— Откуда вообще появилась идея сделать спектакль о старообрядцах? Довольно экзотическая тема, тем более для документального театра…

— Для любого театрального человека есть что-то важное в истории Московского художественного театра, и я, как все, интересовалась его историей. Мое внимание привлек Савва Морозов — выходец из старообрядческой купеческой семьи, предприниматель, построивший МХТ и дававший деньги на революцию. Меня заинтересовало, как это все сочеталось. Оказывается, старообрядцы с их системой взаимных связей были своего рода государством в государстве. Они держали всю торговлю, если купец не был старообрядцем, ему довольно трудно было вести бизнес, потому что староверы верили только друг другу. Никаких подписей и печатей, только честное купеческое слово, а его нарушение для купца означало гражданскую смерть. У нас в «Театре.doc» есть программа спектаклей «Живая история», в которых мы исследуем наши исконные, важные, но не слишком известные традиции. Это попытка посмотреть на нашу крайне богатую историю, в том числе в плане идеологии, с точки зрения того, какие уроки из нее можно извлечь. История старообрядцев — один из таких уроков, которые мы пытаемся разгадать.

— Что это было за государство в государстве? Как оно было организовано и на чем держалось? Что это за мировосприятие?

— Это была неформальная структура. До самого конца XIX века старообрядцы были поражены во многих правах: не могли занимать ряд должностей, были ограничены в социальной жизни. Поэтому они держались друг друга. Так, приезжая из деревни в город, крестьянин-старообрядец шел на определенную фабрику к определенному хозяину — тоже староверу. Бизнесмен-старообрядец воспринимал свой труд как миссию, за рабочих он чувствовал ответственность как за собственных детей. Он должен был их лечить, к нему приходили, чтобы разрешить какие-то споры и конфликты. То есть это была постоянная взаимопомощь.

Меня вообще интересует горизонтальное самоуправление. Нам все время объясняют, что мы не можем жить без вертикали, но на самом деле именно у нас есть совершенно другие традиции, такие как артель ремесленников, крестьянская община, вече. Это все интересно и достойно изучения, а старообрядческая модель хозяйствования и ведения бизнеса оказалась необыкновенно эффективна. Ее плодами мы пользуемся до сих пор: Третьяковская галерея, Бахрушинский музей, МХТ, больница имени Боткина, Морозовская больница… — все это нам досталось от старообрядцев. Они не прокутили деньги где-нибудь в Париже, а потратили на благо общества.

Я не знаю, как развивалась бы наша история, если бы у нас не было раскола, но, думаю, Россия была бы необыкновенно эффективной с точки зрения хозяйствования — отношение к труду как миссии человека в чем-то роднит старообрядчество с протестантизмом. Возможно, у нас не было бы Пушкина, Достоевского и Чехова, но наверняка мы были бы очень богатой и мощной страной. Впрочем, не исключено, что эта старообрядческая система сложилась именно под давлением, в условиях, когда они были вынуждены жить, постоянно отстаивая свою идеологию, свою веру, себя. Во всяком случае, очень интересно думать про этих людей.

— То есть, на ваш взгляд, меценатская деятельность Третьякова, Морозова, Бахрушина и других связана с их верой и старообрядческой системой ценностей?

— Думаю, да, это внимание к духовной сфере — часть их идеологии. Хотя искусство совершенно не то, что религия, и театр для старообрядцев в принципе под запретом, искусство — это тоже сфера идеального. Третьяков на самом деле совершил удивительный подвиг: ведь в то время многие вообще не верили, что русская живопись существует. Считалось, что живопись где-то там — во Франции, Италии, в Голландии, наконец, а у нас здесь, под серым осенним небом, ничего достойного в живописи нет и быть не может. А Третьяков покупал картины как бы несуществующих русских художников, поддерживал их, заказывая новые работы. При том, что вообще-то он был скуповат. Все это очень интересно, мечтаю когда-нибудь сделать и об этом спектакль.

— Спектакль «Старообрядцы» идет на древнерусском языке — и для меня это было погружение не столько в прошлое, сколько в некое вневременное пространство, которое ощущается на каком-то интуитивном, чувственном уровне как нечто давно знакомое, но позабытое. А для вас в этом спектакле в чем связь с настоящим, если она есть?

— Мне интересны люди, которые ради того, во что они верят, готовы стоять до конца. Мне кажется, в этом и заключается связь с настоящим. Когда мы делали этюды, я просила актеров, произнося слова зачина — «Кого бо тако Бог любит, яко же ны возлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и вознесл? Никого же!», то есть «Кого так Господь возлюбил, как нас? Больше никого» — внутренне для себя формулировать, что они для себя в этот момент понимают под особым путем нашей страны. Надо сказать, у всех у них абсолютно разные политические взгляды. Кто-то говорил, что проблема России в том, что это проклятая страна, а кто-то — что это самая лучшая страна в мире, которой просто выпало очень много испытаний.

Еще, например, я артистов спрашивала, в чем для них заключается помрачение времен, на фразу «последнее помрачение времени наста» и ответы тоже были совершенно разные. Для одного оно было в том, что посадили в тюрьму мать семерых детей, для другого — в том, что во Франции венчают геев. Так мы работали над этим спектаклем, над языком, который в определенный момент сам стал одним из его героев. Для нас это было неожиданностью, мы оказались в каком-то особом мире, в который нас привела музыка языка. И возникло это ощущение — как будто ты приобщаешься к чему-то, что уже знаешь и как будто вспоминаешь. Мне и зрители потом говорили, что у них возникло то же чувство.

— Генетическая, культурная память?

— Это, как помните, как у Лермонтова — «По небу полуночи ангел летел… // И звук этой песни в душе молодой// Остался — без слов, но живой». Это что-то, что тебя волнует, как музыка, которая без слов что-то тебе сообщает, вызывает в душе непонятные, но сильные эмоции. В самом звуке древнерусского языка тоже есть какое-то сообщение, которое мы неожиданно для самих себя открыли. Да, наверное, это какая-то культурная память, интересно об этом думать.

— Когда вы изучали исторические материалы, тексты XVII века, какие у вас сложились образы главных героев спектакля — протопопа Аввакума и боярыни Морозовой?

— Это идеалисты, люди, которые действительно за веру шли до конца. Казалось бы, можно было бы перекреститься тремя пальцами и остаться в живых, но они выбрали другое. И ведь они отстаивали не просто внешнюю атрибутику, за ней — определенный порядок жизни общества, связанный с этим мировоззрением. Как я поняла уже из изучения научных книг, когда Золотая Орда стала терять былую мощь и Русь, одна из ее провинций, неожиданно стала мощным царством, объявившим себя после падения Византии Третьим Римом, появилась необходимость в соответствующей государственной идеологии — централизованной, вертикальной. Старообрядческая идеология, напротив, предполагала наличие множества горизонтальных связей и самоуправления. Невзирая на внешнюю строгость, в старообрядчестве гораздо больше свободы в отношении человека с религией и традицией, которую они и отстаивали. Поэтому они предпочитали покончить с собой, чем идти на компромисс. В результате они создали свою субкультуру, которая впоследствии стала частью нашей большой культуры. Что касается Аввакума, это достаточно сложная фигура, но для меня это прежде всего очень талантливый человек, потрясающе пишущий, я просто преклоняюсь перед ним как перед писателем.

— Старообрядцы помогали вам в создании спектакля?

— Да, у нас замечательный консультант Семен, он оказался очень интересным человеком, сам художник, резчик по дереву, работает в одной из старообрядческих общин. Когда мы оказались на улице, он пытался помочь нам с помещением, которое старообрядцы могли бы сдать нам в аренду. Но это оказалось невозможным, потому что они еще строже, чем православные, относятся к театру. Тем не менее бригада старообрядцев, среди прочих волонтеров, очень помогла нам с ремонтом нового помещения. Кроме того, нас консультировал Вадим Хохряков, специалист по древнерусскому искусству, научный сотрудник «Эрмитажа». Как выяснилось, практика и наука во многом расходятся. Например, в старообрядческой традиции принято говорить АввАкум, в научной среде — АввакУм. Было чудесно наблюдать споры этих двух прекрасных людей.

— Как сейчас обстоят дела с помещением «Театра.doc»?

— После того как в декабре нас выгнали из нашего дома, мы с большим трудом сняли новое помещение, отремонтировали, и вот 14 февраля у нас состоялось открытие. Новое помещение другое, оно немного больше, к тому же это не подвал, а первый этаж, с двенадцатью окнами и пятиметровым потолком, так что и сценические возможности другие, и это, конечно, вызов. Мы будем приспосабливать старые спектакли к новому пространству, но какие-то, может, в него не впишутся. Возможно, часть спектаклей приживется на дружественных площадках, на которых мы сейчас играем, — пока трудно сказать, будем определять опытным путем. Я надеюсь, что сейчас у нас каждый месяц будет премьера. Из ближайшего, помимо «Старообрядцев», — спектакль про «Болотное дело», по пьесе Полины Бородиной, а также постановка по моей пьесе, которая представляет собой воображаемый разговор между Петром I и его дочерью Елизаветой, отменившей смертную казнь, что по тем временам было большим свободомыслием. Там будут играть Ильяс Тамеев и Дарья Екамасова.

— Какая помощь сейчас нужна «Театру.doc»?

— Конечно, нам нужны волонтеры, меценаты, потому что мы независимый негосударственный театр. У нас завершился краудфандинг на сайте Planeta.ru, но, возможно, мы будем собирать уже на конкретные проекты, на которые у нас совсем нет финансирования, но которые мы обязательно хотим выпустить.