– Александр, тяжело ли вам далось решение об участии в программе «Марс‑500»? Все-таки не каждый человек согласится запереть себя на целых полтора года в ограниченном пространстве при том, что результат этих исследований – высадку на Марс – можно будет увидеть только в 2030‑х годах.

– Мне подобное решение далось проще, чем, возможно, многим другим. Я по специальности военный врач, от семьи был и так оторван в связи со службой в армии. Большая часть моей жизни так или иначе проходила на территории части или в закрытых учреждениях. Кроме того, сам по себе проект, безусловно, был весьма привлекателен. Раз выпал в жизни шанс и для этого были все данные, почему бы не попробовать?!

– Как бы вы объяснили необходимость пилотируемых полетов на Марс? Все же это очень дорогое предприятие, практическая польза от которого не вполне очевидна.

– Здесь много моментов. Во‑первых, технологии, созданные для подобного полета, серьезно способствовали развитию технического прогресса – большая часть новинок, которые изобретаются для использования в космосе, потом прекрасно приживаются на Земле. Это касается, например, медицинских препаратов, средств связи, много чего еще. Потом, такие задачи, как полет на Марс, любой стране тяжело, практически невозможно сейчас решить в одиночку. Поэтому нужно развивать взаимодействие между странами, что даст положительный политический эффект. Не искать врага, для того чтобы сплотить нацию, а сплотить несколько наций в единой общей цели, которую можно решить только сообща.

– А как сейчас существуют совместные научные программы ИМБП с иностранными, прежде всего западными, американскими и европейскими институтами?

– По счастью, на нас нынешняя внешнеполитическая ситуация пока мало отразилась. Хотелось бы, чтобы такое положение вещей оставалось и впредь.

– Это была одна из целей эксперимента – посмотреть, сможем ли мы мирно уживаться в течение столь долгого срока. На МКС космонавты тоже работают вместе, но большую часть времени они все же находятся в своих сегментах станции – американцы отдельно, русские отдельно. В «Марсе‑500» мы все жили вместе. И если на МКС космонавты общаются со своим Центром управления полетами на родном языке, то здесь иностранцам приходилось общаться с нашим центром только на русском. Дополнительная психологическая нагрузка – общение с внешним миром только в виде коротких сообщений, причем с задержкой в 40 минут – именно столько сообщение будет идти до Марса в реальности. Редкие новости, нельзя зайти в интернет, посмотреть телевизор, послушать радио. Периодически нам моделировали разные сюрпризы, вроде отказа связи на неделю. Однажды имитировали пожар и отключение систем электропитания, нужно было экстренно все ремонтировать. Проверяли, в частности, как будет интернациональный экипаж работать в стрессовой ситуации. Но в результате эксперимент прошел успешно. У нас не было проблем в общении. Экипаж специально подбирали, чтобы все были спокойные, общительные. Тяжелее всего пришлось, конечно, китайцу Ван Юэ, потому что его культура сильно отличается от европейской, но он молодец, выдержал. Кроме того, у нас не было такого, что экипаж делится на национальные кланы. Скорее, мы все вместе объединились «против» нашего Центра управления полетом: если какая-то проблема, то виноваты они, а не кто-то из нас. Поэтому история с первыми советскими космонавтами, проведшими год в изоляционном эксперименте, с нами не повторилась. Сейчас хорошо общаемся. Встречались несколько раз на международных конференциях и исследованиях разных стран, периодически переписываемся.

– Тяжело ли в физическом плане далась столь долгая изоляция? Если посмотреть на фотографии экипажа до и после, то невооруженным глазом видно, как сильно вы похудели.

– На самом деле за время «полета» мы даже прибавили в весе. Один из немецких институтов, принимавших участие в проекте, предложил свою программу космического питания. Чтобы ее изучить, каждый член экипажа должен был в течение полугода питаться строго по разработанному плану, съедать определенное количество калорий. Проблема в том, что программа была разработана под наших европейских товарищей, Шарля Романа и Диего Урбину (два европейских исследователя, принимавших участие в проекте «Марс‑500». – «Профиль»). Для россиян же это количество калорий было чересчур большим. В результате от подобного питания мы начали расти как на дрожжах. Отказаться от еды мы не могли, поскольку тогда был бы сорван эксперимент, поэтому приходилось съедать все до последней крошки. Это, пожалуй, и был самый тяжелый в физическом плане момент во всей экспедиции – каждый день ты ел одни и те же продукты, причем в большом количестве. И длилось это полгода. Потом, когда мы перешли на более привычный режим питания, начали сбрасывать вес.

– Как отдыхали на борту?

– Все по-разному. Ван Юэ занимался каллиграфией, у него с собой был специальный набор. Ребята-европейцы играли на чем-то вроде караоке, только с музыкальными инструментами: гитара, барабан. Мы преимущественно читали научную литературу, смотрели фильмы или программы, по большей части развлекательные, чтобы не очень в себя уходить. Были моменты совместного отдыха. На компьютерах была установлена Counter-Strike, иногда в нее играли.

– А не было никаких конфликтов из-за нее? Все-таки игра эмоциональная.

– Наоборот. Если и были какие-то предпосылки для конфликтов, то они снимались таким образом.

– Если бы появилась возможность принять участие в реальном полете на Марс, согласились бы?

– Конечно! Здесь уже будет возможность воочию увидеть результаты своих трудов. А кроме того, там приключения… Все космонавты так или иначе немного романтики.