- Главная страница
- Архивная запись
- Архивная публикация 2006 года: "Екатерина Фурцева. Горло бредит бритвой?"
Архивная публикация 2006 года: "Екатерина Фурцева. Горло бредит бритвой?"
В ее семье версию о самоубийстве наотрез отвергают. Разговоры на такую тему в нашем обществе все еще считаются неприличными. Официальный диагноз — сердечный приступ. Впрочем, семье не очень верят. Потому что один раз она уже вскрывала себе вены... ...Эта жизнерадостная, мажорная женщина с ярким темпераментом и сильным характером не могла перенести одного — когда ее отвергают. И в личной жизни, и в политической. Но вот почему она хотела покончить с собой? Из-за того, что оставил муж? Или же невыносимой была потеря высокой должности?
24 октября 1974 года внезапно умерла министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Она месяц не дожила до 64 лет. В Москве заговорили о том, что министр покончила счеты с жизнью и что у нее для этого были все основания.
Стиль милитари
Екатерина Алексеевна Фурцева выросла без отца, рассказывала, что он погиб в Гражданскую войну. Окончив школу фабрично-заводского обучения, в 1928 году пошла на ткацкую фабрику «Большевичка» в родном Вышнем Волочке, потому и закрепилось за ней потом прозвище «ткачиха».
За станком она стояла меньше двух лет. Спортивную и общительную девушку приметили и поставили ответственным секретарем районного совета физкультуры. Энергичная и бойкая, она быстро оказалась на руководящей комсомольской работе. В 1930 году ЦК ВЛКСМ отправил 500 комсомольских работников из города в деревню. В этот список попала Фурцева.
Сначала ее избрали секретарем Кореневского райкома комсомола в Курской области, в 1931-м послали секретарем горкома в Феодосию. В солнечном Крыму девушке понравилось. Она там с удовольствием плавала и играла в волейбол.
Идеальным ребенком того времени, пишут историки, считался мальчик, политически активный, по возможности блондин, стремящийся как можно скорее распроститься с детством. Культ гигиены и рациональной одежды сводил к нулю различие между полами, предписывая и мальчикам, и девочкам носить рубашки, трико и комбинезоны. Кружева и бантики решительно не допускались. Девочек отучали от «девчачьих» привычек — плаксивости и робости. Девушек делили на настоящих товарищей и маленьких «мещанок», думающих о своей внешности и удовольствиях. Чаще всего критиковались игрушки для девочек, особенно куклы, воспитывающие семейные и материнские инстинкты.
Воспитанницы советских школ 20-х годов растут довольно самоуверенными и несентиментальными. Женская мода тех лет — ватник, кожанка, френч, платье из солдатского сукна. Сейчас это назвали бы стилем милитари.
Через год ее поставили заведовать отделом Крымского обкома комсомола в Симферополе. Но карьеры в провинции не делаются. Фурцева добилась, чтобы обком командировал ее в Ленинград — учиться на Высших академических курсах Гражданского воздушного флота. Ее готовили в политработники гражданской авиации.
Распределение после курсов оказалось не очень удачным. Екатерину Фурцеву определили в Саратов помощником начальника политотдела авиационного техникума по комсомолу. Зато она познакомилась с летчиком Петром Ивановичем Петковым. В ту пору пилоты, окруженные романтическим ореолом, пользовались у женщин особым успехом. А Петр Петков, рассказывают, был видным, интересным мужчиной.
Роман с первым секретарем?
В Саратове они с мужем не задержались. На следующий год Петкова перевели в политуправление гражданской авиации, и они оказались в Москве. Фурцеву взяли в ЦК комсомола инструктором отдела студенческой молодежи, хотя высшего образования она не имела. Так что в 1937 году ее отправили учиться в Московский институт тонкой химической технологии имени М.В. Ломоносова. В институте ее избрали секретарем парткома, учеба все равно отошла на второй план.
Диплом о высшем образовании она получила в 1941 году. После начала войны ее эвакуировали, как и весь партаппарат, в Куйбышев, где сделали инструктором Молотовского райкома партии.
В 1942 году Фурцева вернулась в Москву, ее вновь избрали секретарем парткома института. Пока мужчины были на фронте, карьерные женщины получили шанс. Растущего молодого работника приметил первый секретарь Фрунзенского райкома партии Петр Владимирович Богуславский и взял к себе. Ее утвердили секретарем райкома по кадрам.
Сорок второй год был для Екатерины Алексеевны памятным во всех отношениях. У нее родилась дочь Светлана. Но появление ребенка отнюдь не укрепило семью. Напротив, брак рухнул. Муж ушел к другой. Екатерина Алексеевна осталась с дочкой, матерью и братом, отличавшимся склонностью к выпивке.
Зато у нее сложились особые отношения с первым секретарем Фрунзенского райкома Богуславским. Они повсюду бывали вместе. Богуславскому Екатерина Алексеевна многим обязана. Он сделал ее в 1945 году вторым секретарем райкома. После войны, когда партийный аппарат очищали от евреев, убрали из райкома и Богуславского. В 1948 году Фурцева заняла его место.
Чтобы доказать право быть хозяйкой района, а затем и города, Фурцевой пришлось усвоить многие привычки и манеры руководителей-мужчин. Она не робела в мужском коллективе, не смущалась сальным шуточкам, могла прилично выпить и послать матом.
«Заняв «мужской» (по характеру работы) пост, женщины, как правило, под него подстраиваются, стремятся даже внешне походить на мужчин, — рассказывал ее бывший подчиненный, — задымят сигаретой, повелевающе повысят голос, а то и матерком пустят, не побрезгуют. Но ничего похожего не водилось за Фурцевой. Всегда элегантная, модно одетая, в меру пользующаяся косметикой, она оставалась очень женственной. Мне казалось, что этим она хотела подчеркнуть: «Среди всех вас, мужчин, я одна женщина. Извольте считаться с этим!» И, как правило, попадала в цель. Редко кто мог отказать ей в какой-либо просьбе».
Фурцеву ценили. Шла ли речь об очищении районного аппарата от выходцев из Северной столицы в разгар мрачного «ленинградского дела» или о пропагандистском обеспечении столь же позорного «дела врачей», Екатерина Алексеевна неизменно опережала коллег-секретарей. Она быстро усвоила основные карьерные правила в партии. Она требовала от научных и исследовательских институтов, расположенных в районе, выполнения социалистических обязательств к определенным датам. Всерьез:
«Занимаетесь раком? К 1 мая вы обязаны изобрести вакцину и полностью ликвидировать рак. К 7 ноября нужно выпустить действенный препарат против туберкулеза. Изучаете детскую корь? Поработайте так, чтобы к следующему бюро райкома кори не было... Я должна первая рапортовать товарищу Сталину о наших победах».
Никита Сергеевич Хрущев обратил внимание на энергичную и деловую Фурцеву и сделал ее секретарем горкома. В отношении Хрущева к Фурцевой не было ничего личного, что бы тогда ни говорили.
Хрущев вознес Фурцеву на олимп — сделал ее секретарем ЦК и членом президиума. В следующий раз женщина войдет в состав политбюро уже при Горбачеве.
Личное счастье хозяйки города
Служебную удачу дополнило найденное наконец личное счастье. Когда Екатерина Алексеевна работала в московском партаппарате, то влюбилась в коллегу-секретаря — Николая Павловича Фирюбина. Он был всего на два года ее старше и очень нравился женщинам.
Выпускник Московского авиационного института, он быстро пошел по партийной линии. После смерти Сталина небольшую группу партработников перебросили в Министерство иностранных дел, в том числе Юрия Андропова и Николая Фирюбина. Андропова отправили советником посольства в Румынию, Фирюбина — в Чехословакию. Через год Фирюбина сделали послом. Еще два года он был послом в Югославии.
Андропова и Фирюбина почти одновременно вернули в Москву. Именно Фирюбина хотели поставить во главе нового отдела ЦК, который должен был заниматься социалистическими странами. Однако Хрущев вместо Фирюбина поставил заведовать отделом Юрия Владимировича Андропова, которого практически не знал. Так началась большая политическая карьера Андропова.
Фирюбина назначили замминистра иностранных дел. Более высокой должности он уже не занял, зато ничто не помешало Николаю Павловичу и Екатерине Алексеевне создать семью. У Фирюбина тоже была дочь от первого брака, Фурцева очень хорошо к ней относилась. Супружеский союз казался крепким.
На ХХ съезде партии Фирюбина избрали кандидатом в члены ЦК КПСС. Это была единственная супружеская пара, которая совместно посещала пленумы Центрального комитета. Конечно, Фирюбину не очень нравилось, что жена занимает более высокое положение. Для советской семьи это было нетипично.
Екатерина Фурцева ведала идеологией. В партийном руководстве тех лет все были догматиками. Но Фурцевой настолько не хватало общей культуры и образования, что ее выступления даже на том фоне производили особенно мрачное впечатление:
«В нашей стране у некоторой части интеллигенции, особенно у молодежи, появились нездоровые настроения и тенденции. Среди писателей было особенно много нездоровых проявлений, а некоторая их часть скатилась до прямой клеветы на нашу действительность. Не случайно враги издали роман Дудинцева почти во всех капиталистических странах в огромных тиражах! Этот роман инсценирован, и пьеса сейчас идет в театре на Бродвее, а Голливуд ставит по роману кинокартину. Надо поправить положение на идеологическом фронте!»
Автор романа «Не хлебом единым» Владимир Дмитриевич Дудинцев, фронтовик, четырежды раненный на войне, написал историю изобретателя, отвергаемого бюрократической системой. В конце 50-х читатели были потрясены искренностью писателя, описавшего бесчеловечную бюрократическую систему. Роман Дудинцева с опозданием на полвека экранизировал режиссер Станислав Говорухин, и всякий может убедиться, какую чушь несла секретарь ЦК по идеологии Екатерина Алексеевна Фурцева.
Низвержение c олимпа
Всего три года Фурцева пребывала на вершине власти. Низвержение с олимпа было для нее внезапностью. Хрущев совершенно неожиданно проводил массовые чистки высшего эшелона руководства.
Говорят, чекисты записали вольные разговоры нескольких секретарей ЦК, включая Фурцеву, которые они вели в своих комнатах отдыха, попивая чай или более крепкие напитки. Ничего крамольного они не говорили, лишь позволяли себе критически оценивать поведение Никиты Сергеевича.
Думаю, есть и другой мотив. Хрущев был человеком увлекающимся. Понравившегося ему человека мог поднять на головокружительную высоту, председателя совхоза назначал сразу министром сельского хозяйства, но, быстро разочаровавшись, с той же легкостью расставался и с новым фаворитом. Поработав с Фурцевой, увидел, что она слишком проста для идеологического секретаря. Она проигрывала на фоне куда более изощренного Суслова, у которого на всякий случай была заготовлена цитатка из Владимира Ильича.
Когда Хрущев распорядился освободить Фурцеву от должности секретаря ЦК и назначить министром культуры, для нее это был удар. В советской иерархии это было большое понижение. Но еще год с лишним, до очередного съезда партии, Фурцева оставалась членом президиума ЦК. Казалось, внешне ничего не изменилось. Ее приглашали на заседания президиума, ей полагался лимузин с охраной, подчиненные лебезили.
Возможно, она наивно полагала, что Хрущев сохранит за ней высокое партийное звание. До последнего надеялась, что опала будет недолгой, что Хрущев передумает и вернет ее на партийную работу. Главное — оставаться в составе президиума ЦК, где решаются все важные вопросы. Но после XXII съезда все бывшие секретари ЦК в президиум уже не вошли. Это стало для Екатерины Алексеевны страшным ударом. Жизнь изменилась. Сняли охрану, сменили автомобиль, изменились глаза высших чиновников, которые смотрели на Фурцеву снисходительно-высокомерно.
Она была раздавлена. Она стала такой же, как все. Но она не была такой, как все. На вечернем, заключительном заседании съезда ни Фурцева, ни ее муж Николай Павлович Фирюбин не появились. Отсутствие обоих было более чем заметно. Решили, что это знак протеста. Еще говорили о том, что Екатерина Алексеевна Фурцева, переживая случившееся, вскрыла себе вены.
Попытка самоубийства как-то не вяжется с обликом решительного, жесткого политика, способного преодолевать любые препятствия. Неужели она готова была свести счеты с жизнью из-за сорвавшейся карьеры? Вполне возможно. Потеря высокой должности была равнозначна жизненной катастрофе. А может быть, как это частенько случается с самоубийцами, она вовсе не собиралась умирать, а хотела всего лишь прокричать о своей боли, надеясь, что ее услышат и поймут. Все-таки она была женщиной, а женщины иногда инсценируют самоубийство в надежде показать, как им плохо, и пробудить сочувствие.
Так или иначе, ее вовремя нашли и спасли. Но никто не спешил обмыть и перевязать ее раны. Напротив, товарищи сочли ее поведение антипартийным и готовились разделаться с ней окончательно.
Когда Хрущеву доложили, что члены ЦК в знак протеста не явились на съезд, он был в ярости и устроил в Кремле 9 марта 1962 года разбирательство. Разумеется, ни намека на попытку самоубийства. Нет такого слова в лексиконе большевиков! Фурцева умоляла товарищей поверить, что она тяжко болела. Фирюбин просил понять его положение мужа, который не вправе бросить жену, когда ей плохо:
«Иначе я не мог поступить».
Новый хрущевский любимец, Фрол Романович Козлов, второй человек в партии, подготовил проект решения о выводе всех из состава ЦК КПСС. Но Никита Сергеевич уже остыл.
«Поступок сложный, — говорил Хрущев о Фурцевой. — Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе — ничего плохого не скажу».
Хрущев учел раскаяние Фурцевой и предложил в решении записать: отсутствовала по болезни.
Кое-какие надежды вспыхнули у Фурцевой, когда Хрущева осенью 1964 года отправили на пенсию. Но новый хозяин страны, Брежнев, ее не жаловал и на партийную работу не вернул. Когда-то она высокомерно относилась к Леониду Ильичу, а Леонид Ильич этого не забыл.
«Мои портреты тоже носили»
Екатерина Алексеевна до конца жизни не смирилась с низвержением с олимпа. Сказала однажды Юрию Петровичу Любимову, главному режиссеру Театра на Таганке:
«Вы думаете, только у вас неприятности? Мои портреты ведь тоже носили, а теперь, вот видите, сижу тут и с вами говорю».
Фурцева руководила Министерством культуры 14 лет, до самой смерти. Оценивают ее роль по-разному. Екатерине Алексеевне не хватало образования и кругозора. В этом смысле она так и осталась секретарем райкома по идеологии... Однако же Екатерина Алексеевна не была держимордой. Она действовала в меру своих представлений об искусстве. Помимо партийных установок Фурцева часто руководствовалась личными симпатиями и антипатиями. Это же подметил и такой тонкий знаток театра, как Анатолий Смелянский, который многие годы проработал рядом с Олегом Ефремовым:
«Фурцева была не только министром. Она была женщиной. И Ефремов ей нравился. Она позволяла себе невиданные вещи: могла, например, будучи навеселе, кокетливо приподнять юбку выше колена и спросить:
— Олег, ну скажи, у меня неплохие ноги?»
В ней было природное обаяние, решительность, готовность — если это не грозило большими неприятностями — сказать не только «нет», но и «да». Она была человеком искренним. Юрий Любимов говорил о ней:
«Дура, но хоть живая».
Четыреста долларов министру
Екатерина Алексеевна всегда была подтянута, строго, со вкусом одета, красиво причесана. Около ее рабочего кабинета находилась маленькая комната, где стоял шкаф с ее платьями и со всем, что необходимо для вечерних мероприятий.
К услугам министра было ателье управления делами Совета министров на Кутузовском проспекте, но там привыкли обшивать сановных дам, не столько следивших за модой, сколько старавшихся соответствовать консервативным вкусам своих мужей.
Фурцеву выручали поездки за границу. Они имели прежде всего экономический смысл — можно было купить то, чего на территории Советского Союза вовсе не существовало. Но министерских командировочных не хватало не то, чтобы приодеться и обновить гардероб. Екатерина Алексеевна, по словам певицы Галины Вишневской, охотно принимала подношения от артистов, которые выступали за рубежом:
«Предпочитала брать валютой, что могу засвидетельствовать сама: в Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку четыреста долларов — весь мой гонорар за сорок дней гастролей, так как получала, как и все артисты театра, десять долларов в день.
Просто дала ей взятку, чтобы выпускали меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения вся испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала:
— Спасибо...»
Коррупция в брежневские времена приняла широчайший характер, поскольку вся жизнь человека зависела от армии чиновников. Сегодня размер тогдашних взяток кажется смехотворным, но ведь и уровень жизни был иным. Впрочем, аппетиты советских чиновников росли.
Фурцева подружилась с Надей Леже, русской, вдовой французского художника Фернана Леже. Опытная Надя никогда не приезжала в Москву с пустыми руками.
«Надиными стараниями, — вспоминала Галина Ерофеева, жена известного советского дипломата, — Фурцева стала появляться на приемах в вечерних туалетах от парижских «кутюрье» со всеми соответствующими аксессуарами и выглядела ослепительно, о чем могу свидетельствовать лично.
Сергей Иосифович Юткевич со злой иронией рассказал нам, как Надя Леже привезла ему на вокзал к отходу поезда огромный чемодан, а на недоуменный вопрос о причине его неподъемной тяжести объяснила, что Екатерина Алексеевна обставляет новую квартиру и ей нужны занавески на окна и соответствующая обивка».
Надя Леже сама получила квартиру в Москве и возможность построить славную дачу в писательском поселке Переделкино.
Говорят, у Фурцевой возникли проблемы, когда она занялась постройкой дачи и попросила помощи «подведомственных учреждений». В желающих помочь стройматериалами и рабочей силой недостатка не оказалось. Как же не воспользоваться возможностью сделать приятное министру! А потом кто-то из посвященных, как водится, написал донос.
Дело разбирали в Комитете партийного контроля и будто бы решили Фурцеву не наказывать, а отправить на пенсию. Кому-то другому дачная история вполне могла сойти с рук. Но Екатерину Алексеевну, напомню, Леонид Ильич не жаловал.
Потеря мужа или работы?
Теперь уже невозможно установить точно, что именно произошло поздним вечером 24 октября 1974 года, когда Фурцева вернулась домой.
Она жила в доме для начальства на улице Алексея Толстого (ныне Спиридоновка). Говорят, чуть ли не в один день стало известно, что ее ждет пенсия, а муж нашел другую женщину.
Николай Павлович Фирюбин ушел к Клеопатре Гоголевой, вдове Александра Гоголева, покойного секретаря Московского обкома партии. Они жили на соседних дачах. Клеопатра, которую знакомые называли по-свойски Клерой, была значительно моложе Екатерины Алексеевны.
Двойной удар Фурцева не выдержала. Ушла ли она из жизни по собственной воле или на то был промысел Божий — на сей счет свидетели говорят разное. Может быть, была какая-то биологическая предрасположенность. «Горло бредит бритвою» — так даже одна книжка называлась.
Не станем докапываться. Не имеет значения. В любом случае тоскливая жизнь брошенной мужем пенсионерки была не по ней... Без высокой должности она себя на этой земле не мыслила.
Николай Павлович Фирюбин, в которого она когда-то страстно влюбилась, оставался заместителем министра иностранных дел СССР до конца своих дней. Он пережил Екатерину Алексеевну на девять лет.
3 декабря 2004 года в доме №9 по Тверской улице открыли бронзовую мемориальную доску. На ней профиль Фурцевой и надпись: «Екатерина Алексеевна Фурцева, выдающийся деятель культуры, жила в этом доме с 1949 по 1960 год».
Таких мемориальных досок и таких высоких слов, кажется, не удостоился ни один из действительно выдающихся деятелей культуры, которым приходилось жить и творить под бдительным присмотром Екатерины Алексеевны Фурцевой.
В ее семье версию о самоубийстве наотрез отвергают. Разговоры на такую тему в нашем обществе все еще считаются неприличными. Официальный диагноз — сердечный приступ. Впрочем, семье не очень верят. Потому что один раз она уже вскрывала себе вены... ...Эта жизнерадостная, мажорная женщина с ярким темпераментом и сильным характером не могла перенести одного — когда ее отвергают. И в личной жизни, и в политической. Но вот почему она хотела покончить с собой? Из-за того, что оставил муж? Или же невыносимой была потеря высокой должности?
24 октября 1974 года внезапно умерла министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Она месяц не дожила до 64 лет. В Москве заговорили о том, что министр покончила счеты с жизнью и что у нее для этого были все основания.
Стиль милитари
Екатерина Алексеевна Фурцева выросла без отца, рассказывала, что он погиб в Гражданскую войну. Окончив школу фабрично-заводского обучения, в 1928 году пошла на ткацкую фабрику «Большевичка» в родном Вышнем Волочке, потому и закрепилось за ней потом прозвище «ткачиха».
За станком она стояла меньше двух лет. Спортивную и общительную девушку приметили и поставили ответственным секретарем районного совета физкультуры. Энергичная и бойкая, она быстро оказалась на руководящей комсомольской работе. В 1930 году ЦК ВЛКСМ отправил 500 комсомольских работников из города в деревню. В этот список попала Фурцева.
Сначала ее избрали секретарем Кореневского райкома комсомола в Курской области, в 1931-м послали секретарем горкома в Феодосию. В солнечном Крыму девушке понравилось. Она там с удовольствием плавала и играла в волейбол.
Идеальным ребенком того времени, пишут историки, считался мальчик, политически активный, по возможности блондин, стремящийся как можно скорее распроститься с детством. Культ гигиены и рациональной одежды сводил к нулю различие между полами, предписывая и мальчикам, и девочкам носить рубашки, трико и комбинезоны. Кружева и бантики решительно не допускались. Девочек отучали от «девчачьих» привычек — плаксивости и робости. Девушек делили на настоящих товарищей и маленьких «мещанок», думающих о своей внешности и удовольствиях. Чаще всего критиковались игрушки для девочек, особенно куклы, воспитывающие семейные и материнские инстинкты.
Воспитанницы советских школ 20-х годов растут довольно самоуверенными и несентиментальными. Женская мода тех лет — ватник, кожанка, френч, платье из солдатского сукна. Сейчас это назвали бы стилем милитари.
Через год ее поставили заведовать отделом Крымского обкома комсомола в Симферополе. Но карьеры в провинции не делаются. Фурцева добилась, чтобы обком командировал ее в Ленинград — учиться на Высших академических курсах Гражданского воздушного флота. Ее готовили в политработники гражданской авиации.
Распределение после курсов оказалось не очень удачным. Екатерину Фурцеву определили в Саратов помощником начальника политотдела авиационного техникума по комсомолу. Зато она познакомилась с летчиком Петром Ивановичем Петковым. В ту пору пилоты, окруженные романтическим ореолом, пользовались у женщин особым успехом. А Петр Петков, рассказывают, был видным, интересным мужчиной.
Роман с первым секретарем?
В Саратове они с мужем не задержались. На следующий год Петкова перевели в политуправление гражданской авиации, и они оказались в Москве. Фурцеву взяли в ЦК комсомола инструктором отдела студенческой молодежи, хотя высшего образования она не имела. Так что в 1937 году ее отправили учиться в Московский институт тонкой химической технологии имени М.В. Ломоносова. В институте ее избрали секретарем парткома, учеба все равно отошла на второй план.
Диплом о высшем образовании она получила в 1941 году. После начала войны ее эвакуировали, как и весь партаппарат, в Куйбышев, где сделали инструктором Молотовского райкома партии.
В 1942 году Фурцева вернулась в Москву, ее вновь избрали секретарем парткома института. Пока мужчины были на фронте, карьерные женщины получили шанс. Растущего молодого работника приметил первый секретарь Фрунзенского райкома партии Петр Владимирович Богуславский и взял к себе. Ее утвердили секретарем райкома по кадрам.
Сорок второй год был для Екатерины Алексеевны памятным во всех отношениях. У нее родилась дочь Светлана. Но появление ребенка отнюдь не укрепило семью. Напротив, брак рухнул. Муж ушел к другой. Екатерина Алексеевна осталась с дочкой, матерью и братом, отличавшимся склонностью к выпивке.
Зато у нее сложились особые отношения с первым секретарем Фрунзенского райкома Богуславским. Они повсюду бывали вместе. Богуславскому Екатерина Алексеевна многим обязана. Он сделал ее в 1945 году вторым секретарем райкома. После войны, когда партийный аппарат очищали от евреев, убрали из райкома и Богуславского. В 1948 году Фурцева заняла его место.
Чтобы доказать право быть хозяйкой района, а затем и города, Фурцевой пришлось усвоить многие привычки и манеры руководителей-мужчин. Она не робела в мужском коллективе, не смущалась сальным шуточкам, могла прилично выпить и послать матом.
«Заняв «мужской» (по характеру работы) пост, женщины, как правило, под него подстраиваются, стремятся даже внешне походить на мужчин, — рассказывал ее бывший подчиненный, — задымят сигаретой, повелевающе повысят голос, а то и матерком пустят, не побрезгуют. Но ничего похожего не водилось за Фурцевой. Всегда элегантная, модно одетая, в меру пользующаяся косметикой, она оставалась очень женственной. Мне казалось, что этим она хотела подчеркнуть: «Среди всех вас, мужчин, я одна женщина. Извольте считаться с этим!» И, как правило, попадала в цель. Редко кто мог отказать ей в какой-либо просьбе».
Фурцеву ценили. Шла ли речь об очищении районного аппарата от выходцев из Северной столицы в разгар мрачного «ленинградского дела» или о пропагандистском обеспечении столь же позорного «дела врачей», Екатерина Алексеевна неизменно опережала коллег-секретарей. Она быстро усвоила основные карьерные правила в партии. Она требовала от научных и исследовательских институтов, расположенных в районе, выполнения социалистических обязательств к определенным датам. Всерьез:
«Занимаетесь раком? К 1 мая вы обязаны изобрести вакцину и полностью ликвидировать рак. К 7 ноября нужно выпустить действенный препарат против туберкулеза. Изучаете детскую корь? Поработайте так, чтобы к следующему бюро райкома кори не было... Я должна первая рапортовать товарищу Сталину о наших победах».
Никита Сергеевич Хрущев обратил внимание на энергичную и деловую Фурцеву и сделал ее секретарем горкома. В отношении Хрущева к Фурцевой не было ничего личного, что бы тогда ни говорили.
Хрущев вознес Фурцеву на олимп — сделал ее секретарем ЦК и членом президиума. В следующий раз женщина войдет в состав политбюро уже при Горбачеве.
Личное счастье хозяйки города
Служебную удачу дополнило найденное наконец личное счастье. Когда Екатерина Алексеевна работала в московском партаппарате, то влюбилась в коллегу-секретаря — Николая Павловича Фирюбина. Он был всего на два года ее старше и очень нравился женщинам.
Выпускник Московского авиационного института, он быстро пошел по партийной линии. После смерти Сталина небольшую группу партработников перебросили в Министерство иностранных дел, в том числе Юрия Андропова и Николая Фирюбина. Андропова отправили советником посольства в Румынию, Фирюбина — в Чехословакию. Через год Фирюбина сделали послом. Еще два года он был послом в Югославии.
Андропова и Фирюбина почти одновременно вернули в Москву. Именно Фирюбина хотели поставить во главе нового отдела ЦК, который должен был заниматься социалистическими странами. Однако Хрущев вместо Фирюбина поставил заведовать отделом Юрия Владимировича Андропова, которого практически не знал. Так началась большая политическая карьера Андропова.
Фирюбина назначили замминистра иностранных дел. Более высокой должности он уже не занял, зато ничто не помешало Николаю Павловичу и Екатерине Алексеевне создать семью. У Фирюбина тоже была дочь от первого брака, Фурцева очень хорошо к ней относилась. Супружеский союз казался крепким.
На ХХ съезде партии Фирюбина избрали кандидатом в члены ЦК КПСС. Это была единственная супружеская пара, которая совместно посещала пленумы Центрального комитета. Конечно, Фирюбину не очень нравилось, что жена занимает более высокое положение. Для советской семьи это было нетипично.
Екатерина Фурцева ведала идеологией. В партийном руководстве тех лет все были догматиками. Но Фурцевой настолько не хватало общей культуры и образования, что ее выступления даже на том фоне производили особенно мрачное впечатление:
«В нашей стране у некоторой части интеллигенции, особенно у молодежи, появились нездоровые настроения и тенденции. Среди писателей было особенно много нездоровых проявлений, а некоторая их часть скатилась до прямой клеветы на нашу действительность. Не случайно враги издали роман Дудинцева почти во всех капиталистических странах в огромных тиражах! Этот роман инсценирован, и пьеса сейчас идет в театре на Бродвее, а Голливуд ставит по роману кинокартину. Надо поправить положение на идеологическом фронте!»
Автор романа «Не хлебом единым» Владимир Дмитриевич Дудинцев, фронтовик, четырежды раненный на войне, написал историю изобретателя, отвергаемого бюрократической системой. В конце 50-х читатели были потрясены искренностью писателя, описавшего бесчеловечную бюрократическую систему. Роман Дудинцева с опозданием на полвека экранизировал режиссер Станислав Говорухин, и всякий может убедиться, какую чушь несла секретарь ЦК по идеологии Екатерина Алексеевна Фурцева.
Низвержение c олимпа
Всего три года Фурцева пребывала на вершине власти. Низвержение с олимпа было для нее внезапностью. Хрущев совершенно неожиданно проводил массовые чистки высшего эшелона руководства.
Говорят, чекисты записали вольные разговоры нескольких секретарей ЦК, включая Фурцеву, которые они вели в своих комнатах отдыха, попивая чай или более крепкие напитки. Ничего крамольного они не говорили, лишь позволяли себе критически оценивать поведение Никиты Сергеевича.
Думаю, есть и другой мотив. Хрущев был человеком увлекающимся. Понравившегося ему человека мог поднять на головокружительную высоту, председателя совхоза назначал сразу министром сельского хозяйства, но, быстро разочаровавшись, с той же легкостью расставался и с новым фаворитом. Поработав с Фурцевой, увидел, что она слишком проста для идеологического секретаря. Она проигрывала на фоне куда более изощренного Суслова, у которого на всякий случай была заготовлена цитатка из Владимира Ильича.
Когда Хрущев распорядился освободить Фурцеву от должности секретаря ЦК и назначить министром культуры, для нее это был удар. В советской иерархии это было большое понижение. Но еще год с лишним, до очередного съезда партии, Фурцева оставалась членом президиума ЦК. Казалось, внешне ничего не изменилось. Ее приглашали на заседания президиума, ей полагался лимузин с охраной, подчиненные лебезили.
Возможно, она наивно полагала, что Хрущев сохранит за ней высокое партийное звание. До последнего надеялась, что опала будет недолгой, что Хрущев передумает и вернет ее на партийную работу. Главное — оставаться в составе президиума ЦК, где решаются все важные вопросы. Но после XXII съезда все бывшие секретари ЦК в президиум уже не вошли. Это стало для Екатерины Алексеевны страшным ударом. Жизнь изменилась. Сняли охрану, сменили автомобиль, изменились глаза высших чиновников, которые смотрели на Фурцеву снисходительно-высокомерно.
Она была раздавлена. Она стала такой же, как все. Но она не была такой, как все. На вечернем, заключительном заседании съезда ни Фурцева, ни ее муж Николай Павлович Фирюбин не появились. Отсутствие обоих было более чем заметно. Решили, что это знак протеста. Еще говорили о том, что Екатерина Алексеевна Фурцева, переживая случившееся, вскрыла себе вены.
Попытка самоубийства как-то не вяжется с обликом решительного, жесткого политика, способного преодолевать любые препятствия. Неужели она готова была свести счеты с жизнью из-за сорвавшейся карьеры? Вполне возможно. Потеря высокой должности была равнозначна жизненной катастрофе. А может быть, как это частенько случается с самоубийцами, она вовсе не собиралась умирать, а хотела всего лишь прокричать о своей боли, надеясь, что ее услышат и поймут. Все-таки она была женщиной, а женщины иногда инсценируют самоубийство в надежде показать, как им плохо, и пробудить сочувствие.
Так или иначе, ее вовремя нашли и спасли. Но никто не спешил обмыть и перевязать ее раны. Напротив, товарищи сочли ее поведение антипартийным и готовились разделаться с ней окончательно.
Когда Хрущеву доложили, что члены ЦК в знак протеста не явились на съезд, он был в ярости и устроил в Кремле 9 марта 1962 года разбирательство. Разумеется, ни намека на попытку самоубийства. Нет такого слова в лексиконе большевиков! Фурцева умоляла товарищей поверить, что она тяжко болела. Фирюбин просил понять его положение мужа, который не вправе бросить жену, когда ей плохо:
«Иначе я не мог поступить».
Новый хрущевский любимец, Фрол Романович Козлов, второй человек в партии, подготовил проект решения о выводе всех из состава ЦК КПСС. Но Никита Сергеевич уже остыл.
«Поступок сложный, — говорил Хрущев о Фурцевой. — Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе — ничего плохого не скажу».
Хрущев учел раскаяние Фурцевой и предложил в решении записать: отсутствовала по болезни.
Кое-какие надежды вспыхнули у Фурцевой, когда Хрущева осенью 1964 года отправили на пенсию. Но новый хозяин страны, Брежнев, ее не жаловал и на партийную работу не вернул. Когда-то она высокомерно относилась к Леониду Ильичу, а Леонид Ильич этого не забыл.
«Мои портреты тоже носили»
Екатерина Алексеевна до конца жизни не смирилась с низвержением с олимпа. Сказала однажды Юрию Петровичу Любимову, главному режиссеру Театра на Таганке:
«Вы думаете, только у вас неприятности? Мои портреты ведь тоже носили, а теперь, вот видите, сижу тут и с вами говорю».
Фурцева руководила Министерством культуры 14 лет, до самой смерти. Оценивают ее роль по-разному. Екатерине Алексеевне не хватало образования и кругозора. В этом смысле она так и осталась секретарем райкома по идеологии... Однако же Екатерина Алексеевна не была держимордой. Она действовала в меру своих представлений об искусстве. Помимо партийных установок Фурцева часто руководствовалась личными симпатиями и антипатиями. Это же подметил и такой тонкий знаток театра, как Анатолий Смелянский, который многие годы проработал рядом с Олегом Ефремовым:
«Фурцева была не только министром. Она была женщиной. И Ефремов ей нравился. Она позволяла себе невиданные вещи: могла, например, будучи навеселе, кокетливо приподнять юбку выше колена и спросить:
— Олег, ну скажи, у меня неплохие ноги?»
В ней было природное обаяние, решительность, готовность — если это не грозило большими неприятностями — сказать не только «нет», но и «да». Она была человеком искренним. Юрий Любимов говорил о ней:
«Дура, но хоть живая».
Четыреста долларов министру
Екатерина Алексеевна всегда была подтянута, строго, со вкусом одета, красиво причесана. Около ее рабочего кабинета находилась маленькая комната, где стоял шкаф с ее платьями и со всем, что необходимо для вечерних мероприятий.
К услугам министра было ателье управления делами Совета министров на Кутузовском проспекте, но там привыкли обшивать сановных дам, не столько следивших за модой, сколько старавшихся соответствовать консервативным вкусам своих мужей.
Фурцеву выручали поездки за границу. Они имели прежде всего экономический смысл — можно было купить то, чего на территории Советского Союза вовсе не существовало. Но министерских командировочных не хватало не то, чтобы приодеться и обновить гардероб. Екатерина Алексеевна, по словам певицы Галины Вишневской, охотно принимала подношения от артистов, которые выступали за рубежом:
«Предпочитала брать валютой, что могу засвидетельствовать сама: в Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку четыреста долларов — весь мой гонорар за сорок дней гастролей, так как получала, как и все артисты театра, десять долларов в день.
Просто дала ей взятку, чтобы выпускали меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения вся испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала:
— Спасибо...»
Коррупция в брежневские времена приняла широчайший характер, поскольку вся жизнь человека зависела от армии чиновников. Сегодня размер тогдашних взяток кажется смехотворным, но ведь и уровень жизни был иным. Впрочем, аппетиты советских чиновников росли.
Фурцева подружилась с Надей Леже, русской, вдовой французского художника Фернана Леже. Опытная Надя никогда не приезжала в Москву с пустыми руками.
«Надиными стараниями, — вспоминала Галина Ерофеева, жена известного советского дипломата, — Фурцева стала появляться на приемах в вечерних туалетах от парижских «кутюрье» со всеми соответствующими аксессуарами и выглядела ослепительно, о чем могу свидетельствовать лично.
Сергей Иосифович Юткевич со злой иронией рассказал нам, как Надя Леже привезла ему на вокзал к отходу поезда огромный чемодан, а на недоуменный вопрос о причине его неподъемной тяжести объяснила, что Екатерина Алексеевна обставляет новую квартиру и ей нужны занавески на окна и соответствующая обивка».
Надя Леже сама получила квартиру в Москве и возможность построить славную дачу в писательском поселке Переделкино.
Говорят, у Фурцевой возникли проблемы, когда она занялась постройкой дачи и попросила помощи «подведомственных учреждений». В желающих помочь стройматериалами и рабочей силой недостатка не оказалось. Как же не воспользоваться возможностью сделать приятное министру! А потом кто-то из посвященных, как водится, написал донос.
Дело разбирали в Комитете партийного контроля и будто бы решили Фурцеву не наказывать, а отправить на пенсию. Кому-то другому дачная история вполне могла сойти с рук. Но Екатерину Алексеевну, напомню, Леонид Ильич не жаловал.
Потеря мужа или работы?
Теперь уже невозможно установить точно, что именно произошло поздним вечером 24 октября 1974 года, когда Фурцева вернулась домой.
Она жила в доме для начальства на улице Алексея Толстого (ныне Спиридоновка). Говорят, чуть ли не в один день стало известно, что ее ждет пенсия, а муж нашел другую женщину.
Николай Павлович Фирюбин ушел к Клеопатре Гоголевой, вдове Александра Гоголева, покойного секретаря Московского обкома партии. Они жили на соседних дачах. Клеопатра, которую знакомые называли по-свойски Клерой, была значительно моложе Екатерины Алексеевны.
Двойной удар Фурцева не выдержала. Ушла ли она из жизни по собственной воле или на то был промысел Божий — на сей счет свидетели говорят разное. Может быть, была какая-то биологическая предрасположенность. «Горло бредит бритвою» — так даже одна книжка называлась.
Не станем докапываться. Не имеет значения. В любом случае тоскливая жизнь брошенной мужем пенсионерки была не по ней... Без высокой должности она себя на этой земле не мыслила.
Николай Павлович Фирюбин, в которого она когда-то страстно влюбилась, оставался заместителем министра иностранных дел СССР до конца своих дней. Он пережил Екатерину Алексеевну на девять лет.
3 декабря 2004 года в доме №9 по Тверской улице открыли бронзовую мемориальную доску. На ней профиль Фурцевой и надпись: «Екатерина Алексеевна Фурцева, выдающийся деятель культуры, жила в этом доме с 1949 по 1960 год».
Таких мемориальных досок и таких высоких слов, кажется, не удостоился ни один из действительно выдающихся деятелей культуры, которым приходилось жить и творить под бдительным присмотром Екатерины Алексеевны Фурцевой.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
