Архивная публикация 2003 года: "Дом, который построил Эрнст"
Об особенностях жизни с Легендой супруга Эрнста Неизвестного, Анна, рассказала в эксклюзивном интервью "Профилю".Наталья Щербаненко: Анна, с чего все началось?
Анна Гахан: Я познакомилась с Эрнстом в Нью-Йорке в его мастерской осенью 1988 года. Мне приходилось и раньше бывать в мастерской в Сохо с моими друзьями, русскими художниками. Но встреча с самим Эрнстом состоялась только в тот сентябрьский вечер. В город приехала наша общая знакомая, художница Татьяна Харлашкина. Мы с ней весь день гуляли, а потом зашли в мастерскую передохнуть -- я тогда была на седьмом месяце беременности. Очень хорошо помню, как это было: вошел Эрнст, сел и стал говорить... Он говорил, а мы сидели и слушали. Я и представить себе не могла, сколько раз потом я вот так же буду сидеть на кухне или в другом месте, он будет рисовать, лепить, говорить, а я -- смотреть и слушать.
Н.Щ.: Что вы знали о Неизвестном до вашей встречи?
А.Г.: Я была бегло знакома с его графикой и рисунками, видела несколько крестов в бронзе и, как и все тогда, много раз бывала на Новодевичьем кладбище. В том кругу, где я выросла, из разговоров взрослых было понятно, что Эрнст -- это личность, яркая, противоречивая, бесстрашная и совершенно не вписывающаяся в будни. Я знала, что он живет в Соединенных Штатах.
Н.Щ.: А как вы, кстати, сами оказались в Америке?
А.Г.: Вышла замуж за американца, сотрудника посольства. Дело было в 1980 году, как раз на фоне ввода советских войск в Афганистан и бойкота Московской Олимпиады. Мне тогда было 22 года. Когда я познакомилась с Эрнстом, мне исполнилось 30 лет. Пожалуй, наиболее яркими чувствами по отношению к нему были огромное уважение к его личности и не менее огромное любопытство.
Н.Щ.: С каким ощущением вы ушли из мастерской?
А.Г.: Ушла я завороженная. Соотношение чувств было сумбурным: я понимала, кто передо мной, и была зажата, но при этом оставалось ощущение радости и органичности происходящего.
Н.Щ.: Он вас не давил своим масштабом?
А.Г.: Нет. Как я поняла со временем, Эрнст призывает все лучшее, что есть в человеке, как бы заставляет его встать на цыпочки.
Н.Щ.: Что вас особенно поразило во время первой встречи?
А.Г.: Поразили его глаза -- многослойные, пронзительные, веселые, они то темнели, то становились цвета серой стали в зависимости от настроения. Я тогда подумала: вот лицо человека, видевшего XX век. Таких глаз в XIX веке не было, а какие будут в XXI, мы пока не знаем. Вторым откровением были его руки -- экспрессивные, великолепно дополняющие его слова. Это руки творца, но с перебитыми в результате стычек с властями пальцами. У меня возникло такое щемящее чувство: с одной стороны, эти руки хотелось целовать, с другой -- казалось, что они существуют отдельно от человека. Завершал впечатление голос -- с этаким эротическим шармом.
У меня спрашивают: была ли это любовь с первого взгляда? Думаю, это была дружба с первого взгляда. Мы стали плотно общаться: я часто приезжала в мастерскую, мы шли в ресторан или просто гуляли, он говорил -- я слушала. Ему нужна была русская слушательница, потому что, как ни учи язык, как ни вливайся в чужую культуру, общая память отсутствует.
Н.Щ.: Как вам кажется, Эрнст не хранил обиду за то, что ему пришлось пережить?
А.Г.: По отношению к людям, особенно к своим соотечественникам, в первые годы он был закрыт. Это даже не обида, а, скорее, рефлексия. Но он человек прощающий. Он заполнен светом и творческой потенцией, а не былыми обидами.
Н.Щ.: А как сегодня у него складываются отношения с родиной?
А.Г.: Уже почти десять лет Неизвестный работает на проектом "Древо жизни" -- собраны средства, к октябрю памятник будет готов. Права на него переданы Москве, но, несмотря на усилия самых разных структур, Эрнст не может получить разрешение на установку. Логического объяснения этому нет, классический абсурд. История повторяется... На днях в Кемерове состоялось открытие памятника шахтерам Кузбасса. Это дар Неизвестного: его работы несут спиритуальный заряд, становятся больше чем просто памятник.
Н.Щ.: Вернемся назад, в Америку. Как развивались ваши отношения?
А.Г.: Когда я родила дочку Лику, Эрнст был первым, кто позвонил мне в больницу с поздравлениями. До сих пор не могу понять, откуда он узнал, в какой я больнице. За несколько дней до этого он подарил мне книгу "Говорит Неизвестный" и нарисовал в ней девочку-младенца. А я была уверена, что у меня будет мальчик... Лику он растит с трех лет, так что у нее два отца.
Н.Щ.: Как к вашему появлению отнеслись близкие и друзья вашего мужа?
А.Г.: Самый близкий для него человек -- его мать Белла Абрамовна, чье столетие, кстати, мы отпраздновали на днях. Это удивительная женщина, пишет изумительные стихи, в день своего столетия выступала в прямом эфире на телевидении. Все это, разумеется, дает заряд для хорошего настроения и оптимизма.
Друзья Эрнста меня приняли и полюбили, некоторые из них стали и моими друзьями: Аксенов, Богуславская, Вознесенский. Хотя поначалу ко мне относились с недоверием, и это естественно. Я ставлю себя на их место: как еще можно было отнестись к неизвестно откуда упавшему созданию, моложе Эрнста на 33 года, да еще с трехлетним ребенком на руках? Сейчас это все позади.
Н.Щ.: Вам легко было прижиться в доме?
А.Г.: Эрнст купил небольшую квартиру на Манхэттене, и когда мы с Ликой стали там жить, у меня не было причин испытывать трепет от прикосновения к чему-то великому. Это была обычная городская квартира. Потом Эрнст приобрел землю на Шелтор-айленд и начал строить дом. Вот этот дом уже навязывал свою волю -- это был дом, который построил Эрнст. Дом очень мужской по своей архитектуре и интерьеру, мебель сделана по эскизам мужа. Моя задача была его согреть и ничего не испортить. Эрнст поначалу волновался, что появятся всякие салфеточки с рюшечками. Когда я приходила домой, груженная сумками, в которых было все, от постельного белья до ложек, он с опаской смотрел, что я купила. Наши вкусы не всегда не совпадают, но я трепетно следила за тем, что он делает, и старалась не нарушать картину. Несмотря на то, что в доме живут уже две женщины -- я и наша пятнадцатилетняя дочь, -- дом остается очень мужским.
Когда я развесила картины мужа, поставила бронзу в доме, Эрнст сел в кресло, посмотрел и сказал: "Да, теперь я понимаю, почему люди покупают искусство". Потом у себя на участке мы стали работать над парком скульптур.
Н.Щ.: Расскажите, пожалуйста, про свою дочку. Чем она занимается?
А.Г.: Учится в частной школе. Как я шучу, у нее уже все в прошлом: музыкальная школа, школа верховой езды. Когда к нам в гости приходят ее друзья, они восхищаются: "Какая красота!" А Лика отвечает: "Да уж, пожили бы вы в мастерской". Она живет рядом с Эрнстом с трех лет, а мы ведь никогда не ценим то, что у нас под рукой.
Н.Щ.: Но вы же наверняка говорите ей, что она живет в не совсем обычном доме и что это накладывает определенную ответственность?
А.Г.: Я пока не хочу морочить ей голову. Лика, безусловно, личность, и то, что в ней заложено, себя непременно проявит. У ребят ее возраста и так много проблем и напряжений, чтобы еще я вешала на нее будущий груз ответственности.
Н.Щ.: Ей интересно в вашей компании?
А.Г.: Думаю, да. Каждый год мы втроем ездим отдыхать в Мексику. Правда, нашему обществу она предпочитает общество подростков, и это нормально. У нас хорошие отношения, хотя и не без конфликтов. Я называю ее выкиды "окнами роста".
Н.Щ.: Анна, сложно жить с большим художником?
А.Г.: В моей жизни будни смешиваются с волшебством: я могу проходить мимо мужа, когда он работает, взглянуть ему через плечо, увидеть, как рука идет по бумаге и создается Нечто. Но 24 часа так жить невозможно.
Иногда моя голова похожа на улей: я и менеджер мужа (занимаюсь контрактами, заказами, финансами), и жена, и женщина, и мать, и водитель автомобиля, и человек, следящий за тем, чтобы трава у дома была подстрижена. До встречи с Эрнстом у меня было гнетущее ощущение недовостребованности, недозаполненности, а сейчас все на своем месте.
Н.Щ.: Вы уютно чувствуете себя в Америке?
А.Г.: Америка -- это мой дом, вернее, Нью-Йорк -- мой дом, а в Москве я в гостях. Мне нравятся здешние визуальные изменения, внутренние же не совсем известны. Ностальгии я не испытываю никогда. Но мне бывает невыразимо больно, когда я узнаю о некоторых вещах, которые здесь происходят. Когда смотришь новости и слышишь, что в какой-то африканской стране что-то случилось, -- это страшно, но внутри ничего не откликается. А когда видишь, что происходит в Москве, -- это прямое попадание. Я навсегда человек русской культуры.
Н.Щ.: Вам не страшно было начинать жить рядом с Легендой?
А.Г.: Страха не было, мне вообще это чувство не свойственно. Было беспокойство, хотелось совершать как можно меньше ошибок и наверстать те годы, которые мы не были вместе. Для меня слова "Эпоха" и "Легенда" являются историко-архивными понятиями. Я предпочитаю влиться в толпу на карнавале в Рио-де-Жанейро, а не читать книжки про карнавал. Я не теоретик, а практик. Так что Эрнста я хочу видеть здоровым, творящим и счастливым, а не только Легендой.
Н.Щ.: Ваш муж балует вас сюрпризами?
А.Г.: Еще как! Например, в мой день рождения он скупил все цветы в магазине, подогнал к дому пролетку, украшенную фонариками, и под стук копыт мы поехали в Рокфеллер-центр танцевать на всю ночь.
Н.Щ.: А чем вы отвечаете?
А.Г.: Этим летом мы поехали в Венецию: когда ночью плыли по каналу на гондоле, возникало совершенно сюрреалистическое ощущение. Я долго готовила это путешествие. Получила удовольствие и когда выбирала маршрут, и когда потом показывала его Эрнсту.
Н.Щ.: Вы никогда не ссоритесь?
А.Г.: Мы конфликтуем, как все нормальные люди, у которых сохранились свежие чувства, иначе жизнь напоминала бы суп без соли.
Н.Щ.: 12 лет совместной жизни -- достаточный срок для того, чтобы романтика притупилась.
А.Г.: В нашем случае получилось наоборот. Когда мы стали жить вместе, Эрнсту было 65 лет, у него имелись сложившиеся вкусы и определенный уклад жизни. До меня, в бытовом смысле слова, он никогда ни с кем не жил. Он должен был привыкнуть к семейной жизни с маленьким ребенком. Так что первые годы были труднее, сейчас жизнь более сбалансированная и счастливая.
Н.Щ.: Вы домашняя хозяйка?
А.Г.: Когда мы уезжаем на Шелтор-айленд (название места, кстати, переводится как "остров-убежище"), мне доставляет удовольствие заниматься хозяйством. Я позволяю себе не проверять автоответчик и не смотреть мейл. Там я могу просто поваляться на диване с книгой в руках.
Н.Щ.: Готовить вы любите?
А.Г.: Эрнст говорит, что я неплохо готовлю. Делаю шашлык из баранины, котлеты, борщ, могу приготовить пасту с морскими гадами, могу курицу поджарить.
Н.Щ.: Ваш муж, вообще, домашний человек?
А.Г.: Люди с такой напряженной внутренней структурой тяготеют к интимности, а значит, и к дому. Он может быть суперсветским человеком, но если спросить, чего он хочет, он скажет, что хочет взять книгу, сесть в кресло и поставить рядом тарелку с сосиской.
Н.Щ.: Вас можно назвать музой?
А.Г.: Пару лет назад помощница разбирала графические работы, и с удивлением показала один из рисунков Эрнсту. Он сказал: "Ну да, это Аня". "Да, это сегодняшняя Анна, -- возразила помощница, -- но работа датирована 64-м годом".
Об особенностях жизни с Легендой супруга Эрнста Неизвестного, Анна, рассказала в эксклюзивном интервью "Профилю".Наталья Щербаненко: Анна, с чего все началось?
Анна Гахан: Я познакомилась с Эрнстом в Нью-Йорке в его мастерской осенью 1988 года. Мне приходилось и раньше бывать в мастерской в Сохо с моими друзьями, русскими художниками. Но встреча с самим Эрнстом состоялась только в тот сентябрьский вечер. В город приехала наша общая знакомая, художница Татьяна Харлашкина. Мы с ней весь день гуляли, а потом зашли в мастерскую передохнуть -- я тогда была на седьмом месяце беременности. Очень хорошо помню, как это было: вошел Эрнст, сел и стал говорить... Он говорил, а мы сидели и слушали. Я и представить себе не могла, сколько раз потом я вот так же буду сидеть на кухне или в другом месте, он будет рисовать, лепить, говорить, а я -- смотреть и слушать.
Н.Щ.: Что вы знали о Неизвестном до вашей встречи?
А.Г.: Я была бегло знакома с его графикой и рисунками, видела несколько крестов в бронзе и, как и все тогда, много раз бывала на Новодевичьем кладбище. В том кругу, где я выросла, из разговоров взрослых было понятно, что Эрнст -- это личность, яркая, противоречивая, бесстрашная и совершенно не вписывающаяся в будни. Я знала, что он живет в Соединенных Штатах.
Н.Щ.: А как вы, кстати, сами оказались в Америке?
А.Г.: Вышла замуж за американца, сотрудника посольства. Дело было в 1980 году, как раз на фоне ввода советских войск в Афганистан и бойкота Московской Олимпиады. Мне тогда было 22 года. Когда я познакомилась с Эрнстом, мне исполнилось 30 лет. Пожалуй, наиболее яркими чувствами по отношению к нему были огромное уважение к его личности и не менее огромное любопытство.
Н.Щ.: С каким ощущением вы ушли из мастерской?
А.Г.: Ушла я завороженная. Соотношение чувств было сумбурным: я понимала, кто передо мной, и была зажата, но при этом оставалось ощущение радости и органичности происходящего.
Н.Щ.: Он вас не давил своим масштабом?
А.Г.: Нет. Как я поняла со временем, Эрнст призывает все лучшее, что есть в человеке, как бы заставляет его встать на цыпочки.
Н.Щ.: Что вас особенно поразило во время первой встречи?
А.Г.: Поразили его глаза -- многослойные, пронзительные, веселые, они то темнели, то становились цвета серой стали в зависимости от настроения. Я тогда подумала: вот лицо человека, видевшего XX век. Таких глаз в XIX веке не было, а какие будут в XXI, мы пока не знаем. Вторым откровением были его руки -- экспрессивные, великолепно дополняющие его слова. Это руки творца, но с перебитыми в результате стычек с властями пальцами. У меня возникло такое щемящее чувство: с одной стороны, эти руки хотелось целовать, с другой -- казалось, что они существуют отдельно от человека. Завершал впечатление голос -- с этаким эротическим шармом.
У меня спрашивают: была ли это любовь с первого взгляда? Думаю, это была дружба с первого взгляда. Мы стали плотно общаться: я часто приезжала в мастерскую, мы шли в ресторан или просто гуляли, он говорил -- я слушала. Ему нужна была русская слушательница, потому что, как ни учи язык, как ни вливайся в чужую культуру, общая память отсутствует.
Н.Щ.: Как вам кажется, Эрнст не хранил обиду за то, что ему пришлось пережить?
А.Г.: По отношению к людям, особенно к своим соотечественникам, в первые годы он был закрыт. Это даже не обида, а, скорее, рефлексия. Но он человек прощающий. Он заполнен светом и творческой потенцией, а не былыми обидами.
Н.Щ.: А как сегодня у него складываются отношения с родиной?
А.Г.: Уже почти десять лет Неизвестный работает на проектом "Древо жизни" -- собраны средства, к октябрю памятник будет готов. Права на него переданы Москве, но, несмотря на усилия самых разных структур, Эрнст не может получить разрешение на установку. Логического объяснения этому нет, классический абсурд. История повторяется... На днях в Кемерове состоялось открытие памятника шахтерам Кузбасса. Это дар Неизвестного: его работы несут спиритуальный заряд, становятся больше чем просто памятник.
Н.Щ.: Вернемся назад, в Америку. Как развивались ваши отношения?
А.Г.: Когда я родила дочку Лику, Эрнст был первым, кто позвонил мне в больницу с поздравлениями. До сих пор не могу понять, откуда он узнал, в какой я больнице. За несколько дней до этого он подарил мне книгу "Говорит Неизвестный" и нарисовал в ней девочку-младенца. А я была уверена, что у меня будет мальчик... Лику он растит с трех лет, так что у нее два отца.
Н.Щ.: Как к вашему появлению отнеслись близкие и друзья вашего мужа?
А.Г.: Самый близкий для него человек -- его мать Белла Абрамовна, чье столетие, кстати, мы отпраздновали на днях. Это удивительная женщина, пишет изумительные стихи, в день своего столетия выступала в прямом эфире на телевидении. Все это, разумеется, дает заряд для хорошего настроения и оптимизма.
Друзья Эрнста меня приняли и полюбили, некоторые из них стали и моими друзьями: Аксенов, Богуславская, Вознесенский. Хотя поначалу ко мне относились с недоверием, и это естественно. Я ставлю себя на их место: как еще можно было отнестись к неизвестно откуда упавшему созданию, моложе Эрнста на 33 года, да еще с трехлетним ребенком на руках? Сейчас это все позади.
Н.Щ.: Вам легко было прижиться в доме?
А.Г.: Эрнст купил небольшую квартиру на Манхэттене, и когда мы с Ликой стали там жить, у меня не было причин испытывать трепет от прикосновения к чему-то великому. Это была обычная городская квартира. Потом Эрнст приобрел землю на Шелтор-айленд и начал строить дом. Вот этот дом уже навязывал свою волю -- это был дом, который построил Эрнст. Дом очень мужской по своей архитектуре и интерьеру, мебель сделана по эскизам мужа. Моя задача была его согреть и ничего не испортить. Эрнст поначалу волновался, что появятся всякие салфеточки с рюшечками. Когда я приходила домой, груженная сумками, в которых было все, от постельного белья до ложек, он с опаской смотрел, что я купила. Наши вкусы не всегда не совпадают, но я трепетно следила за тем, что он делает, и старалась не нарушать картину. Несмотря на то, что в доме живут уже две женщины -- я и наша пятнадцатилетняя дочь, -- дом остается очень мужским.
Когда я развесила картины мужа, поставила бронзу в доме, Эрнст сел в кресло, посмотрел и сказал: "Да, теперь я понимаю, почему люди покупают искусство". Потом у себя на участке мы стали работать над парком скульптур.
Н.Щ.: Расскажите, пожалуйста, про свою дочку. Чем она занимается?
А.Г.: Учится в частной школе. Как я шучу, у нее уже все в прошлом: музыкальная школа, школа верховой езды. Когда к нам в гости приходят ее друзья, они восхищаются: "Какая красота!" А Лика отвечает: "Да уж, пожили бы вы в мастерской". Она живет рядом с Эрнстом с трех лет, а мы ведь никогда не ценим то, что у нас под рукой.
Н.Щ.: Но вы же наверняка говорите ей, что она живет в не совсем обычном доме и что это накладывает определенную ответственность?
А.Г.: Я пока не хочу морочить ей голову. Лика, безусловно, личность, и то, что в ней заложено, себя непременно проявит. У ребят ее возраста и так много проблем и напряжений, чтобы еще я вешала на нее будущий груз ответственности.
Н.Щ.: Ей интересно в вашей компании?
А.Г.: Думаю, да. Каждый год мы втроем ездим отдыхать в Мексику. Правда, нашему обществу она предпочитает общество подростков, и это нормально. У нас хорошие отношения, хотя и не без конфликтов. Я называю ее выкиды "окнами роста".
Н.Щ.: Анна, сложно жить с большим художником?
А.Г.: В моей жизни будни смешиваются с волшебством: я могу проходить мимо мужа, когда он работает, взглянуть ему через плечо, увидеть, как рука идет по бумаге и создается Нечто. Но 24 часа так жить невозможно.
Иногда моя голова похожа на улей: я и менеджер мужа (занимаюсь контрактами, заказами, финансами), и жена, и женщина, и мать, и водитель автомобиля, и человек, следящий за тем, чтобы трава у дома была подстрижена. До встречи с Эрнстом у меня было гнетущее ощущение недовостребованности, недозаполненности, а сейчас все на своем месте.
Н.Щ.: Вы уютно чувствуете себя в Америке?
А.Г.: Америка -- это мой дом, вернее, Нью-Йорк -- мой дом, а в Москве я в гостях. Мне нравятся здешние визуальные изменения, внутренние же не совсем известны. Ностальгии я не испытываю никогда. Но мне бывает невыразимо больно, когда я узнаю о некоторых вещах, которые здесь происходят. Когда смотришь новости и слышишь, что в какой-то африканской стране что-то случилось, -- это страшно, но внутри ничего не откликается. А когда видишь, что происходит в Москве, -- это прямое попадание. Я навсегда человек русской культуры.
Н.Щ.: Вам не страшно было начинать жить рядом с Легендой?
А.Г.: Страха не было, мне вообще это чувство не свойственно. Было беспокойство, хотелось совершать как можно меньше ошибок и наверстать те годы, которые мы не были вместе. Для меня слова "Эпоха" и "Легенда" являются историко-архивными понятиями. Я предпочитаю влиться в толпу на карнавале в Рио-де-Жанейро, а не читать книжки про карнавал. Я не теоретик, а практик. Так что Эрнста я хочу видеть здоровым, творящим и счастливым, а не только Легендой.
Н.Щ.: Ваш муж балует вас сюрпризами?
А.Г.: Еще как! Например, в мой день рождения он скупил все цветы в магазине, подогнал к дому пролетку, украшенную фонариками, и под стук копыт мы поехали в Рокфеллер-центр танцевать на всю ночь.
Н.Щ.: А чем вы отвечаете?
А.Г.: Этим летом мы поехали в Венецию: когда ночью плыли по каналу на гондоле, возникало совершенно сюрреалистическое ощущение. Я долго готовила это путешествие. Получила удовольствие и когда выбирала маршрут, и когда потом показывала его Эрнсту.
Н.Щ.: Вы никогда не ссоритесь?
А.Г.: Мы конфликтуем, как все нормальные люди, у которых сохранились свежие чувства, иначе жизнь напоминала бы суп без соли.
Н.Щ.: 12 лет совместной жизни -- достаточный срок для того, чтобы романтика притупилась.
А.Г.: В нашем случае получилось наоборот. Когда мы стали жить вместе, Эрнсту было 65 лет, у него имелись сложившиеся вкусы и определенный уклад жизни. До меня, в бытовом смысле слова, он никогда ни с кем не жил. Он должен был привыкнуть к семейной жизни с маленьким ребенком. Так что первые годы были труднее, сейчас жизнь более сбалансированная и счастливая.
Н.Щ.: Вы домашняя хозяйка?
А.Г.: Когда мы уезжаем на Шелтор-айленд (название места, кстати, переводится как "остров-убежище"), мне доставляет удовольствие заниматься хозяйством. Я позволяю себе не проверять автоответчик и не смотреть мейл. Там я могу просто поваляться на диване с книгой в руках.
Н.Щ.: Готовить вы любите?
А.Г.: Эрнст говорит, что я неплохо готовлю. Делаю шашлык из баранины, котлеты, борщ, могу приготовить пасту с морскими гадами, могу курицу поджарить.
Н.Щ.: Ваш муж, вообще, домашний человек?
А.Г.: Люди с такой напряженной внутренней структурой тяготеют к интимности, а значит, и к дому. Он может быть суперсветским человеком, но если спросить, чего он хочет, он скажет, что хочет взять книгу, сесть в кресло и поставить рядом тарелку с сосиской.
Н.Щ.: Вас можно назвать музой?
А.Г.: Пару лет назад помощница разбирала графические работы, и с удивлением показала один из рисунков Эрнсту. Он сказал: "Ну да, это Аня". "Да, это сегодняшняя Анна, -- возразила помощница, -- но работа датирована 64-м годом".
НАТАЛЬЯ ЩЕРБАНЕНКО, фото ПАВЛА АНТОНОВА
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
