Буриданов союз: в чем причина экономических проблем Европы?

Экономические проблемы Европы сегодня признаются всеми. Последние данные МВФ показывают, что в 2023-м экономика европейских стран росла не просто медленнее российской, но и медленнее экономики любого другого крупного макрорегиона. Аналогичная ситуация ожидается и в 2024 году. Такое состояние дел часто связывают с украинским кризисом и набирающей обороты новой холодной войной. В России любят цитировать главу европейской дипломатии Жозепа Борреля, который еще в 2022-м заявил, что европейское благополучие ранее базировалось на дешевой энергии из России и на доступе к дешевым китайским потребительским товарам. Ни того, ни другого больше нет. Однако попытка приписать ключевую роль в европейских проблемах внешним факторам – сильное упрощение ситуации, отвлекающее внимание от внутренних структурных проблем Европейского союза, которые ему вряд ли удастся преодолеть в обозримом будущем.

Во что обойдется Германии отказ от российских энергоносителей

Последние 15 лет оказались для экономики ЕС потерянными. В 2009 году совокупный ВВП нынешних членов объединения (ЕС27) был равен американскому, в 2022-м он оказался на треть меньше ВВП США. Реальный разрыв существенно ниже, если учитывать колебания валютных курсов (евро заметно обесценился по отношению к доллару за этот период), разницу в темпах роста населения (они значительно ниже в ЕС, чем в США) и в уровне цен. Тем не менее налицо кардинальная разница в экономической динамике между двумя частями «коллективного Запада».

Особенно болезненно эти потерянные полтора десятилетия воспринимаются на фоне очень успешных 2000-х, когда экономика ЕС динамично росла, промышленность считалась одной из самых технологически продвинутых в мире, а в евро многие видели реального конкурента доллару за статус главной мировой валюты.

Двигателем европейской экономики служила Германия, воспользовавшаяся общим рынком и единой валютой, притоком дешевой рабочей силы из Восточной Европы и дешевым российским газом, для того чтобы построить мощную экспортоориентированную высокотехнологическую промышленность, для которой остальные страны ЕС стали идеальным рынком сбыта. Дешевые же потребительские товары в полном соответствии с высказыванием Борреля в обилии поставлялись из Китая, смягчая инфляционное давление. Однако такая модель оказалась недолговечной.

Во-первых, присоединение 12 новых членов в 2000-х привело к огромным дисбалансам внутри объединенной Европы. Страны, находящиеся на разных этапах развития, требуют разных типов экономической политики, которые все сложнее синхронизировать внутри союза. Особенно остры были дисбалансы внутри еврозоны: с учетом разницы в уровнях инфляции и состоянии платежных балансов единая валютная политика Европейского центрального банка не могла быть эффективной для всех. Как результат, первый же крупный внешний шок – кризис 2008–2009 годов – вверг регион в тяжелейший кризис, из которого некоторые страны (Италия, Греция, Испания) смогли выбраться лишь спустя десятилетие. При этом структурно проблема экономических дисбалансов не была решена: в ЕС по-прежнему единая валютная политика при отсутствии единой фискальной, что делает крайне болезненным для Евросоюза любое ухудшение конъюнктуры. Коронавирус стал еще одним примером: экономика ЕС рухнула на 5,6%, еврозоны – на 6,1%, а США – лишь на 2,8%.

Почему Франция стала главным поставщиком громких, но абсолютно пустых заявлений

Во-вторых, Евросоюз стал отставать в технологической гонке от США и Китая. В мире активной промышленной политики и государственной поддержки критических технологий (новая цифровая и финансовая инфраструктура, платформенная экономика, большие данные, новая энергетика и т. д.) у ЕС отсутствуют такие же возможности бюджетной мобилизации, которые есть у других ведущих стран. Стимулирование этих отраслей ведется на уровне отдельных государств, а каждое из них, будучи небольшим по размерам, просто не обеспечивает необходимого эффекта для сокращения издержек производства и обеспечения глобальной конкурентоспособности. Для новых отраслей, связанных с экономикой данных и машинным обучением, имеет значение и отсутствие единого языка.

Результат лоскутности технологической и промышленной политики – среди 50 крупнейших интернет-компаний мира лишь две европейские (причем вторая – зарегистрированный в Нидерландах «Яндекс»). Даже в зеленой энергетике и производстве электромобилей, где европейские страны начали масштабные государственные вложения раньше других, сейчас налицо проигрыш в конкуренции и Китаю, и США. Ограниченные возможности бюджетной мобилизации проявляются и в том, что в период конфликта на Украине Евросоюз, несмотря на множество громких заявлений, неспособен консолидированно нарастить военное производство в сколь-либо приемлемые сроки.

В-третьих, в ядре ЕС (Германия, Франция, Нидерланды, Италия) накапливаются экономические проблемы, характерные для большинства развитых стран: устаревание физической инфраструктуры, старение населения и рост демографической нагрузки. Это, с одной стороны, становится тяжелым бременем для бюджета в условиях модели социального государства, а с другой – требует притока большого числа мигрантов, что усугубляет внутриполитические противоречия. Необходимость тратить средства на купирование этих проблем (пенсии, поддержание инфраструктуры, обеспечение правопорядка) приведет к тому, что даже небольшие темпы экономического роста в ближайшее десятилетие (1,5–2% в год) не будут конвертироваться в полной мере в прирост благосостояния наиболее активных частей населения.

В странах же Восточной Европы продолжится депопуляция, отток человеческого капитала на Запад – как в физическом смысле, так и в экономико-политическом, когда политические элиты работают в большей степени на получение места в Брюсселе, чем на свою страну. В отношении политических элит важными исключениями являются Польша и Венгрия, но они не отменяют общего правила.

Соединённые Штаты Запада

В этих обстоятельствах европейские элиты пошли на разрыв экономических связей с Россией, который лишь усугубил ситуацию, оказавшись крайне болезненным и в части отказа от российских энергоносителей (пережить его, безусловно, можно, но сколь-либо быстро развиваться в этих условиях – нет), и в части потери российского рынка (для немецкого автопрома, например, это может быть решающим фактором проигрыша конкуренции китайскому).

Экономические сложности, в которых погрязла Европа, не отменяют множества ее потенциальных конкурентных преимуществ. Например, производительность труда на одного работника в ЕС выше, чем в США, при одновременно более высокой занятости, что говорит о высоком технологическом потенциале. Взаимодополняемость экономик создает отличные возможности для выигрыша от специализации и разделения труда. Качество физической инфраструктуры существенно лучше, чем в США. Европа по-прежнему притягательна для всего мира своей богатейшей историей и культурой.

Однако маловероятно, что этот потенциал может быть использован для динамичного развития при действующей системе институтов. Уже 15 лет Евросоюз в экономическом плане стоит перед необходимостью выбора. На одной чаше весов – вариант превращения в содружество по-настоящему независимых государств. В таком случае надо делать шаг назад в экономической интеграции и отказываться от евро, возвращая возможности эффективной монетарной политики и гибкого реагирования на внешние шоки. На другой чаше – превращение в квазигосударство – своего рода Соединенные Штаты Европы – с единым бюджетом и возможностью консолидированно и эффективно направлять государственные расходы. Но, как у буриданова осла, выбрать что-то одно у Европы не получается. Вероятно, и не получится: для отката назад в интеграции у Брюсселя не хватит политической воли, а для превращения союза в квазигосударство – поддержки населения, для большей части которого национальная идентичность по-прежнему важнее общеевропейской. Как следствие, ЕС останется в текущем промежуточном состоянии, неспособным решать долгосрочные стратегические задачи. В политическом плане это означает внутреннюю турбулентность, растущую поляризацию и нервозность населения, внутри- и внешнеполитический популизм (в том числе поиск внешнего врага) и конъюнктурный характер большинства политических решений. Именно с такой Европой России придется иметь дело в будущем: украинская трагедия не отменит географию – наше соседство продолжится и в XXI веке.

Автор – руководитель департамента мировой экономики НИУ ВШЭ