Постановка «Бесприданницы», пьесы, которую Александр Островский называл своей любимой, – подношение Театра имени Моссовета к 200-летнему юбилею драматурга; юбилей будут отмечать весной будущего года.

«Жестокий романс» Эльдара Рязанова в большей степени, чем театральные постановки, сделал эту пьесу народной. Многие театральные режиссеры ставят «Бесприданницу», делая вид, что не знают о существовании фильма. Но Марчелли, для которого окружающая жизнь всегда не менее важна, чем классическая литература, не мог обойти вниманием рязановскую экранизацию, ставшую культурным феноменом. Он понимал, что в его театр придут не снобы и, скорее всего, кто-то из зрителей будет сравнивать.

«"Жестокий романс" очень довлел над нами, – признался Марчелли. – Замечательный фильм, и фантастические работы актерские. Я даже себе не представляю, как можно в принципе после Никиты Михалкова "зайти" на роль Паратова. Поэтому нужно было найти какое-то принципиально другое решение».

Решение было найдено. По крайней мере, с картиной Рязанова сходства ноль, даже при том, что режиссер специально напоминает зрителю о фильме в сцене, где Гаврило (замещающий в спектакле отсутствующего цыгана Илью) предлагает Ларисе Дмитриевне спеть «мохнатого шмеля». Если «БЕСприданница» что-то и напоминает своими решениями, то, скорее, «Даун-хаус» Романа Качанова, фильм начала 2000-х по мотивам «Идиота» Достоевского.

Учтивая, на что способен Марчелли, можно сказать, что спектакль получился почти классическим. Хотя сторонникам строгих театральных традиций так не показалось бы.

Сценография минималистична: несколько шершавых «бетонных» плоскостей-стен, на фоне которых разворачивается действие. Другая грань минимализма: в спектакле практически нет музыки (что тоже необычно для Марчелли). Даже «романс» в исполнении Ларисы Огудаловой – это какой-то страшный хрип, переходящий в оглушительный душераздирающий вопль (один из сильнейших моментов в спектакле). И, кстати, этот романс в самом прямом смысле получается жестоким. Наконец, третья грань минимализма – полное отсутствие цыган.

Немного сократив текст, Марчелли в целом следует букве Островского и духу современности. Последний выражается прежде всего в эмоциональной взвинченности двух центральных персонажей – Ларисы и Карандышева. Да, Юлий Капитоныч (Дмитрий Подадаев) в этом спектакле не бледная тень, а довольно буйный и яркий (буквально: в бордовой кофте и оранжевых штанах) молодой человек, да еще и громогласный.

«Да что ж вы все так орете?» – на эту реплику Хариты Игнатьевны зал отреагировал с пониманием, так как она весьма удачно описывает общее настроение спектакля. Огудалову-старшую замечательно играет Елена Валюшкина.

Лариса (Анастасия Белова) – молодая женщина в призывной одежде – уже самыми первыми репликами демонстрирует, что жизненная коллизия, в которой она оказалась вещью, товаром, довела ее до белого каления. Раздражение, ярость кипят в ней все два с половиной часа сценического времени. Иногда, впрочем, градус понижается до холодной злости. И лишь в самом конце, после роковой пули, она вдруг приходит в себя, оживает и, сбросив земные оковы, становится свободной и радостной.

Одна из удач спектакля – Мокий Парменыч в исполнении Виталия Кищенко. С Паратовым сложнее. Не так-то просто изобразить харизматичного барина, которого любят не только за то, что он швыряет деньгами, и большой вопрос, удавалось ли это кому-нибудь вообще. Нам остается лишь верить слову Островского и принять версию Станислава Бондаренко, представившего Паратова этаким самоуверенным бизнесменом из 1990-х.

Музыка все же появляется в этом спектакле, в самом финале – и это рэгги-версия «мохнатого шмеля» в версии сургутско-питерской группы Bro Sound, очередной отсыл к Рязанову. Марчелли, как всегда, в конце резко сбивает пафос привычных, слишком привычных для зрителя трагических сцен: застреленная Лариса под звуки этой песни садится за стол и начинает жадно поглощать пельмени, постепенно уходя в вечность, тогда как все остальные герои застывают, как глиняные истуканы, скованные тяжестью собственных бесчувственных сердец.