Николая, в конце концов декабристы потерпели поражение, которое можно считать символическим окончанием эпохи дворцовых переворотов, когда корону приносили на гвардейских штыках.

Восстание декабристов дало возможность Николаю представить консерватизм как радикальный прорыв против революции. Николай интерпретировал свой триумф на Сенатской как триумф русского национального духа над европейским рационализмом, заразившим аристократию, которая вместо опоры трона стала пятой колонной. Торжество самодержавия было неизбежно, поскольку декабризм был чужд русскому народу.

Поэтому 25 декабря отмечалось в николаевскую эпоху как двойной праздник восшествия на престол и подавления мятежа. Тем самым Николай мог продолжить политику «Священного союза» как системы сохранения европейских монархий, созданной его братом Александром I после победы на Наполеоном.

Сразу после Манифеста о восшествии на престол Николая (представлен на выставке) последует манифест, обнародовавший приговоры декабристам, который декларировал национальный характер российской монархии: восставших обвиняли не только в мятеже, но и в нарушении воли народа, преданного монарху и династии. Тема народной преданности будет отражена в коронации Николая, а также станет основой национальной доктрины «официальной народности».

«Революция на пороге России», – объявит Николай после 14 декабря и добавит: «Но клянусь, она не проникнет в Россию, пока я жив!». Суд над декабристами продемонстрирует способность Николая говорить на языке республики, говоря, что не его личный суд изберет им кару, а закон. Тем самым Николай одним из первых русских монархов отделил свою личность от государства, отказавшись от абсолютистского принципа «Государство – это я». Ведь именно этого хотели декабристы, чтобы закон был выше воли государя.

Коронационный манифест Николая I провозгласил намерение утвердить «силу законов», то есть системных принципов правления. Основанные на давней традиции законы должны были дать отпор западным конституционным идеям, которые исходили из революционного опыта и подразумевали ограничение власти императора. За словом последовало дело: в 1826 году М. М. Сперанский начнет кодификацию законов Российской империи, окончив ее в 1835 году.

Позже Николай будет учить наследника престола Александра II, что империя держится не самодержавием и законами, а только самодержавием. В первой российской Конституции 1905 года это положение будет сформулировано следующим эклектичным образом: «Империя Российская управляется на основании твердых, положительных законов, учреждений и уставов от самодержавной власти».

Доктрина «официальной народности»

Отвечая на вызовы революционного национализма, Николай действовал в рамках этого дискурса с его идеалистическим представлением о том, что каждая нация обладает индивидуальным своеобразием или духом, отличающим ее от других наций. Николай задолго до Бенедикта Андерсона понял, что нация – это воображаемое сообщество, которое создается путем «изобретения объединяющих традиций». В процессе нациестроительства русский царь должен был стать царем русских.

Идеологической основой для создания концепции русской нации стала доктрина «официальной народности», включавшая триаду «православие, самодержавие, народность». Ее автором стал министр просвещения Сергей Уваров, а источником вдохновения послужили работы немецкого философа Фридриха Шлегеля.

Понятие «народность» создавало смысловой зазор с французским термином «нация», включающим народный суверенитет, в котором не было места самодержавию. Народность же подразумевала добровольную передачу власти в руки государя-самодержца. При этом самодержавие не являлось ни восточной тиранией, ни западным абсолютизмом с его властью бюрократии. Оно держалось не на силе, а на безусловной поддержке народа, который видел в царе залог своего благополучия, а власть царя ограничивалась его совестью и верой. Главной политической особенностью самодержавия была невозможность оценки правления самодержца. Православие делало тождественными религиозную и национальную идентичность, сменяя имперскую традицию, в которой русскость определялась исключительно присягой русскому царю.

Отрицание какого-либо из элементов триады воспринималось как безумие в социально-этическом аспекте. Мишель Фуко признал дискурс безумия важным участником процесса формирования горизонтальных властных практик структурирования и дисциплинирования повседневной жизни. Наказанием для таких этических безумцев была изоляция. Поэтому Петра Чаадаева за его «Философические письма», ставящие под сомнение позитивную роль православия в формировании русской идентичности, официально объявили сумасшедшим, так как такие измышления противоречили доктрине официальной народности.

Формирование русской культуры

«Официальная народность» стала фундаментом для формирования национальной русской культуры. Николай понимал, что в борьбе с революционным национализмом он должен быть не только русским царем, но и царем русских. Для этого ему была нужна национальная культура. И если XVIII век был для русской культуры периодом ученичества, то в XIX веке, начиная именно с николаевской эпохи, наступил момент ее самостоятельности. Николаевскую эпоху часто ругают за Цензурный устав 1826 года, прозванный «чугунным» (в 1828 году он был заменен более мягким, запрещающим издание… кои вредны в отношении к вере, престолу, добрым нравам и личной чести граждан), но именно в этот период творят Пушкин, Лермонтов, Гоголь.

Николаю хватало достоинства признавать их талант, закрывая глаза на откровенную крамольность и дерзость. Посмотрев «Ревизора», открыто высмеивающего николаевские порядки, царь спокойно заметил, что «тут всем досталось, а более всего мне».

На вопрос Николая «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял бы ты участие в восстании декабристов?», поэт честно ответил: «Неизбежно, государь, все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них». За этот ответ никаких санкций не последовало. Иным такие слова обеспечили бы путь в Сибирь, поскольку Третье отделение жандармов (политическая полиция) тщательно боролось с любым намеком на заговор. Настолько были сильны последствия декабря 1825 года. Николай прекрасно понимал будущую роль Пушкина, которую два века спустя опишет Аласдер Грей в романе «Бедные-несчастные»: «До Пушкина у русских как бы не было своей нации. Русская аристократия говорила по-французски, а чиновничество состояло из пруссаков, что делает их не настоящей нацией, а административной единицей».

Петербург стал для Николая символом опасного западничества, подрывающего основу русскости. Поэтому он обратился к Москве как синекдохе России. Пушкин в «Евгении Онегине» прекрасно передаст это противопоставление Петербурга и Москвы строкой «Москва... как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!». Старые московские церкви стали артефактами допетровского прошлого, обнаруживая устойчивость исключительно русских мотивов.

Интерес Николая к допетровской церковной архитектуре проявился еще в бытность его великим князем. Во время пребывания в Москве в 1817 году он посетил Новый Иерусалим патриарха Никона и поддержал мысль о восстановлении монастырского собора, считавшегося недоступным для реставрации. Николай пошлет в Иерусалим сделать рисунки Храма Гроба Господня для сравнения собора Никона с оригиналом художника М. Н. Воробьёва. По пути в Иерусалим он остановится в Константинополе, напишет серию сцен городской жизни и изобразит главные здания города. На выставке в Академии художеств в 1823–1827 годах эти рисунки познакомили русских с их забытым византийским наследием. Так византийская архитектура станет национальной художественной альтернативой европейскому стилю.

Главным воплощением этого стиля станут московский храм Христа Спасителя и Большой Кремлёвский дворец Константина Тона. Именно Тон станет главным автором национальных церквей в «византийском стиле». Его первой работой в этом стиле станет церковь Святой Екатерины в Екатерингофе (разобрана в 1929 году). В 1835 году Тонн напишет: «Византийский стиль, с давних времен внутренне связанный с элементами нашей народности, создал нашу церковную архитектуру, примеров подобной мы не находим в других странах». Строительный устав 1841 года объявит этот стиль официальным национальным стилем. Огромное внимание Николай уделит реставрации кремлевских соборов, Успенского собора во Владимире и дома Романовых в Костроме.

Осознавая ключевую роль языка в формировании национального самосознания, Николай ввел требование изучения русского языка в школах и университетах. Университетским уставом 1834 года было одобрено изучение таких предметов, как история, право и филология, исключительно на русском материале. Также Николай настоял на том, чтобы при дворе говорили по-русски.

В 1833 году создается новый государственный гимн «Боже, Царя храни!» (композитор Алексей Львов, автор текста Василий Жуковский). В 1836 году в Петербурге проходит премьера русской оперы «Жизнь за царя» Михаила Глинки. Подвиг простого крестьянина Ивана Сусанина идеально иллюстрирует доктрину официальной народности.

При этом Николай не стремился отказываться от европейской культуры. Постройка Нового Эрмитажа, так как Екатерининский Эрмитаж уже стал тесен для коллекции, в том числе из-за регулярного пополнения самим Николаем, и превращение его в публичный музей показывали способность монарха разделять политику и искусство.

Именно культурная политика Николая заложила основу национального самосознания и способствовала расцвету русской культуры, пускай и в оппозиционном ключе. Последующие цари продолжат его национальные начинания. Александр II и Александр III будут уделять огромное значение культурному сепаратизму на имперских окраинах, проводя политику русификации в рамках николаевской идеологии.

Частная жизнь

В частной жизни Николай не впадал в квасной патриотизм. Будучи женатым на прусской принцессе Фридерике Луизе (Александра Фёдоровна после перехода в православие), он был не чужд германофильским традициям. В частности, именно Александра Фёдоровна ввела при дворе моду на немецкий ритуал украшения елки на Рождество. Этот религиозно-семейный ритуал позволял Николаю показать себя любящим мужем и отцом, то есть частным примером для общественной жизни. Действительно, Николай был образцовым семьянином. Всего в августейшей семье было семеро детей: четыре мальчика и три девочки. Воспитывались они в умеренности и строгости.

Также Николай любил посещать маскарады с семьей. Эта европейская забава демонстрировала единение с народом и патриархальное спокойствие, чуждое европейских революционных волнений и связанных с ними опасностей. Как верно заметил Ричард Уортман, «главной темой Российской монархии… стала династия»: царская семья должна была включить личную жизнь в публичное пространство, превратив ее в длящееся драматическое представление преданности дому, которой могли бы подражать и восхищаться его подданные.

Итоги царствования

Организаторы выставки отмечают, что, замкнув на себе все рычаги управления государственной и общественной жизнью, Николай І смог обеспечить внутреннее спокойствие страны, отладить механизм государственной власти, заложить основы модернизации российской экономики, поддерживать высокое положение империи на международной арене. В то же время его авторитарное правление, исключающее всякое инакомыслие, удушающее проявления инициативы и жизни, привело, по словам А. Ф. Тютчевой, к «оцепенению умов».

Действительно, Николай реализовал массу полезных начинаний. Реформа государственных крестьян, вводившая новую систему управления крестьянами, целью которой был не фискалитет, а подъем благосостояния миллионов людей, пускай и не дала ожидаемых результатов, но была живым признанием архаичности крепостничества.

Благодаря денежной реформе Е. Ф. Канкрина была создана устойчивая финансовая система, при которой рубль был обеспечен серебром и частично золотом, страна вышла из экономического кризиса. Начало строительства железных дорог создало предпосылки для индустриализации. То есть Николай показывал, что экономическое развитие может быть достигнуто без политических свобод и либеральных институтов.

На международной арене Николай продолжал сохранять принципы «Священного союза»: защиту монархий от революционного национализма, недопустимость увеличения могущества какой-либо из великих держав. В этом аспекте клеймо «жандарм Европы» не должно восприниматься негативно, поскольку оно следовало из венской системы, призванной защитить Европу от нового Наполеона. Однако, исполняя эту функцию, Николай настолько укреплял роль России на международной арене, что Англия и Франция начали видеть в ней угрозу своим интересам.

Поэтому, когда Николай начал реализовывать свой проект по разделу Османской империи, вдохновленный наивной идей панславизма с верой в восстание братских христианских народов, он столкнулся с тем, что христианские Англия и Франция решили поддержать османских иноверцев, а Австрия, спасенная Николаем от венгерского восстания, и Пруссия отказались его поддержать. Так началась Восточная (Крымская) война.

По мысли британского лорда Пальмерстона, эта война должна была разрушить Венскую систему и нанести России стратегическое поражение, добившись отторжения от нее Польши, Финляндии, балтийских губерний остзейских немцев, Крыма и Грузии. Первая цель была достигнута, а вторая нет. В этой кампании Николай, подобно Наполеону, остался один против всей Европы с господствующими русофобскими настроениями.

Поражение в Крымской войне оценивается по-разному. Для крайне правых это катастрофа, для либералов это позитивное поражение, побудившее к реформам Александра II, то есть по принципу «не всегда для свободы победа нужна, иногда ей нужней пораженье». Объективно это мягкое поражение, вскрывшее недостатки николаевской системы и его политические просчеты, но не приведшее к ожидаемому распаду России. Нет, Николай не был идеальным самодержцем, он искренне любил Россию и желал ей блага так, как он его понимал. Поэтому скорее он был самодержцем-идеалистом в веке, когда этот идеал считался порочным.

Последний рыцарь самодержавия не дожил до момента падения Севастополя и подписания Парижского мира, лишившего Россию черноморского флота. Он умер 2 марта 1855 года от осложненной простуды. Смерть в столь тревожный момент породила слухи, что император принял яд. Крымское поражение во многом списало николаевские экономические достижения, дав политическим оппонентам аргументы о неэффективности самодержавия.

Однако именно культурные начинания Николая позволили заложить основы национальной идентичности, которую сейчас принято называть «культурный код». Зачастую культура этой эпохи формировалась как осуждение или сатира над николаевскими порядками, формируя из интеллигенции перманентную оппозицию самодержавию. И, как это ни парадоксально, без полемики с самодержавием не было бы золотого века русской культуры XIX века.

Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".