Архивная публикация 2000 года: "Человек на своем месте"
Молодым людям их мудрые наставники часто повторяют: "Ищите свое место в жизни!" И для пущей убедительности указуют перстом на первого попавшегося (а их вокруг -- толпы и толпы) Иванова-Петрова-Сидорова, у которого вечно не то голодный, не то похмельный блеск в глазах и от которого за версту несет специфическим духом несчастья и неустройства. И говорят назидательно: "Видите? Он не нашел своего места в жизни"...Бороться и искать
Большинство молодых людей, представив себя в роли Иванова-Петрова-Сидорова, внутренне содрогаются и начинают нервно озираться в поисках какого-нибудь "места", где можно спастись от такой злой судьбы. Какое-нибудь "место" непременно находится, а дальше начинается жизнь, в ходе которой многие понимают, что их "место" какое-то не очень "свое", зато неподалеку куча народу занимает явно "чужие" места и одно из них кажется прямо-таки родным. И глаза загораются не то голодным, не то похмельным блеском.
Словом, драма.
С недавних пор эта устойчивая словесная формула "искать свое место в жизни" стала меня ужасно раздражать. Даже знаю, с каких именно пор -- когда слово "искать" все чаще стали заменять словом "бороться". Хотя "искать" мне тоже не очень нравилось.
Что же это за штука такая -- "свое место", которое непременно нужно либо найти, либо завоевать? Вообще, верно ли, что у всякого человека (а появляется он на свет благодаря счастливому или несчастливому стечению множества случайностей) изначально есть где-то это самое мистическое "свое место" и он должен каким-то неведомым способом (и желательно пораньше) сначала угадать его координаты, а потом энергично туда целеустремиться, в результате чего наступит гармония и полное счастье?
Но вот, предположим, энергии и целеустремленности у человека не хватило, "своего места" он не нашел или не добился... и получается полная ерунда. Потому что если "место" кем-то или чем-то (Богом, судьбой, предопределением) ему изначально создано, то и в человека должно быть вложено ровно столько ума, энергии, сообразительности, чтобы он это "свое место" нашел. Иначе жизнь превращается в разновидность военно-спортивной игры "Зарница", популярной в эпоху позднего застоя, в "бег на месте", воспетый Высоцким.
Если же Бога, судьбы, предопределения нет, то нет, разумеется, и никакого "своего места".
Популярная психолингвистика
Здесь всякий проницательный читатель просто обязан возмутиться и внятно сказать мне, что я валяю дурака и пытаюсь его обмануть, наивно "реализуя" словесный "образ", метафору, которая означает всего-навсего что-то вроде "в полной мере использовать свои природные качества и таланты", "самореализоваться". Да и насчет Бога, судьбы и предопределения тоже не так все схематично, как доложено у меня.
Да, верно, виноват. Чтобы реабилитироваться, прибегну к еще одной устойчивой формуле-пословице.
Когда говорят "язык мой -- враг мой", обычно имеют в виду язык в прямом физиологическом смысле, и все вместе означает "не болтай, хуже будет". Мне же хочется прочитать эту пословицу расширительно, имея в виду язык с большой, так сказать, буквы -- как средство общения, знаковую систему, свод устоявшихся словосочетаний, наконец, единственный известный нам способ мышления. Так вот, язык в этом смысле (не только родной "великий и могучий", но и любой другой) тоже некоторым образом "враг мой" (и всякого другого человека). Потому что за тысячелетия своего существования накопил огромное количество "мин", "ловушек" и "растяжек", а некоторые его "пласты" просто-таки радиоактивны. Это на самом деле сложнейшая культурфилософская проблема, и у меня нет ни квалификации, ни времени, чтобы в нее по-настоящему углубляться. Укажу лишь на один частный ее аспект, имеющий отношение к теме.
Я сильно подозреваю, что миллионы (даже миллиарды) людей на этой планете не хозяева своего языка, а рабы его. Язык, казалось бы, рациональнейшая часть общечеловеческой культуры, а бытует он -- то есть воздействует на реальность и организует ее -- подчас чисто иррационально. Слово написанное или сказанное для большинства людей не повод для размышлений о его (слова) замечательной многозначности и для выбора подходящего для данной конкретной ситуации значения, а некий приказ подсознанию, грозный императив. Сказано: "Ищи свое место в жизни", "свою дорогу", "свой путь" -- в разных языках это может называться по-разному,-- и миллионы людей исступленно, толкаясь локтями, давя ближних и дальних, стреляя, будут "искать" и завоевывать.
А все дело в том, что язык, на котором мы общаемся друг с другом, при помощи которого мы пытаемся понять окружающую нас действительность,-- порождение цивилизации оседлых земледельцев. Эти люди были -- задолго до юридического оформления крепостного права -- закреплены за своим полем, без остатка уложены в жесткое расписание природного цикла. Неистребимая идея "своего места" в жизни -- это ностальгия языка, тоска культуры по своему простому и понятному детству, когда "где родился, там и пригодился". С точки зрения такой культуры, "и мореплаватель, и плотник" (то есть скитальцы по роду деятельности) -- люди, может быть, время от времени и полезные, однако подозрительные, ибо где же их "место", в которое они вросли "корнями"? Поматросят и бросят. Я уж не говорю о "купце", другое имя которого в нашем языке -- "гость". "Гость" не "хозяин", он существо бездомное. И на сей счет навеки приговорено: "В гостях хорошо, а дома лучше".
Стратегии выживания
"Свое место" в понимании обычного человека -- это, во-первых, место, где он пребывает, и, во-вторых, место, где ему хорошо, с которого он по своей воле ни за что не уйдет. Он доволен работой, у него все получается, начальство и сослуживцы его любят, семья обожает, денег хватает на пристойную жизнь. Вот оно -- "свое место", да?
Нет.
Во-первых, вокруг (сбоку, сверху, снизу) десятки людей, которые искренне считают, что небесная канцелярия допустила грубейшую ошибку, и тот -- довольный жизнью и собой -- занимает как раз чужое, то есть их, место.
Во-вторых, хочется нам или не хочется, живем на рынке и "место" наше беззащитно перед лицом грозных рыночных стихий -- конъюнктура меняется, конкуренция обостряется, инфляция галопирует, кризисы разражаются. Продукция моей фирмы вдруг оказывается никому не нужна, фирма растворяется в стихиях, "свое место", где было так хорошо, исчезает, я остаюсь на улице. Что дальше?
Есть несколько стратегий.
Первая. Оглядевшись и поразмыслив, я, не теряя времени и не впадая в мировую скорбь, переучиваюсь или переезжаю и еще раз (уже догадываясь, что в жизни мне придется сделать это не единожды) нахожу место, где мне хорошо.
Вторая. С отвращением и тяжестью на душе занимаю хоть какое-нибудь (явно "чужое") место неподалеку от бывшего "своего" и томлюсь на нем, проклиная все на свете, наживая язву и неврастению, завидуя счастливчикам и по мере возможностей мешая им благоденствовать.
Третья. Я посвящаю свой вдруг появившийся досуг душещипательным воспоминаниям о "своем месте", коего лишился из-за происков конкурентов, предательства друзей, скверного мироустройства, коррумпированного правительства, евреев, лиц кавказской национальности, Международного валютного фонда (нужное подчеркнуть). Ежели я существо пассивное, я в этом случае мирно спиваюсь. А ежели, напротив, "пассионарное" -- начинаю великую и ужасную борьбу с конкурентами, друзьями, мироустройством, правительством, евреями и далее по списку.
Как вы думаете, господа, какие стратегии наиболее популярны среди "наших" людей ("наш" человек -- понятие, не имеющее ничего общего с этнической принадлежностью индивидуума)? Разумеется, вторая и третья. Поскольку у "наших людей" и в крови, и в языке -- "любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам". Мало до кого доходит, что эти слова классика все-таки художественный образ, а не прямое руководство к действию. Не знаю, как насчет гробов, а пепелище -- место, для жизни не весьма удобное.
Но есть еще четвертая стратегия, суровую серьезность которой способны вынести избранные одиночки: "свое место" они создают себе сами. И стараются не врать себе, что это на всю жизнь. Выгораживающий себе кусок целины под нашим небом лучше многих прочих знает, как прихотливо и разнообразно придуман этот мир, как переменчивы погода и судьба, сколько у Бога всяких забот, помимо наших.
Эти именно люди -- нравятся они нам или не нравятся -- владеют миром, это они заведуют распределением "своих мест" для тех, кто еще не понял, что судьба, провидение ничего для нас не приготовили, что жить вообще холодно и страшно.
Несколько жизней в одной
Впрочем, не будем о печальном и оставим метафизику "юношам бледным, со взором горящим". Притворимся сугубыми прагматиками и подумаем трезво: к чему должен быть готов человек, только-только начинающий самостоятельно жить?
Во-первых, к тому, что здесь никто его не ждет. Что доказывать сам факт своего существования и присутствия придется долго и терпеливо, я бы даже сказал -- смиренно.
Во-вторых, хорошо бы пораньше понять, что человек задуман существом универсальным, способным -- в силу данных ему уникальных средств адаптации -- прожить не одну, а несколько жизней в одной.
В-третьих, вступающему в жизнь и его наставникам нужно знать, что сейчас мир меняется быстрее, чем инструменты для его познания, которыми мы располагаем, например тот же язык.
История непрерывно "модернизирует" человека, как модернизируют базовый тип компьютера. Она составляет все более и более сложные программы и вопрошает: а это ты можешь? а это? а как ты будешь работать вот в таком режиме? а не пора ли тебе несколько прибавить в тактовой частоте? И человек пока оправдывает ожидания -- возможности, в него заложенные, отнюдь не исчерпаны. Необходимость выживать в любых предложенных обстоятельствах заставила его научиться обгонять самого себя: он сам уже пребывает в некоем новом, неизведанном пространстве, он это пространство "методом тыка" уже обустраивает для жизни, а его бессмертный "здравый смысл", его язык, его культура все еще там, в старом пространстве-времени, откуда он убежал. Состояние, прямо скажем, не из самых комфортных, от перегрузок в глазах темно, но деваться некуда. Когда-то Гребенщиков пел: "Чтобы стоять, я должен держаться корней..." Ну что же, Гребенщиков у нас что-то вроде буддиста и вообще йога, ему, наверное, даже сидеть удобнее в позе лотоса. Но кто же теперь позволит нормальному современному человеку "стоять"? Ему, чтобы почва не ушла из-под ног, чтобы не упасть, надо не стоять, а бежать.
Ну да ладно. Что-то я увлекся абстрактными рассуждениями о человеке "вообще", забыв о том, что все законы и механизмы, исправно работающие почти в любой точке земного шара, попав в пределы любезного нашего отечества, тут же начинают чудить.
Ну, например, совершенно точно известно про человека "вообще", что он наделен сильнейшим инстинктом самосохранения, а также инстинктом сохранения и продолжения рода. Ежели в деревне, поселке, городе, где нормальный человек живет, работы (а стало быть, и пропитания для семьи) нет и не предвидится, что делает нормальный человек? Бросает все, хватает под мышки детей и жену и срочно перемещается туда, где работа и пропитание есть. Вариант: жена и дети остаются сторожить дом, а кормилец отправляется на заработки. Иначе жизнь и здоровье детей -- то есть судьба рода -- под большим вопросом.
А что делает наш человек? Наш человек отправляет жену и детей побираться по таким же нищим соседям, а сам впадает в мечтательность и предается несерьезным надеждам, повторяя где-то прочитанную глупость: "Должно же государство когда-нибудь повернуться лицом к крестьянину (шахтеру, геологу, микробиологу)!" Между тем государство давно уже смотрит ему в лицо, и во взоре его (государства) читается тоже некая мечта: "Да чтоб ты сдох, нахлебник!"
Как известно, "лицом к лицу лица не увидать" -- и эти гляделки продолжаются. По данным социологов, 54% нашего населения никогда не покидали "своего места" (пребывание в армии и тюрьме не считается). Для страны, переживающей такой жестокий кризис, это чудовищно большой процент, свидетельствующий не только о "внешней", но и о "внутренней" неподвижности страны.
Все ссылки на загадочный "национальный характер", на особливую привязанность русского человека к малой родине и трепетную связь его с родными могилами всякому сколько-нибудь знающему русскую историю просто смешны. Когда-то у русского человека словно шило торчало. Иначе откуда бы появилось у нас казачество и кто бы за нас дошел до Тихого океана и Калифорнии, не говоря уж об Аляске? И это на фоне жесточайшего крепостного права, в эпоху которого любимейшим праздником русских поселян был Юрьев день -- то есть день, когда можно было бросить "своего" барина ("свое место", "родные могилы" и пр.) и перейти невозбранно к другому, третьему, четвертому! А ежели бы русские (и нерусские) крестьяне сентиментально сидели бы и чахли в своих голодных, малоземельных деревнях, откуда бы взялись в столицах извозчики, дворники, трактирные половые, портные, аптекари и прочие полезные люди? Едва же крестьянам дали свободу, они и вовсе массами побежали в города -- на фабрики, заводы и стройки. Без них не было бы ни бурно развивавшейся русской промышленности, ни грандиозной железной дороги, связавшей Атлантический океан с Тихим.
Да что там говорить: ежели бы мой дед-крестьянин в далеком 1929 году сидел бы в своей уральской деревне и смирно дожидался, когда к нему, заработавшему на железную крышу и купившему в кредит сеялку, "повернется лицом государство", вряд ли бы я появился на свет, чтобы поминать его теперь добрым словом. Но дед смиренничать и сентиментальничать не стал, все бросил и убежал от коллективизации в город вместе со всей немаленькой семьей.
Словом, нельзя вновь и вновь не восхищаться педагогическим мастерством Софьи Власьевны, как ласково называли диссиденты советскую власть: буйный и непоседливый народ наш она за считанные десятилетия буквально пригвоздила к "своему месту", используя чрезвычайно простую и эффективную методику -- народ бежать, а она -- сажать. Двух поколений отсидевших оказалось достаточно, чтобы у следующих двух образовалось наследственное дрожание поджилок.
Так и хочется задать привычный русский вопрос: что же делать? А ничего. Ежели вы все еще сидите на "своем месте" и вам скучно, повторите школьную программу, перечитайте Чехова. Он написал "Вишневый сад" почти сто лет назад. Он, проживший по меньшей мере три жизни (это за сорок четыре года!), построивший два дома и посадивший два сада,-- он уже знал о печальной ущербности жизни на одном месте, чем мы будем мучиться ближайшие двести лет.
Молодым людям их мудрые наставники часто повторяют: "Ищите свое место в жизни!" И для пущей убедительности указуют перстом на первого попавшегося (а их вокруг -- толпы и толпы) Иванова-Петрова-Сидорова, у которого вечно не то голодный, не то похмельный блеск в глазах и от которого за версту несет специфическим духом несчастья и неустройства. И говорят назидательно: "Видите? Он не нашел своего места в жизни"...Бороться и искать
Большинство молодых людей, представив себя в роли Иванова-Петрова-Сидорова, внутренне содрогаются и начинают нервно озираться в поисках какого-нибудь "места", где можно спастись от такой злой судьбы. Какое-нибудь "место" непременно находится, а дальше начинается жизнь, в ходе которой многие понимают, что их "место" какое-то не очень "свое", зато неподалеку куча народу занимает явно "чужие" места и одно из них кажется прямо-таки родным. И глаза загораются не то голодным, не то похмельным блеском.
Словом, драма.
С недавних пор эта устойчивая словесная формула "искать свое место в жизни" стала меня ужасно раздражать. Даже знаю, с каких именно пор -- когда слово "искать" все чаще стали заменять словом "бороться". Хотя "искать" мне тоже не очень нравилось.
Что же это за штука такая -- "свое место", которое непременно нужно либо найти, либо завоевать? Вообще, верно ли, что у всякого человека (а появляется он на свет благодаря счастливому или несчастливому стечению множества случайностей) изначально есть где-то это самое мистическое "свое место" и он должен каким-то неведомым способом (и желательно пораньше) сначала угадать его координаты, а потом энергично туда целеустремиться, в результате чего наступит гармония и полное счастье?
Но вот, предположим, энергии и целеустремленности у человека не хватило, "своего места" он не нашел или не добился... и получается полная ерунда. Потому что если "место" кем-то или чем-то (Богом, судьбой, предопределением) ему изначально создано, то и в человека должно быть вложено ровно столько ума, энергии, сообразительности, чтобы он это "свое место" нашел. Иначе жизнь превращается в разновидность военно-спортивной игры "Зарница", популярной в эпоху позднего застоя, в "бег на месте", воспетый Высоцким.
Если же Бога, судьбы, предопределения нет, то нет, разумеется, и никакого "своего места".
Популярная психолингвистика
Здесь всякий проницательный читатель просто обязан возмутиться и внятно сказать мне, что я валяю дурака и пытаюсь его обмануть, наивно "реализуя" словесный "образ", метафору, которая означает всего-навсего что-то вроде "в полной мере использовать свои природные качества и таланты", "самореализоваться". Да и насчет Бога, судьбы и предопределения тоже не так все схематично, как доложено у меня.
Да, верно, виноват. Чтобы реабилитироваться, прибегну к еще одной устойчивой формуле-пословице.
Когда говорят "язык мой -- враг мой", обычно имеют в виду язык в прямом физиологическом смысле, и все вместе означает "не болтай, хуже будет". Мне же хочется прочитать эту пословицу расширительно, имея в виду язык с большой, так сказать, буквы -- как средство общения, знаковую систему, свод устоявшихся словосочетаний, наконец, единственный известный нам способ мышления. Так вот, язык в этом смысле (не только родной "великий и могучий", но и любой другой) тоже некоторым образом "враг мой" (и всякого другого человека). Потому что за тысячелетия своего существования накопил огромное количество "мин", "ловушек" и "растяжек", а некоторые его "пласты" просто-таки радиоактивны. Это на самом деле сложнейшая культурфилософская проблема, и у меня нет ни квалификации, ни времени, чтобы в нее по-настоящему углубляться. Укажу лишь на один частный ее аспект, имеющий отношение к теме.
Я сильно подозреваю, что миллионы (даже миллиарды) людей на этой планете не хозяева своего языка, а рабы его. Язык, казалось бы, рациональнейшая часть общечеловеческой культуры, а бытует он -- то есть воздействует на реальность и организует ее -- подчас чисто иррационально. Слово написанное или сказанное для большинства людей не повод для размышлений о его (слова) замечательной многозначности и для выбора подходящего для данной конкретной ситуации значения, а некий приказ подсознанию, грозный императив. Сказано: "Ищи свое место в жизни", "свою дорогу", "свой путь" -- в разных языках это может называться по-разному,-- и миллионы людей исступленно, толкаясь локтями, давя ближних и дальних, стреляя, будут "искать" и завоевывать.
А все дело в том, что язык, на котором мы общаемся друг с другом, при помощи которого мы пытаемся понять окружающую нас действительность,-- порождение цивилизации оседлых земледельцев. Эти люди были -- задолго до юридического оформления крепостного права -- закреплены за своим полем, без остатка уложены в жесткое расписание природного цикла. Неистребимая идея "своего места" в жизни -- это ностальгия языка, тоска культуры по своему простому и понятному детству, когда "где родился, там и пригодился". С точки зрения такой культуры, "и мореплаватель, и плотник" (то есть скитальцы по роду деятельности) -- люди, может быть, время от времени и полезные, однако подозрительные, ибо где же их "место", в которое они вросли "корнями"? Поматросят и бросят. Я уж не говорю о "купце", другое имя которого в нашем языке -- "гость". "Гость" не "хозяин", он существо бездомное. И на сей счет навеки приговорено: "В гостях хорошо, а дома лучше".
Стратегии выживания
"Свое место" в понимании обычного человека -- это, во-первых, место, где он пребывает, и, во-вторых, место, где ему хорошо, с которого он по своей воле ни за что не уйдет. Он доволен работой, у него все получается, начальство и сослуживцы его любят, семья обожает, денег хватает на пристойную жизнь. Вот оно -- "свое место", да?
Нет.
Во-первых, вокруг (сбоку, сверху, снизу) десятки людей, которые искренне считают, что небесная канцелярия допустила грубейшую ошибку, и тот -- довольный жизнью и собой -- занимает как раз чужое, то есть их, место.
Во-вторых, хочется нам или не хочется, живем на рынке и "место" наше беззащитно перед лицом грозных рыночных стихий -- конъюнктура меняется, конкуренция обостряется, инфляция галопирует, кризисы разражаются. Продукция моей фирмы вдруг оказывается никому не нужна, фирма растворяется в стихиях, "свое место", где было так хорошо, исчезает, я остаюсь на улице. Что дальше?
Есть несколько стратегий.
Первая. Оглядевшись и поразмыслив, я, не теряя времени и не впадая в мировую скорбь, переучиваюсь или переезжаю и еще раз (уже догадываясь, что в жизни мне придется сделать это не единожды) нахожу место, где мне хорошо.
Вторая. С отвращением и тяжестью на душе занимаю хоть какое-нибудь (явно "чужое") место неподалеку от бывшего "своего" и томлюсь на нем, проклиная все на свете, наживая язву и неврастению, завидуя счастливчикам и по мере возможностей мешая им благоденствовать.
Третья. Я посвящаю свой вдруг появившийся досуг душещипательным воспоминаниям о "своем месте", коего лишился из-за происков конкурентов, предательства друзей, скверного мироустройства, коррумпированного правительства, евреев, лиц кавказской национальности, Международного валютного фонда (нужное подчеркнуть). Ежели я существо пассивное, я в этом случае мирно спиваюсь. А ежели, напротив, "пассионарное" -- начинаю великую и ужасную борьбу с конкурентами, друзьями, мироустройством, правительством, евреями и далее по списку.
Как вы думаете, господа, какие стратегии наиболее популярны среди "наших" людей ("наш" человек -- понятие, не имеющее ничего общего с этнической принадлежностью индивидуума)? Разумеется, вторая и третья. Поскольку у "наших людей" и в крови, и в языке -- "любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам". Мало до кого доходит, что эти слова классика все-таки художественный образ, а не прямое руководство к действию. Не знаю, как насчет гробов, а пепелище -- место, для жизни не весьма удобное.
Но есть еще четвертая стратегия, суровую серьезность которой способны вынести избранные одиночки: "свое место" они создают себе сами. И стараются не врать себе, что это на всю жизнь. Выгораживающий себе кусок целины под нашим небом лучше многих прочих знает, как прихотливо и разнообразно придуман этот мир, как переменчивы погода и судьба, сколько у Бога всяких забот, помимо наших.
Эти именно люди -- нравятся они нам или не нравятся -- владеют миром, это они заведуют распределением "своих мест" для тех, кто еще не понял, что судьба, провидение ничего для нас не приготовили, что жить вообще холодно и страшно.
Несколько жизней в одной
Впрочем, не будем о печальном и оставим метафизику "юношам бледным, со взором горящим". Притворимся сугубыми прагматиками и подумаем трезво: к чему должен быть готов человек, только-только начинающий самостоятельно жить?
Во-первых, к тому, что здесь никто его не ждет. Что доказывать сам факт своего существования и присутствия придется долго и терпеливо, я бы даже сказал -- смиренно.
Во-вторых, хорошо бы пораньше понять, что человек задуман существом универсальным, способным -- в силу данных ему уникальных средств адаптации -- прожить не одну, а несколько жизней в одной.
В-третьих, вступающему в жизнь и его наставникам нужно знать, что сейчас мир меняется быстрее, чем инструменты для его познания, которыми мы располагаем, например тот же язык.
История непрерывно "модернизирует" человека, как модернизируют базовый тип компьютера. Она составляет все более и более сложные программы и вопрошает: а это ты можешь? а это? а как ты будешь работать вот в таком режиме? а не пора ли тебе несколько прибавить в тактовой частоте? И человек пока оправдывает ожидания -- возможности, в него заложенные, отнюдь не исчерпаны. Необходимость выживать в любых предложенных обстоятельствах заставила его научиться обгонять самого себя: он сам уже пребывает в некоем новом, неизведанном пространстве, он это пространство "методом тыка" уже обустраивает для жизни, а его бессмертный "здравый смысл", его язык, его культура все еще там, в старом пространстве-времени, откуда он убежал. Состояние, прямо скажем, не из самых комфортных, от перегрузок в глазах темно, но деваться некуда. Когда-то Гребенщиков пел: "Чтобы стоять, я должен держаться корней..." Ну что же, Гребенщиков у нас что-то вроде буддиста и вообще йога, ему, наверное, даже сидеть удобнее в позе лотоса. Но кто же теперь позволит нормальному современному человеку "стоять"? Ему, чтобы почва не ушла из-под ног, чтобы не упасть, надо не стоять, а бежать.
Ну да ладно. Что-то я увлекся абстрактными рассуждениями о человеке "вообще", забыв о том, что все законы и механизмы, исправно работающие почти в любой точке земного шара, попав в пределы любезного нашего отечества, тут же начинают чудить.
Ну, например, совершенно точно известно про человека "вообще", что он наделен сильнейшим инстинктом самосохранения, а также инстинктом сохранения и продолжения рода. Ежели в деревне, поселке, городе, где нормальный человек живет, работы (а стало быть, и пропитания для семьи) нет и не предвидится, что делает нормальный человек? Бросает все, хватает под мышки детей и жену и срочно перемещается туда, где работа и пропитание есть. Вариант: жена и дети остаются сторожить дом, а кормилец отправляется на заработки. Иначе жизнь и здоровье детей -- то есть судьба рода -- под большим вопросом.
А что делает наш человек? Наш человек отправляет жену и детей побираться по таким же нищим соседям, а сам впадает в мечтательность и предается несерьезным надеждам, повторяя где-то прочитанную глупость: "Должно же государство когда-нибудь повернуться лицом к крестьянину (шахтеру, геологу, микробиологу)!" Между тем государство давно уже смотрит ему в лицо, и во взоре его (государства) читается тоже некая мечта: "Да чтоб ты сдох, нахлебник!"
Как известно, "лицом к лицу лица не увидать" -- и эти гляделки продолжаются. По данным социологов, 54% нашего населения никогда не покидали "своего места" (пребывание в армии и тюрьме не считается). Для страны, переживающей такой жестокий кризис, это чудовищно большой процент, свидетельствующий не только о "внешней", но и о "внутренней" неподвижности страны.
Все ссылки на загадочный "национальный характер", на особливую привязанность русского человека к малой родине и трепетную связь его с родными могилами всякому сколько-нибудь знающему русскую историю просто смешны. Когда-то у русского человека словно шило торчало. Иначе откуда бы появилось у нас казачество и кто бы за нас дошел до Тихого океана и Калифорнии, не говоря уж об Аляске? И это на фоне жесточайшего крепостного права, в эпоху которого любимейшим праздником русских поселян был Юрьев день -- то есть день, когда можно было бросить "своего" барина ("свое место", "родные могилы" и пр.) и перейти невозбранно к другому, третьему, четвертому! А ежели бы русские (и нерусские) крестьяне сентиментально сидели бы и чахли в своих голодных, малоземельных деревнях, откуда бы взялись в столицах извозчики, дворники, трактирные половые, портные, аптекари и прочие полезные люди? Едва же крестьянам дали свободу, они и вовсе массами побежали в города -- на фабрики, заводы и стройки. Без них не было бы ни бурно развивавшейся русской промышленности, ни грандиозной железной дороги, связавшей Атлантический океан с Тихим.
Да что там говорить: ежели бы мой дед-крестьянин в далеком 1929 году сидел бы в своей уральской деревне и смирно дожидался, когда к нему, заработавшему на железную крышу и купившему в кредит сеялку, "повернется лицом государство", вряд ли бы я появился на свет, чтобы поминать его теперь добрым словом. Но дед смиренничать и сентиментальничать не стал, все бросил и убежал от коллективизации в город вместе со всей немаленькой семьей.
Словом, нельзя вновь и вновь не восхищаться педагогическим мастерством Софьи Власьевны, как ласково называли диссиденты советскую власть: буйный и непоседливый народ наш она за считанные десятилетия буквально пригвоздила к "своему месту", используя чрезвычайно простую и эффективную методику -- народ бежать, а она -- сажать. Двух поколений отсидевших оказалось достаточно, чтобы у следующих двух образовалось наследственное дрожание поджилок.
Так и хочется задать привычный русский вопрос: что же делать? А ничего. Ежели вы все еще сидите на "своем месте" и вам скучно, повторите школьную программу, перечитайте Чехова. Он написал "Вишневый сад" почти сто лет назад. Он, проживший по меньшей мере три жизни (это за сорок четыре года!), построивший два дома и посадивший два сада,-- он уже знал о печальной ущербности жизни на одном месте, чем мы будем мучиться ближайшие двести лет.
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
