Действительно ли в отношениях России и КНДР начался медовый месяц?

Дружба народов

На некоторых направлениях взаимодействие Москвы и Пхеньяна будет развиваться вполне успешно. Вскоре после установления дипотношений между Северной Кореей и ЛДНР Александр Мацегора дал ряд интервью, в которых рассказал, что северокорейские рабочие могут принять участие в восстановлении разрушенных городов Донбасса. В августе с подобным заявлением выступил и вице-премьер Марат Хуснуллин. Резолюции Совбеза ООН запрещают странам–членам ООН принимать у себя северокорейских рабочих. Однако ни ДНР, ни ЛНР в ООН не входят и ее запреты могут игнорировать.

Кроме того, Мацегора сказал, что в КНДР может быть направлена продукция предприятий республик Донбасса. В северокорейской промышленности используется оборудование, которое когда-то было произведено как раз на этих предприятиях, – кому, как не им, заняться поставками запчастей и техническим обслуживанием?

Всё это звучит вполне реалистично. Но все же рассчитывать на серьезное оживление российско-корейских экономических связей не приходится. Если только Москва не станет эти связи субсидировать из своего кармана.

Совсем не случайно, что в последнее десятилетие Россия играла очень скромную роль во внешней торговле Северной Кореи – в 2010-е официальный товарооборот составлял $100–150 млн в год. Для сравнения: официальный годовой оборот КНДР с Китаем в этот же период составлял $5–6 млрд. На Китай приходилось около 85–90% всего официального товарооборота, а на долю России оставалось лишь несколько процентов. Если принимать во внимание неофициальную торговлю через третьи страны, в несколько раз превосходившую официальную, то ситуация выглядела заметно лучше, но даже и при таком подходе Москва не была особо крупным партнером Пхеньяна.

На пути развития российско-северокорейских экономических связей стоит несколько препятствий. Одно из них – санкционный режим, делающий невозможным едва ли не любое коммерческое взаимодействие с КНДР. Понятно, что в нынешней международной обстановке Москва не станет слишком тщательно соблюдать санкционный режим, однако и совсем уж откровенное его нарушение не представляется желательным. Вдобавок в КНДР с начала 2020-го введен жесткий карантин, и страна пока практически полностью изолирована от внешнего мира.

Есть и более серьезные причины, ограничивающие перспективы взаимодействия КНДР и России. Главная из них – принципиальная несовместимость экономик двух стран. Те товарные позиции, по которым Северная Корея имеет конкурентные преимущества на мировом рынке, не интересны России. Иначе говоря, Москве просто нечего у КНДР покупать.

Список товаров, которыми Пхеньян в досанкционные времена мог торговать с другими странами, не слишком обширен. В экспорте КНДР последние 20 лет доминировали природные ресурсы, в первую очередь уголь. Понятно, что Россия едва ли станет крупным импортером северокорейских полезных ископаемых – слава богу, этого добра у нас своего хватает.

Вторая группа северокорейских товаров, востребованных на мировом рынке, – морепродукты. Граждане КНДР активно ведут лов в водах Японского и Желтого морей, зачастую не обращая внимания на такие «мелочи», как границы эксклюзивных экономических зон Китая, России и Японии (деятельность северокорейских браконьеров часто служит источником напряженности в отношениях с этими странами). Но Россия, обладающая внушительным рыболовным флотом, едва ли будет покупать у КНДР минтая или кальмаров.

В-третьих, объектом экспорта из Северной Кореи является рабочая сила. И вот этот специфический «товар» представляет для России немалый интерес. С 1946 года и по настоящее время северокорейские рабочие в той или иной форме постоянно присутствовали на территории СССР/России. В конце 1940-х и в 1950-е годы они трудились на рыбных промыслах, с начала 1960-х и до начала 1990-х – на лесозаготовках, а с середины 1990-х главной (но не единственной) ареной приложения их сил стало строительство.

Поработали, и хватит

В том, что свои профессиональные обязанности корейские рабочие исполняют качественно, сомневаться не приходится. А если принять во внимание то, сколь дешево обходятся их услуги, то придется признать: у них практически нет конкурентов. «Северокорейские рабочие очень производительны по труду, у нас работают в стране, мы знаем их. Они умеют работать», – констатировал вице-премьер Хуснуллин и добавил, что плиточники из КНДР работают в 2,5 раза быстрее российских.

В 2010-е на территории России находились более 30 тысяч северокорейских гастарбайтеров. После того как представители Москвы в ООН (по не очень понятным причинам) проголосовали за резолюции, запрещающие использование труда северокорейских рабочих, значительная их часть вернулась на родину, но некоторые до сих пор остаются в России.

Отправка рабочих в ЛДНР, скорее всего, не создаст особых проблем, поскольку эти республики не подчиняются санкционному режиму. Однако использование рабочих на территории собственно Российской Федерации потребует, скажем так, творческого подхода к существующим юридическим и визовым нормам. Так что, хотя это и было бы экономически выгодно, такого числа северокорейских гастарбайтеров, как 7–10 лет назад, в России уже не будет.

Итак, нам нечего покупать у Северной Кореи. А как насчет продажи ей российских товаров? Интерес к ним у Пхеньяна имеется. В первую очередь это касается нефти. Собственной нефти у КНДР нет, и на протяжении десятилетий страна экспортировала ее и нефтепродукты из-за границы, в основном из СССР/России и Китая.

Нужны Северной Корее и запчасти к оборудованию, которое в свое время поставил ей Советский Союз. Разумеется, северокорейская сторона хотела бы не ограничиваться запчастями, но и получать новую технику – но все такие поставки, строго говоря, нарушают санкционный режим.

И тут все упирается в вопрос: как Пхеньян будет расплачиваться за интересующие его российские товары? КНДР – страна бедная, валюты у нее мало. Вдобавок исторический опыт свидетельствует: как правило, Северная Корея не горит желанием платить за то, что она получает из-за границы, считая эти поставки не столько элементом взаимовыгодного коммерческого обмена, сколько частью программы экономической помощи. На протяжении многих десятилетий Советский Союз торговал с КНДР себе в убыток, итогом чего стала задолженность $11 млрд (ее в конце концов списали в 2012 году). В советские времена такая щедрость была стратегически оправданна, поскольку с ее помощью Москва поддерживала дружественный ей режим в Пхеньяне.

Дипломаты КНДР на протяжении десятилетий использовали конкуренцию великих держав во благо своей страны

Но готова ли современная Россия вернуться к старой практике и начать субсидирование северокорейской экономики, продавая те или иные товары по искусственно заниженным ценам или в рассрочку (с пониманием того, что возникшие долги в обозримом будущем выплачены не будут)? Отчасти КНДР может расплатиться за эти услуги «натурой», то есть оказывая тем или иным российским инициативам дипломатическую поддержку. Первые примеры такого поведения уже есть: в марте, когда Генассамблея ООН голосовала за резолюцию, осуждающую спецоперацию на Украине, Северная Корея оказалась одной из четырех (кроме России) стран, проголосовавших против. Скорее всего, Пхеньян и дальше будет действовать схожим образом. Но есть ли смысл оплачивать эту символическую поддержку вполне реальными деньгами?

Решать это будут в Кремле, а также на Старой и Смоленской площадях. И если там придут к выводу, что субсидирование КНДР целесообразно, то за этим последует активизация российско-северокорейских торговых контактов. Насколько далеко эта активизация зайдет, будет определяться в основном (а то и исключительно) тем, какие суммы на продвижение соответствующих программ решит выделять Москва. В любом случае за дружбу с Северной Кореей придется платить. Суммы эти будут не заоблачные, но и не копеечные – большинство наблюдателей считают, что речь идет о примерно $1–2 млрд в год.

В то же самое время естественное развитие экономических отношений (за немаловажным исключением, которым являются поставки рабочей силы) с КНДР не слишком перспективно, если, конечно, рассматривать эти отношения с чисто коммерческой точки зрения.

Автор – профессор университета Кукмин (Сеул)