Последние месяцы были отмечены необычной активностью в отношениях России и КНДР. Делегации курсируют между Пхеньяном и Москвой с частотой, невиданной уже несколько десятилетий, а в СМИ появляются сообщения о грандиозных планах по развитию двустороннего экономического сотрудничества. Однако имеющийся опыт заставляет относиться к этим наполеоновским планам с некоторым скепсисом. Коммерчески взаимовыгодному сотрудничеству России и КНДР мешают хронические структурные проблемы. Тем не менее есть несколько областей, в которых российская и северокорейская экономики великолепно дополняют друг друга, и едва ли не самой важной из этих отраслей является экспорт северокорейской рабочей силы в Россию/СССР.

Какая экономическая основа может быть у сближения России и КНДР

Отправка северокорейских рабочих в Советский Союз началась еще в 1946 году, и с тех пор, несмотря на все проблемы в отношениях между Москвой и Пхеньяном, не было ни одного дня, когда где-нибудь в нашей стране не трудились бы гастарбайтеры из КНДР.

Причина исключительной живучести этого проекта заключается в том, что на протяжении всей своей истории он был выгоден (а во многих случаях очень выгоден) всем его участникам. Для российского Дальнего Востока, богатого ресурсами, но малонаселенного, всегда остро стояла проблема нехватки рабочей силы. С другой стороны, у Пхеньяна в распоряжении всегда было немало рабочих рук. Наконец, заметная разница в уровне жизни и доходов делала работу в России крайне привлекательной для северокорейцев.

История импорта рабочей силы из КНДР делится на три очень разных периода: с 1946 года до середины 1960-х, с середины 1960-х до начала 1990-х и с начала 1990-х по настоящее время.

В 1946–1949 годах рабочие выезжали в СССР не по направлению северокорейских властей, а по собственной инициативе. Желающий работать в Советском Союзе житель КНДР мог тогда прийти в соответствующее советское учреждение и, заполнив необходимые бумаги, отправиться на заработки. Находясь в СССР, северокорейские гастарбайтеры могли менять место работы и получали такую же зарплату, как советские граждане, хотя и подчинялись тем ограничениям, которые в ту пору действовали в отношении всех иностранцев. Большинство северокорейских рабочих в этот период были задействованы в рыбной промышленности Дальнего Востока, но некоторые трудились лесорубами или шахтерами.

Порой на территории СССР находились 60–70 тысяч северокорейских рабочих. После начала Корейской войны летом 1950-го ввоз рабочих был прекращен, но тех, кто уже находился в Советском Союзе, силой домой не отправляли. Часть из них вернулась на родину в конце 1950-х, а часть – осталась в СССР навсегда.

Второй период в истории использования труда северокорейских рабочих отсчитывается с 1966 года. Теперь власти КНДР сами отбирали политически грамотных, морально устойчивых и физически крепких граждан, которые отправлялись трудиться в лесной промышленности Дальнего Востока и Восточной Сибири.

На советской территории были организованы закрытые поселки-лагеря, в которых находилось подавляющее большинство северокорейских рабочих, а также администрация леспромхозов. Лагеря лесорубов полностью управлялись северокорейской администрацией и представляли собой своеобразные островки КНДР внутри СССР. Взаимодействие рабочих с местным населением не поощрялось, выход из лагеря контролировался, а находиться за его пределами в ночное время было запрещено. Советских граждан на территорию лагеря без уважительных причин тоже обычно не пускали.

Действительно ли в отношениях России и КНДР начался медовый месяц?

Зарплату рабочим платила северокорейская сторона, причем гастарбайтер получал в несколько раз меньше, чем гражданин СССР за ту же работу. Впрочем, и эти деньги казались корейцам огромными. На свою зарплату рабочие могли купить множество товаров, которых у них на родине в принципе не было, но которые в СССР продавались в любом районном универмаге. Отработав в СССР положенные три года, корейцы отправляли домой контейнеры, набитые холодильниками, телевизорами, велосипедами, мотоциклами, не говоря уже об эмалированной посуде и электрических вентиляторах. Все эти товары в Северной Корее были тогда символами статуса, их можно было перепродать с огромной выгодой. В КНДР шутили, что «в Сибири телевизоры растут на деревьях».

Хотя в 1970-е и 1980-е Северная Корея была страной с низким уровнем коррупции, люди, отправляясь в Сибирь за холодильниками и магнитофонами, считали нужным вознаградить начальство, одобрившее их выезд. Обычно в знак благодарности дарили телевизор или магнитофон.

Не оставалось внакладе и государство, с которым за труд его граждан Москва расплачивалась качественной древесиной. В основном Пхеньян ее тут же перепродавал на мировом рынке, получая таким образом конвертируемую валюту.
Показательно, что распад СССР не привел к тому, что северокорейские рабочие исчезли с российских просторов. Третий этап в истории северокорейской трудовой миграции начался в 1990-х и продолжается до сего дня.

Правда, в декабре 2017-го Россия поддержала в Совбезе ООН Резолюцию 2397, запрещавшую использование труда граждан КНДР, – их следовало отправить домой к концу 2019 года. Однако из-за эпидемии ковида и закрытия границ четверть из примерно 30 тысяч корейских гастарбайтеров остались в России. Хотя с тех пор ограничения на кордонах были ослаблены, ясно, что сейчас Москва будет подходить к толкованию резолюций Совбеза, так сказать, творчески. Поэтому можно ожидать, что число северокорейских рабочих в России не только не сократится, но, напротив, вырастет.

Поработали, и хватит

На третьем этапе на смену лесорубам пришли строители. К концу 2010-х они составляли примерно 80% от 30–35 тысяч находившихся в России северокорейских гастарбайтеров. Около 2010 года рабочие из КНДР появились и на некоторых промышленных предприятиях.

С 1990-х корейские рабочие делятся на две группы. Часть из них трудится на тех объектах, куда их направили по соглашению с российскими фирмами, живут в особых общежитиях рядом с этими объектами, находятся под постоянным надзором представителей северокорейских властей и почти не общаются с местными. В таких условиях трудятся те, кто занят на промышленных предприятиях и на крупных стройках. Другая же – большая часть северокорейцев работает на так называемой контрактной основе.

Эта схема более популярна, и практически всякий корейский гастарбайтер старается перейти на контракт, поскольку это сулит ему и больше свободы, и больше денег, чем у тех, кто прикреплен к объектам. Строители-контрактники формируют собственные бригады, причем бригадир (его почему-то часто называют «капитаном») находит заказчика и договаривается с ним об условиях работы. В большинстве случаев такие бригады работают либо с мелкими российскими фирмами, либо же вообще с индивидуальными заказчиками.
Северокорейский контрактник необязательно живет в общаге – бригада может самостоятельно подыскать себе кров. А менеджеры фирмы, от имени которой он работает в России, могут закрывать глаза на то, что рабочий не участвует в партийно-политической учебе, которая для граждан КНДР обязательна.

Контрактники должны регулярно (обычно раз в месяц) передавать своему северокорейскому куратору фиксированную сумму денег. Речь не идет о проценте от их заработка – у менеджеров просто нет возможности контролировать реальные доходы гастарбайтеров. Однако менеджер обычно знает как ситуацию на местном рынке труда, так и уровень профессионализма своих подчиненных и, исходя из этого, представляет, сколько человек, скорее всего, будет зарабатывать за месяц. «Плановая сумма», в итоге поступающая в бюджет, обычно составляет 40–50% от этого ожидаемого заработка. Если рабочему повезет и он заработает больше запланированного, то у него останется больше денег, а если он несколько месяцев подряд не сможет выплачивать условленную сумму, ему грозит самое страшное – отзыв на родину.

В конце 2010-х трудящийся в России северокорейский строитель за год в среднем мог скопить примерно 1,5 тысячи долларов. Жестких ограничений на срок пребывания сейчас не существует, но большинство рабочих проводят в России 3–5 лет. За это время рабочий, скорее всего, отправит домой 5–7 тысяч долларов – сумму, достаточную, чтобы его семья взяла в бессрочную аренду торговую точку в Пхеньяне.

Такая точка дает доход, в 3–4 раза превосходящий доход обычного жителя столицы, и, соответственно, делает семью рабочего более чем зажиточной.

Могут использоваться заработанные таким образом деньги и на открытие какого-то другого малого бизнеса – благо в последние десятилетия малый и средний бизнес в КНДР чувствует себя неплохо.

Попасть на работу за границу сложно. Для этого нужно, во-первых, иметь хорошую анкету; во-вторых, быть в хороших отношениях с начальством; в-третьих, иметь возможность дать взятку.

Разумеется, у простого человека выехать из КНДР в частном порядке и по своей инициативе в большинстве случаев не получится (из этого правила есть исключения, но поездок в Россию они не касаются). Все рабочие отправляются за рубеж организованно и перед отъездом проходят проверку как в партийных органах, так и в органах госбезопасности. Сейчас для выезда в Россию членство в партии необязательно, но надо, чтобы у отправляющегося на заработки рабочего были жена и дети (считается, что это снижает вероятность его побега).

Вопреки распространенному (и наивному) представлению сегодня КНДР довольно коррумпированная страна. Выехать на работу за границу, не дав взяток, невозможно в принципе. В конце 2010-х средний размер мзды, которую приходилось платить, чтобы отправиться в Россию, составлял 400–500 долларов (те, у кого есть проблемы с анкетой или со здоровьем, вынуждены платить больше). Реальная средняя зарплата в Пхеньяне тогда равнялась 60–70 долларам, очевидно, что сумма, которую требовалось дать на лапу, была крупной. Впрочем, если учесть вероятный размер заработков, то это вложение себя с лихвой окупало.

Дипломаты КНДР на протяжении десятилетий использовали конкуренцию великих держав во благо своей страны

Идеализировать северокорейских рабочих нельзя. Система оплаты такова, что они заинтересованы добиться результата или, точнее, его видимости в максимально короткие сроки, а это провоцирует халтуру. Тем не менее в массе своей северокорейцы хорошие работники.

В отличие от выходцев из стран Средней Азии, они не склонны к политическому радикализму. По большей части северокорейские гастарбайтеры – серьезные мужики средних лет, старающиеся не конфликтовать с местными властями и правоохранительными органами. Гастарбайтеры понимают, что такой конфликт с большой вероятностью закончится выдворением на родину (где их, возможно, накажут) или в лучшем случае потерей заработка. Не склонны северокорейцы и к слишком активным ухаживаниям за местными женщинами. Конечно, и романы, и даже браки время от времени имеют место, но их стараются скрывать. Не столько потому, что рабочие опасаются гнева своих жен, сколько из страха перед северокорейскими компетентными органами, которым подобные связи не нравятся.

Если же говорить о более тонких (и долгосрочных) материях, то общение с рабочими свидетельствует: в большинстве случаев пребывание в России становится для граждан КНДР «школой русофилии». Обычно они возвращаются на родину не только с хорошими деньгами, но и с хорошими воспоминаниями. Даже хаос 1990-х не слишком их пугал – тогда в Северной Корее дела обстояли несравнимо хуже. А уж нынешняя Россия кажется северокорейцам исключительно богатой, процветающей и свободной страной.

Автор – профессор университета Кунмин (Сеул)