Архивная публикация 1998 года: "Анатолий Добрынин. Сделано в США"
Назначение подоспело вовремя: в следующем году Анатолию Федоровичу исполняется 80 лет -- самый возраст выходить на работу.Силу его обаяния испытываешь сразу же, как только переступаешь порог квартиры в Спиридоньевском переулке -- довольно скромной для Чрезвычайного и Полномочного Посла (звание это сохранятся пожизненно).
Добрынин, в отличие от многих траченных молью коммунистических вождей, не кажется старомодным. Он держится с невероятным достоинством, не пытается ни оправдать, ни переосмыслить прошлое. Он как документальное кино -- рассказывает, как все было. И эта его беспристрастность (по всей видимости, следствие технического образования и технарского склада ума), помноженная на хорошую память и коммуникабельность, создает образ этакого патриарха отечественной дипломатии. Каковым Добрынин, наверное, и является.
Он проработал в Вашингтоне четверть века -- при шести президентах США (Кеннеди, Джонсоне, Никсоне, Форде, Картере и Рейгане) и пяти генеральных секретарях ЦК КПСС. Был нашим послом в США в самый разгар "холодной войны". Кто знает, возможно, благодаря ему "холодная война" так и осталась холодной.
Дорога в облака
О карьере дипломата Добрынин никогда не мечтал. Родители его были людьми простыми, далекими от "высших сфер": отец, Федор Павлович,-- рабочий-водопроводчик, мама -- билетерша Малого театра.
-- Она писала с жуткими грамматическими ошибками,-- вспоминает Анатолий Федорович.-- Например, своим подругам, проверявшим билеты у входа: "Прапустите яго в театр". Это чтобы я мог приобщаться к прекрасному.
И юный Добрынин от души приобщался. В довоенной Москве он пересмотрел (и не раз) репертуар всех московских театров. И уверяет, что до сих помнит не только всех актеров, которые были заняты в той или иной труппе, но и спектакли, вплоть до мизансцен.
Юноша мечтал о модной тогда авиации -- после школы поступил в Московский авиационный институт, а оттуда распределился в КБ Александра Яковлева, знаменитого создателя истребителей. Руководитель КБ возлагал на Добрынина большие надежды и хотел лет через десять сделать своим замом.
Но судьба в лице ЦК КПСС распорядилась иначе. Партия ведь у нас тогда была чем-то вроде прорицательницы пифии у древних греков. Партия знала и предвидела: "Есть мнение, что вы должны стать великим дипломатом",-- грозно сказала она. И что удивительно, не ошиблась.
Ум, честь и совесть
В один прекрасный день Анатолия Федоровича пригласили в ЦК и предложили поступить в Высшую дипломатическую школу.
Как когда-то говорил князь Меттерних (а он знал толк в дипломатии): "Единственное, что нужно, чтобы стать хорошим дипломатом,-- это ум. Ум же вещь двоякая: либо он есть, либо его нет". Добрынин дипломатом стал.
В 1946-м, окончив дипшколу, он попал на работу в Министерство иностранных дел. Самое выдающееся событие тех лет -- разговор со Сталиным.
-- Произошло это случайно,-- рассказывает Анатолий Федорович.-- Политбюро затребовало какую-то справку из МИДа, и я повез ее в Кремль. В одном из кремлевских коридоров я и столкнулся со Сталиным.
Видя его замешательство, Сталин подошел, расспросил, кто он и где работает, а потом добавил: "Молодежи нечего опасаться товарища Сталина. Он ей друг".
Каша Молотова
В 1952 году Добрынина послали советником в наше посольство в Вашингтон. Там ему пришлось заниматься "неинтересной" работой -- изучать экономику и внутреннюю политику США, сопровождать высокопоставленных чиновников из Москвы. Одним из них оказался министр иностранных дел Молотов.
В своих мемуарах Добрынин описывает случай, рисующий ментальность руководителей сталинского типа. Возвращаясь из США в Европу на пароходе "Куин Мэри", Молотов практически не покидал каюты. Завтраки, обеды и ужины ему носили прямо туда. На завтрак министр ел только "свою кашу", которую ему готовил личный повар. Каждое утро пассажиры фешенебельного парохода наблюдали ритуальную процессию: из каюты советского министра выходила цепочка людей. Впереди -- советник-посланник Добрынин, за ним -- повар с котелком. Замыкал процессию начальник охраны. Не меньше удивление эта троица вызывала на кухне. Любые предложения хоть чем-то разнообразить скромное меню советского министра Молотов безапелляционно отвергал.
Прямолинейно и догматично он вел себя не только в быту, но и в дипломатии. Это обстоятельство во многом объясняет те теплые чувства, которые американцы позднее питали к Добрынину: он был принципиально другим.
Tet-a-tet
В новом качестве полномочного посла Добрынин приехал в Вашингтон в 1962 году.
На первой же встрече с президентом Кеннеди он отошел от привычного протокола. Он разговаривал с Кеннеди один на один, без секретаря и переводчика. Это был беспрецедентный случай. Предыдущие послы слабо знали английский, и потом, традиционно считалось, что оставаться с американцами с глазу на глаз крайне опасно.
Но Добрынин правилами пренебрег. Он передал Кеннеди привет от Хрущева. Президент в ответ вспомнил встречу с советским лидером в Вене, попросил поблагодарить Хрущева за лекарства, которые доставили из Москвы для его больного отца, и все такое. Ничего сверхъестественного в этой беседе не было -- кроме самого факта, что она состоялась и прошла именно таким образом.
Очень быстро определился особый статус Добрынина. Он был не просто послом -- он был конфиденциальным источником. Через него Кремль и Вашингтон общались друг с другом напрямую: он передавал письма Хрущева Кеннеди и ответные послания, подробнейшим образом информировал Москву о настроениях в американских верхах.
Осведомленность в квадрате
Не менее осведомленной персоной была и "вторая половина" Добрынина -- Ирина.
-- Однажды на приеме,-- рассказывает Анатолий Федорович,-- моя жена сидела рядом с начальником американских ВВС, который рассказывал другой своей соседке об авиации и зачем-то написал на салфетке формулу Жуковского. По этой формуле вычисляется подъемная сила крыла самолета. Увидев его каракули, Ирина деликатно вмешалась в беседу: "Простите, генерал, но вы забыли в этой формуле вторую степень".
Об этом тут же стало известно журналистам, и они потом долго обсуждали и вторую степень, и степень разведподготовки жен советских дипломатов. На самом же деле все гораздо проще: Ирина, как и я, окончила авиационный институт.
Советские лидеры охотно пользовались связями и возможностями Добрынина. Перед визитом Никсона в Москву Брежнев намекнул Добрынину, что хочет получить в подарок "кадиллак" последней модели.
И вот когда завершились переговоры по подготовке визита, советник президента США Генри Киссинджер спросил советского посла, что лучше подарить Брежневу. "Ружье? Он ведь заядлый охотник". "Лучше автомобиль. Леонид Ильич еще и заядлый автолюбитель",-- ответил Добрынин и сам смутился от этого явного вымогательства. Но все понимающий Киссинджер ему подмигнул: "Нам это ничего не будет стоить. Автомобильная корпорация даст машину бесплатно. Для них это сумасшедшая реклама".
...Конфиденциально обсуждая с Добрыниным условия очередных переговоров, Киссинджер признавался ему: "Я готов уступить Советам три пункта. Но пусть Брежнев на меня надавит, иначе мне трудно будет объяснить эти уступки американским сенаторам".
По совету Добрынина Брежнев "давил". Когда Киссинджер приезжал в Москву, Леонид Ильич во время переговоров вел себя театрально жестко. Госсекретарь "сдавал" русским три означенных ранее пункта и с чистой совестью ехал докладывать в Вашингтон о твердолобости советских лидеров. А Брежнев отчитывался перед товарищами по Политбюро -- и они восторгались его волей и мудростью.
В общем, все были счастливы, как дети в песочнице, словно делили не ядерное оружие, а пластмассовые ракеты и оловянных солдатиков.
Американские новости
На вопрос, кто из руководителей США запомнился больше или был самым приятным собеседником, Добрынин (наверное, так и положено дипломату) отвечает уклончиво. Дескать, все по-своему интересны. Отношение же их к СССР колебалось в зависимости от ситуации.
-- Наибольшего прогресса мы достигли во времена Никсона, когда три года подряд проходили встречи на высшем уровне. Самым напряженным моментом был, безусловно, "кубинский кризис" 1964 года,-- говорит Анатолий Федорович.
О размещении ядерных боеголовок на Кубе Добрынин узнал... от американцев. Кремль специально не информировал своего посла в Вашингтоне насчет ракет, чтобы тем самым ввести в заблуждение Кеннеди и заставить его постфактум смириться с нашим военным присутствием на Кубе.
Анатолий Федорович же до последнего момента уверял американцев, что СССР не собирается слать кубинцам ядерное оружие. А потом 22 октября 1964 года неожиданно последовало заявления Кеннеди: если русские не уберутся с Кубы, США примет самые решительные меры.
Добрынин тогда встречался с Хрущевым и говорил о том, что Америка действительно пойдет в своем сопротивлении до конца, до атомных бомбардировок.
В результате главы государств решили, что СССР уберет ракеты с Кубы, а американцы свернут военные базы в Турции: с их территории ракеты средней дальности могли долететь до СССР, что очень раздражало Хрущева. Пункт о турецких базах остался "за занавесом": американской общественности о нем не сообщили, чтобы победа Кеннеди была более очевидна.
-- На самом же деле для Кеннеди и Хрущева разрешение "кубинского кризиса" не было ни большой победой, ни крупным поражением,-- комментирует сегодня Добрынин.-- Кеннеди восстановил статус-кво, а Хрущев красиво вышел из затруднительного положения и даже добился уступок по Турции.
Одинаковые лидеры
Артистизм Брежнева Добрынин вспоминает с доброй улыбкой.
-- Серьезно во внешней политики разбирались лишь Андропов и Рыжков,-- говорит Добрынин.-- Справедливости ради скажу, что ничуть не уступали советским лидерам и американские президенты, тоже особо не вникавшие в тонкости международных отношений.
Непросто складывались у Добрынина отношения с его непосредственным шефом Андреем Громыко.
-- Во время переговоров с американцами,-- рассказывает Анатолий Федорович,-- Брежнев мог встать, подойти ко мне и о чем-то там пошептаться. Громыко это задевало, ему казалось, что я рано или поздно его подсижу. Но мне, откровенно говоря, гораздо больше нравилось на оперативном просторе -- в Америке.
Goodbye, America
Закат карьеры Добрынина совпал с новым международным курсом Горбачева. В 1986 году Анатолия Федоровича отозвали в Москву. На прощальном приеме, который он дал в советском посольстве в Вашингтоне, гости по полчаса стояли в очереди, чтобы пожать послу руку.
В Москве Добрынин стал заведовать международным отделом ЦК. Это был чисто декоративный орган, занимавшийся связями с зарубежными компартиями. До реальной политики Добрынина не допустили. Время от времени он выполнял конфиденциальные поручения Горбачева -- встречался в канцлером Колем, президентом Бушем, главой Афганистана Наджибуллой и премьером Индии Радживом Ганди.
-- Во внешней политике у Горбачева не было продуманной концепции,-- говорит Анатолий Федорович,-- он просто сдавал одну позицию за другой. Горбачев согласился на объединение Германии, не увязав его с общей системой европейской безопасности. Поэтому, когда все наши бывшие союзники по Варшавскому Договору попросились в НАТО, России просто не было чем ответить.
Или предложение Горбачева по одностороннему сокращению наших Вооруженных Сил на 500 тысяч человек! Или вывод советских войск из стран Восточной Европы! Военным и их семьям просто было негде жить. Эти броские программы были совершенно не просчитаны с финансовой точки зрения. В результате все бремя по сокращению армии легло только на СССР, хотя в этом запросто мог поучаствовать и Запад.
-- В обмен на все эти уступки,-- продолжает Добрынин,-- Горбачев и Шеварднадзе могли должны были получить большие компенсации для страны. Но они не проявили необходимой настойчивости. В результате Россия сегодня ужалась до границ 1653 года, и мы с трудом находим военные силы для обороны южных рубежей.
Когда слушаешь Добрынина, становится немного стыдно за собственный щенячий восторг времен перестройки. Как мы, рядовые граждане, радовались нашей новой миролюбивой политике! А нам, оказывается, не ответили взаимностью...
Сам Добрынин в этом смысле оказался более удачлив. Вот и со своим шефом на новой должности, нынешним секретарем Совета безопасности Кокошиным он познакомился в Америке: тот был молодым стажером, проходившим практику в советском посольстве. Через много лет Кокошин отплатил Добрынину взаимностью, призвав на службу почти 80-летнего патриарха.
Назначение подоспело вовремя: в следующем году Анатолию Федоровичу исполняется 80 лет -- самый возраст выходить на работу.Силу его обаяния испытываешь сразу же, как только переступаешь порог квартиры в Спиридоньевском переулке -- довольно скромной для Чрезвычайного и Полномочного Посла (звание это сохранятся пожизненно).
Добрынин, в отличие от многих траченных молью коммунистических вождей, не кажется старомодным. Он держится с невероятным достоинством, не пытается ни оправдать, ни переосмыслить прошлое. Он как документальное кино -- рассказывает, как все было. И эта его беспристрастность (по всей видимости, следствие технического образования и технарского склада ума), помноженная на хорошую память и коммуникабельность, создает образ этакого патриарха отечественной дипломатии. Каковым Добрынин, наверное, и является.
Он проработал в Вашингтоне четверть века -- при шести президентах США (Кеннеди, Джонсоне, Никсоне, Форде, Картере и Рейгане) и пяти генеральных секретарях ЦК КПСС. Был нашим послом в США в самый разгар "холодной войны". Кто знает, возможно, благодаря ему "холодная война" так и осталась холодной.
Дорога в облака
О карьере дипломата Добрынин никогда не мечтал. Родители его были людьми простыми, далекими от "высших сфер": отец, Федор Павлович,-- рабочий-водопроводчик, мама -- билетерша Малого театра.
-- Она писала с жуткими грамматическими ошибками,-- вспоминает Анатолий Федорович.-- Например, своим подругам, проверявшим билеты у входа: "Прапустите яго в театр". Это чтобы я мог приобщаться к прекрасному.
И юный Добрынин от души приобщался. В довоенной Москве он пересмотрел (и не раз) репертуар всех московских театров. И уверяет, что до сих помнит не только всех актеров, которые были заняты в той или иной труппе, но и спектакли, вплоть до мизансцен.
Юноша мечтал о модной тогда авиации -- после школы поступил в Московский авиационный институт, а оттуда распределился в КБ Александра Яковлева, знаменитого создателя истребителей. Руководитель КБ возлагал на Добрынина большие надежды и хотел лет через десять сделать своим замом.
Но судьба в лице ЦК КПСС распорядилась иначе. Партия ведь у нас тогда была чем-то вроде прорицательницы пифии у древних греков. Партия знала и предвидела: "Есть мнение, что вы должны стать великим дипломатом",-- грозно сказала она. И что удивительно, не ошиблась.
Ум, честь и совесть
В один прекрасный день Анатолия Федоровича пригласили в ЦК и предложили поступить в Высшую дипломатическую школу.
Как когда-то говорил князь Меттерних (а он знал толк в дипломатии): "Единственное, что нужно, чтобы стать хорошим дипломатом,-- это ум. Ум же вещь двоякая: либо он есть, либо его нет". Добрынин дипломатом стал.
В 1946-м, окончив дипшколу, он попал на работу в Министерство иностранных дел. Самое выдающееся событие тех лет -- разговор со Сталиным.
-- Произошло это случайно,-- рассказывает Анатолий Федорович.-- Политбюро затребовало какую-то справку из МИДа, и я повез ее в Кремль. В одном из кремлевских коридоров я и столкнулся со Сталиным.
Видя его замешательство, Сталин подошел, расспросил, кто он и где работает, а потом добавил: "Молодежи нечего опасаться товарища Сталина. Он ей друг".
Каша Молотова
В 1952 году Добрынина послали советником в наше посольство в Вашингтон. Там ему пришлось заниматься "неинтересной" работой -- изучать экономику и внутреннюю политику США, сопровождать высокопоставленных чиновников из Москвы. Одним из них оказался министр иностранных дел Молотов.
В своих мемуарах Добрынин описывает случай, рисующий ментальность руководителей сталинского типа. Возвращаясь из США в Европу на пароходе "Куин Мэри", Молотов практически не покидал каюты. Завтраки, обеды и ужины ему носили прямо туда. На завтрак министр ел только "свою кашу", которую ему готовил личный повар. Каждое утро пассажиры фешенебельного парохода наблюдали ритуальную процессию: из каюты советского министра выходила цепочка людей. Впереди -- советник-посланник Добрынин, за ним -- повар с котелком. Замыкал процессию начальник охраны. Не меньше удивление эта троица вызывала на кухне. Любые предложения хоть чем-то разнообразить скромное меню советского министра Молотов безапелляционно отвергал.
Прямолинейно и догматично он вел себя не только в быту, но и в дипломатии. Это обстоятельство во многом объясняет те теплые чувства, которые американцы позднее питали к Добрынину: он был принципиально другим.
Tet-a-tet
В новом качестве полномочного посла Добрынин приехал в Вашингтон в 1962 году.
На первой же встрече с президентом Кеннеди он отошел от привычного протокола. Он разговаривал с Кеннеди один на один, без секретаря и переводчика. Это был беспрецедентный случай. Предыдущие послы слабо знали английский, и потом, традиционно считалось, что оставаться с американцами с глазу на глаз крайне опасно.
Но Добрынин правилами пренебрег. Он передал Кеннеди привет от Хрущева. Президент в ответ вспомнил встречу с советским лидером в Вене, попросил поблагодарить Хрущева за лекарства, которые доставили из Москвы для его больного отца, и все такое. Ничего сверхъестественного в этой беседе не было -- кроме самого факта, что она состоялась и прошла именно таким образом.
Очень быстро определился особый статус Добрынина. Он был не просто послом -- он был конфиденциальным источником. Через него Кремль и Вашингтон общались друг с другом напрямую: он передавал письма Хрущева Кеннеди и ответные послания, подробнейшим образом информировал Москву о настроениях в американских верхах.
Осведомленность в квадрате
Не менее осведомленной персоной была и "вторая половина" Добрынина -- Ирина.
-- Однажды на приеме,-- рассказывает Анатолий Федорович,-- моя жена сидела рядом с начальником американских ВВС, который рассказывал другой своей соседке об авиации и зачем-то написал на салфетке формулу Жуковского. По этой формуле вычисляется подъемная сила крыла самолета. Увидев его каракули, Ирина деликатно вмешалась в беседу: "Простите, генерал, но вы забыли в этой формуле вторую степень".
Об этом тут же стало известно журналистам, и они потом долго обсуждали и вторую степень, и степень разведподготовки жен советских дипломатов. На самом же деле все гораздо проще: Ирина, как и я, окончила авиационный институт.
Советские лидеры охотно пользовались связями и возможностями Добрынина. Перед визитом Никсона в Москву Брежнев намекнул Добрынину, что хочет получить в подарок "кадиллак" последней модели.
И вот когда завершились переговоры по подготовке визита, советник президента США Генри Киссинджер спросил советского посла, что лучше подарить Брежневу. "Ружье? Он ведь заядлый охотник". "Лучше автомобиль. Леонид Ильич еще и заядлый автолюбитель",-- ответил Добрынин и сам смутился от этого явного вымогательства. Но все понимающий Киссинджер ему подмигнул: "Нам это ничего не будет стоить. Автомобильная корпорация даст машину бесплатно. Для них это сумасшедшая реклама".
...Конфиденциально обсуждая с Добрыниным условия очередных переговоров, Киссинджер признавался ему: "Я готов уступить Советам три пункта. Но пусть Брежнев на меня надавит, иначе мне трудно будет объяснить эти уступки американским сенаторам".
По совету Добрынина Брежнев "давил". Когда Киссинджер приезжал в Москву, Леонид Ильич во время переговоров вел себя театрально жестко. Госсекретарь "сдавал" русским три означенных ранее пункта и с чистой совестью ехал докладывать в Вашингтон о твердолобости советских лидеров. А Брежнев отчитывался перед товарищами по Политбюро -- и они восторгались его волей и мудростью.
В общем, все были счастливы, как дети в песочнице, словно делили не ядерное оружие, а пластмассовые ракеты и оловянных солдатиков.
Американские новости
На вопрос, кто из руководителей США запомнился больше или был самым приятным собеседником, Добрынин (наверное, так и положено дипломату) отвечает уклончиво. Дескать, все по-своему интересны. Отношение же их к СССР колебалось в зависимости от ситуации.
-- Наибольшего прогресса мы достигли во времена Никсона, когда три года подряд проходили встречи на высшем уровне. Самым напряженным моментом был, безусловно, "кубинский кризис" 1964 года,-- говорит Анатолий Федорович.
О размещении ядерных боеголовок на Кубе Добрынин узнал... от американцев. Кремль специально не информировал своего посла в Вашингтоне насчет ракет, чтобы тем самым ввести в заблуждение Кеннеди и заставить его постфактум смириться с нашим военным присутствием на Кубе.
Анатолий Федорович же до последнего момента уверял американцев, что СССР не собирается слать кубинцам ядерное оружие. А потом 22 октября 1964 года неожиданно последовало заявления Кеннеди: если русские не уберутся с Кубы, США примет самые решительные меры.
Добрынин тогда встречался с Хрущевым и говорил о том, что Америка действительно пойдет в своем сопротивлении до конца, до атомных бомбардировок.
В результате главы государств решили, что СССР уберет ракеты с Кубы, а американцы свернут военные базы в Турции: с их территории ракеты средней дальности могли долететь до СССР, что очень раздражало Хрущева. Пункт о турецких базах остался "за занавесом": американской общественности о нем не сообщили, чтобы победа Кеннеди была более очевидна.
-- На самом же деле для Кеннеди и Хрущева разрешение "кубинского кризиса" не было ни большой победой, ни крупным поражением,-- комментирует сегодня Добрынин.-- Кеннеди восстановил статус-кво, а Хрущев красиво вышел из затруднительного положения и даже добился уступок по Турции.
Одинаковые лидеры
Артистизм Брежнева Добрынин вспоминает с доброй улыбкой.
-- Серьезно во внешней политики разбирались лишь Андропов и Рыжков,-- говорит Добрынин.-- Справедливости ради скажу, что ничуть не уступали советским лидерам и американские президенты, тоже особо не вникавшие в тонкости международных отношений.
Непросто складывались у Добрынина отношения с его непосредственным шефом Андреем Громыко.
-- Во время переговоров с американцами,-- рассказывает Анатолий Федорович,-- Брежнев мог встать, подойти ко мне и о чем-то там пошептаться. Громыко это задевало, ему казалось, что я рано или поздно его подсижу. Но мне, откровенно говоря, гораздо больше нравилось на оперативном просторе -- в Америке.
Goodbye, America
Закат карьеры Добрынина совпал с новым международным курсом Горбачева. В 1986 году Анатолия Федоровича отозвали в Москву. На прощальном приеме, который он дал в советском посольстве в Вашингтоне, гости по полчаса стояли в очереди, чтобы пожать послу руку.
В Москве Добрынин стал заведовать международным отделом ЦК. Это был чисто декоративный орган, занимавшийся связями с зарубежными компартиями. До реальной политики Добрынина не допустили. Время от времени он выполнял конфиденциальные поручения Горбачева -- встречался в канцлером Колем, президентом Бушем, главой Афганистана Наджибуллой и премьером Индии Радживом Ганди.
-- Во внешней политике у Горбачева не было продуманной концепции,-- говорит Анатолий Федорович,-- он просто сдавал одну позицию за другой. Горбачев согласился на объединение Германии, не увязав его с общей системой европейской безопасности. Поэтому, когда все наши бывшие союзники по Варшавскому Договору попросились в НАТО, России просто не было чем ответить.
Или предложение Горбачева по одностороннему сокращению наших Вооруженных Сил на 500 тысяч человек! Или вывод советских войск из стран Восточной Европы! Военным и их семьям просто было негде жить. Эти броские программы были совершенно не просчитаны с финансовой точки зрения. В результате все бремя по сокращению армии легло только на СССР, хотя в этом запросто мог поучаствовать и Запад.
-- В обмен на все эти уступки,-- продолжает Добрынин,-- Горбачев и Шеварднадзе могли должны были получить большие компенсации для страны. Но они не проявили необходимой настойчивости. В результате Россия сегодня ужалась до границ 1653 года, и мы с трудом находим военные силы для обороны южных рубежей.
Когда слушаешь Добрынина, становится немного стыдно за собственный щенячий восторг времен перестройки. Как мы, рядовые граждане, радовались нашей новой миролюбивой политике! А нам, оказывается, не ответили взаимностью...
Сам Добрынин в этом смысле оказался более удачлив. Вот и со своим шефом на новой должности, нынешним секретарем Совета безопасности Кокошиным он познакомился в Америке: тот был молодым стажером, проходившим практику в советском посольстве. Через много лет Кокошин отплатил Добрынину взаимностью, призвав на службу почти 80-летнего патриарха.
ВАДИМ БЕЛОВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
