Предстоящее 100‑летие Октябрьской революции обещает стать одним из самых странных публичных явлений последнего времени. Отметить эту дату каждый сможет по своему усмотрению, благо мероприятия запланированы на любой вкус: можно праздновать и радоваться победе (пусть и временной) рабочего класса; можно скорбеть и вспоминать жертв террора и бесчеловечного режима; можно оценить события 1917 года с точки зрения влияния на искусство; можно проводить патриотические собрания и военно-исторические реконструкции; а можно вообще пройти мимо и жить обычной жизнью. И никому за это, похоже, ничего не будет – ни обвинений в разжигании или оскорблении чьих-либо чувств, ни даже общественного или официозного порицания. Потому как сама власть решила оставить этот юбилей без каких-либо внятных оценок и внимания, предложив продолжить его анализ и осмысление.

Как сообщил на прошлой неделе пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, в Кремле не планируют проведение каких-либо мероприятий в связи со 100‑летием революции, не предусмотрено и участие первых лиц государства в подобных акциях, организуемых другими. С одной стороны, это могло бы показаться странным. Все нынешние государственные деятели, включая Владимира Путина, признают, что это историческая дата мирового масштаба и заслуживает внимания общества и властей, причем не только в нашей стране, но и за рубежом. Как-никак, современная Россия образовалась на обломках СССР, а ее первые руководители почти все, включая того же Путина, были выходцами из партийно-советского чиновничества, как тогда было принято говорить – номенклатуры, и обязаны своими карьерами при прежнем режиме по большому счету именно событиям 7 ноября 1917 года. Не случись тогда революции, где бы они сейчас были.

С другой стороны, в свете проводимого курса на обеспечение «стабильности» (в первую очередь в виде несменяемости власти) осмысленный разговор на тему исторического потрясения такого масштаба, конечно, нынешней власти неудобен и не нужен. Главный тренд государственной политики и искусства все последние годы заключается в поиске «скреп», то есть исключительно хорошего во всем, что было раньше – и в царское время, и в период Временного правительства, и при большевиках, и в Белом движении, и в работе ВЧК-НКВД-КГБ, и в таких деятелях, как Ленин, Троцкий, Сталин и их соратники. Но если все было хорошо, то непонятно, с чего же случились великие потрясения в России в XX веке, и, чтобы не будоражить умы граждан, лучше об этом вообще особо не вспоминать.

В такой ситуации для граждан России разных не то что взглядов, но даже поколений 100‑летие Октябрьской революции должно представляться совершенно разным явлением. Люди старше 40 хорошо помнят, что в советское время именно 7 ноября, а вовсе не Новый год или День Победы, было главным государственным и общественным праздником. Выходных тогда было два дня – еще и 8 ноября (тогда как 2 января все уже шли на работу). И только 7 ноября проводился ежегодный военный парад на Красной площади и на главных площадях в столицах всех союзных республик (9 мая парад проходил лишь в юбилейные годы, и то не всегда), после которого следовала масштабная демонстрация, на которую повсеместно сгонялись школьники старших классов, студенты, рабочие и служащие.

Те, кто взрослел в 1990‑е, помнят 7 ноября как день мучительного, постепенного, но твердого отхода власти от «красного» наследия. Впервые парад и демонстрация на Красной площади не состоялись 7 ноября 1991 года по решению первого президента России Бориса Ельцина. Основанием для этого послужили подписанные им по итогам августовского путча указы – «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР» от 23 августа и о прекращении деятельности КПСС и КП РСФСР от 6 ноября. Тем не менее 7 ноября 1991 года коммунисты все же провели массовые акции по стране. В Москве они собрали, по разным оценкам, до 60 тыс. человек, которые прошли от памятника Ленину у станции метро «Октябрьская» до Манежной площади, где провели митинг.

С 1992 года 8 ноября стал рабочим днем, но 7 ноября все еще оставался выходным, причем именно как день Великой Октябрьской социалистической революции. В 1995 году, согласно принятому закону «О днях воинской славы (победных днях) России» он получил второе, альтернативное название – День освобождения Москвы силами народного ополчения под руководством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского от польских интервентов (1612 год). Еще через год, 7 ноября 1996 года, Борис Ельцин издал указ о переименовании этой даты в День согласия и примирения и объявлении 1997 года – года 80‑летия Октябрьской революции – Годом согласия и примирения.

Сам Борис Ельцин тем событиям оценки давал редко, но совершенно однозначные – для него это был один из самых трагических дней российской истории. «В начале века в России идея свободы и справедливости была противопоставлена идее государственности. И это противостояние было доведено до такой степени, что оказалась поверженной существовавшая государственность, и на ее развалинах возникло государство политического террора», – говорил он в Послании Федеральному собранию 16 февраля 1995 года.

Владимир Путин, ставший преемником Ельцина, первое время (если судить по официальным выступлениям) в целом разделял его отношение к Октябрю 1917‑го. В апреле 2006 года, выступая на приеме, посвященном 100‑летию российского парламентаризма, он отметил: «Революция 1917 года прекратила деятельность законно избранного представительного органа в России. Мы не должны забывать об этом. Мы не должны забывать о том, что политический экстремизм может привести к тяжелейшим последствиям для всей страны».

В марте 2008‑го на встрече с руководством Госдумы и лидерами фракций он был еще резче: «А мы вырезали элиту в 1917 году, в 1941 году, в 1991 году она разбежалась. […] Мы их (представителей элиты. – «Профиль») сто раз уничтожили в 1917‑м, сто раз уничтожили в 1941‑м».

Дело Ельцина по отношению к 7 ноября он продолжил и в плане установления новых правил. С 2005 года этот день перестал быть выходным, вместо него праздничным объявлено 4 ноября как День народного единства. Но при этом 7 ноября снова изменило статус – в качестве Дня воинской славы, согласно поправкам в закон 1995 года, его установлено отмечать в память «проведения военного парада на Красной площади в городе Москве в ознаменование 24‑й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (1941 год)», также оно признано «Памятной датой России» по случаю «Октябрьской революции 1917 года» (что примечательно – уже не великой и не социалистической).

Однако с годами довольно однозначное поначалу отношение к 7 ноября стало сменяться некоторыми сомнениями. Так, в ноябре 2014 года на встрече с молодыми учеными и преподавателями истории Путин уже советовал им не очень торопиться с выводами: «У нас в 2017 году будет 100‑летие, кто-то говорит, Октябрьской Великой социалистической революции, а кто-то говорит об Октябрьском перевороте. Но, во всяком случае, это событие почти 100 лет назад произошло, и это требует объективной, глубокой, профессиональной оценки, всесторонней». Но и через два года таких оценок получить не удалось. «Наступающий 2017 год – год столетия Февральской и Октябрьской революций, – говорил Путин в Послании Федеральному собранию в декабре 2016 года. – Это весомый повод еще раз обратиться к причинам и самой природе революций в России. Не только для историков, ученых – российское общество нуждается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий».

А уже недавно, выступая 19 октября на заседании Международного клуба «Валдай», президент рассказал, насколько все оказалось сложно и запутанно: «Сегодня, обращаясь к урокам столетней давности, к русской революции 1917 года, мы видим, какими неоднозначными были ее результаты, как тесно переплетены негативные и, надо признать, позитивные последствия тех событий. […] Вместе с тем общественная модель, идеология, во многом утопичные, которые на начальном этапе после революции 1917 года пыталось реализовать образовавшееся новое государство, дали мощный стимул для преобразований по всему миру (это совершенно очевидный факт, это нужно тоже признать), вызвали серьезную переоценку моделей развития, породили соперничество и конкуренцию, выгоды из которых, я бы сказал, в большей степени извлек именно так называемый Запад».

При таком подходе, понятно, вспоминать вполне определенную оценку истории России XX века, которую дал тот же Борис Ельцин в «лихие» 90‑е, наверное, уже не очень уместно. Хотя сказал первый президент РФ вещь предельно простую: «Ясно, что государства, подавляющие свободу, обречены на поражение. История вынесла свой приговор тем, кто правил с помощью насилия и обмана».