Архивная публикация 2002 года: "Мех сквозь слезы"
Были когда-то и мы дураками -- но не теперь. Теперь-то мы знаем, что не бывает пяти тысяч процентов годовых; нас научили, что уличная лотерея всегда выигрышна, но только для самих лотерейщиков; мы усвоили, что не надо развешивать уши, когда звонит телефон и бодрый голос сообщает о нашем выигрыше чего-то очень завлекательного и на редкость бесплатного. Словом, мы затвердели, потеряли невинность и стоим на том, что халявный сыр бывает только в мышеловке. Нас не проведешь. Мы начеку....И почему это раньше он был такой хороший, а теперь стал такой плохой? О, вопль женщин всех времен: "А ведь мама меня предупреждала!" Итак: муж оказался предательским гадом, полюбил дуру-секретаршу и оставил мою подружку Милочку буквально ни с чем, а именно с двумя детьми, щедрыми алиментами и святой ненавистью к изменщику, бесполезно стучащей в сердце.
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса... Пусть ярость благородная вскипает как волна... Кипит наш разум возмущенный...
И пускай ничто на свете мне о нем больше не напоминает, и чтобы духу его тут не было, решила Милочка и для начала сожгла в духовке все мужнины фотографии. Фотографии горели плохо, пахли при этом еще хуже, и Милочка решила, что это очень символично. Потом она мстительно разломала бесценные модели исторических парусников, которые ее экс много лет любовно собирал-собирал, но, закрутившись в пылу новой страсти, как-то не сообразил забрать сразу. Потопталась она на обломках "Ниньи", "Пинты" и "Санта-Марии", однако морального удовлетворения в полной мере не ощутила. Ненависть не утихала; не помогло и раздирание голыми руками всех оставленных мужем тряпок -- трещали они громко, успокоительно, но Милочка прекрасно понимала, что бывшему владельцу все это барахло особо не нужно, так что и страдать он по своим пиджакам не будет.
Уж не знаю, до чего бы дошла оскорбленная женщина в своем стремлении убрать с глаз долой все, напоминавшее ей о главной ошибке ее жизни, -- в конце концов, об ошибке громче всего напоминали ее родные дети, папашины копии... Однако по отношению к детям Милочка проявила сдержанность и практически ничего с ними не сделала -- детки сообразили, что мама не в себе, и поводов для расправы не давали, вели себя тихо, послушно и вообще были совершенно незаметны. Вот Милочка их и не замечала.
Но ничего другого, что было "его", она в своем доме потерпеть не могла. То есть все, что было собственно "его", она изничтожила, но как быть с тем, что хоть и ее, но на самом деле -- "его"? В смысле всякие штуки, которые "он" когда-то ей дарил (то, что она покупала сама на "его" деньги, Милочка, следуя причудливым изгибам женской логики, к "нему" никак не относила). Вот колечки-сережки -- если Милочка что-то из этого наденет, то тут же умрет от аллергии, это дураку понятно. Но выбрасывать в помойку золото с бриллиантами -- ну, знаете, ненависть, конечно, чувство великое, но все же не настолько.
Ладно, украшения -- они маленькие, Милочка засунула их в коробку и задвинула ее до поры до времени куда подальше. Но эти две поганые, всего по три раза надеванные шубы? Как шкаф ни откроешь, они оттуда так и лезут, так и колют глаза, сволочи, прямо убила бы, порвала бы, и пусть пойдут клочки по заулочкам. Но жалко.
Вы не знаете Милочку. Вы не понимаете, чего мне стоило ее убедить, что нет ничего позорного в том, чтобы эти шубы продать. Да, вот так вот запросто взять и продать, ничего порочащего ее достоинство в этом нет, и после такого поступка она вовсе не превратится в дешевую торговку, базарную бабу или еще в какого-нибудь отрицательного героя наших дней.
В конце концов, Милочка решилась на эту последнюю степень женского падения. И скоро в "Из рук в руки" появилось объявление: "Продаю: шубу двухстороннюю, стриженая норка, и полушубок из вязаной шиншиллы. Почти новые. Недорого". И номер пейджера: Милочка у нас умная, специально пейджер купила. Кто же в наше смутное время дает свой домашний телефон? Это же просто приглашение для воров и грабителей! А сотовый? Тоже нельзя: Милочка читала в газетах, что сотовый давать опасно, жулье теперь и владельца мобильника умеет находить, вот она и застраховалась со всех сторон.
И вот пришел день, когда пейджер запикал и завибрировал одновременно. "Я насчет шубы, перезвоните мне, пожалуйста. Катя". И номер телефона.
Милочка перезвонила.
-- Вы еще не продали? Ой, как хорошо! -- радовался приятный женский голос. -- Я бы, наверное, купила, только не знаю какую! Может, обе покажете?
А что не показать, согласилась Милочка, покажу обе.
Голос Кати немного приугас:
-- Только, Людмила Валериановна, мне так жутко неудобно, но я прямо не знаю, как быть: я тут ногу вывихнула, не могу выходить. А вы сами ко мне не приедете? И шубы бы привезли, обе, а то я так, не видя, прямо не знаю, какую хочу...
У Милочки просто с души свалился один из груды камней: ей страшно не хотелось пускать никого чужого в свой дом (убьют-ограбят), встречаться на улице тоже было страшновато, так что она уже голову сломала над тем, как же ей обставить момент купли-продажи технически. Впрочем, ехать к незнакомому человеку, да еще и с шубами, которые были "недорогими" только относительно своей первоначальной цены, -- тоже довольно стремно, мало ли что может случиться... Как сказал один знакомый иностранец, любитель русского фольклора: "Пуганая ворона дует на холодное молоко".
Но Катин голос завлекал:
-- Я понимаю, вы меня не знаете, если чего-то опасаетесь -- пожалуйста, можете взять с собой кого хотите. Возьмите мужчину, хотите -- двоих, да хоть десять человек, я понимаю...
Милочка решила, что двоих мужчин будет достаточно. Она заняла у подруг пару мужей посолиднее, упаковала шубы -- и отправилась к Кате.
Катина квартира, судя по числу дверей -- трехкомнатная, поразила Милочку своей разрухой и общей запущенностью. Катя, приятная юная дама с перебинтованной ногой, изящно прихрамывая, тараторила извинения:
-- Простите за бардак, но квартиру я только купила, тут старушка жила, она умерла, а ее дочка мне продала, вместе со всем барахлом, такую дрянь -- кому надо, а я еще выбросить ничего не успела, видите -- нога, а так скоро будет ремонт, но вы проходите, проходите, Людмила Валериановна, пожалуйста, и вы, как вас, простите, а, Александр и вас, а, Саша, пожалуйста, пожалуйста...
Девушка Катя мерила шубы. Сначала одну. Потом другую. Потом опять первую. Потом -- вторую. Милочка уже забоялась, что Катя в процессе примерки успеет износить шубки так, как за пять лет не износишь, -- а та все крутилась перед зеркалом покойной старушки. Зеркало было тускловатым и не давало Кате полного представления о том, какова она получается в этих шубах. Девушка совершенно очевидно пришла в смятение.
-- Ой, я прямо не знаю, тут такое зеркало дурацкое... А ничего, если я на секундочку сбегаю к соседке, посмотрюсь, а то ничего не понимаю, не то эту взять, не то эту... Я быстро, ладно? А вы тут пока угощайтесь, вот шампанское, специально покупку обмыть, вы не скучайте, без меня начните. Я ключ не беру, хорошо? Позвоню, вы откроете...
Чужой муж Саша был за рулем и от шампанского отказался. А вот Милочка и чужой муж Александр не побрезговали; Милочка поздравляла себя с удачным началом торговли, оказавшейся совсем не такой страшной, как она думала, ну а чужой муж Александр, наверное, с тем, что все обошлось и ему не пришлось выполнять утомительных функций защитника Милочкиных чести и имущества.
Прошло пятнадцать минут, а Кати все не было.
"Неуверенная какая-то девушка, сама не знает, чего хочет", -- подумала Милочка.
Прошло полчаса, а Кати все не было. Чужой муж Саша, в надежде найти хозяйку квартиры, пошел по соседям. Не нашел.
Наконец минут через сорок в дверь позвонили.
Милочка и оба чужих мужа, уже потеряв терпение, ринулись открывать. В дверях стояла неприветливая старуха.
-- Ну, все, что ли? -- спросила она мрачно.
-- В каком смысле "все"? -- удивилась Милочка.
Старуха посмотрела на компанию с отвращением. Милочке показалось, что в нее сейчас плюнут. Она испугалась и спряталась за одного из чужих мужей. И из-за его плеча несмело спросила:
-- А Катя где?
-- Какая еще Катя? Тут еще и Катя была? Я двоим сдавала, а вы тут, значит, вчетвером? Развели тут паскудство! А ну выметайтесь, мне за два часа заплатили, и пошли теперь отсюдова!
Нет, конечно, Милочка и ее защитники ушли не сразу. Они еще трепыхались, они вякали: "Катя! Шубы!" -- но куда им было до старухиного красноречия. Старуха обвиняла их в практиковании промискуитета, гомосексуализме, зоофилии, содомии, только называла все это совсем другими именами, пугала милицией, соседями и орала так, что в конце концов даже до Милочки дошла суть происшедшего.
Кинули ее, вот что. Некая парочка сняла у старухи квартиру в целях будто бы провести интимную встречу -- обычное дело, одним любовь, другим -- прибавка к пенсии. Старуха, при всей своей противности, была совершенно ни при чем -- ну а девушка Катя, как бы ее ни звали, за то время, что Милочка проторчала в чужой квартире, получила такую фору, что любая гонка преследования становилась абсолютно бесполезной.
...Каждый из нас уверен: надувают других. Надуть нас? Никогда! Мы умные, мы все знаем, мы начеку. И мы так потом удивляемся, когда нас все-таки надувают -- запросто, без гипноза, без клофелина и вдобавок -- при нашем же активнейшем содействии. Обидно. Досадно.
Ну и ладно. Как бы то ни было, от гнетущих воспоминаний в лице подаренных бывшем мужем шуб Милочка так или иначе избавилась. Теперь ей предстоит продажа преподнесенных им же украшений. Что-то будет!
Были когда-то и мы дураками -- но не теперь. Теперь-то мы знаем, что не бывает пяти тысяч процентов годовых; нас научили, что уличная лотерея всегда выигрышна, но только для самих лотерейщиков; мы усвоили, что не надо развешивать уши, когда звонит телефон и бодрый голос сообщает о нашем выигрыше чего-то очень завлекательного и на редкость бесплатного. Словом, мы затвердели, потеряли невинность и стоим на том, что халявный сыр бывает только в мышеловке. Нас не проведешь. Мы начеку....И почему это раньше он был такой хороший, а теперь стал такой плохой? О, вопль женщин всех времен: "А ведь мама меня предупреждала!" Итак: муж оказался предательским гадом, полюбил дуру-секретаршу и оставил мою подружку Милочку буквально ни с чем, а именно с двумя детьми, щедрыми алиментами и святой ненавистью к изменщику, бесполезно стучащей в сердце.
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса... Пусть ярость благородная вскипает как волна... Кипит наш разум возмущенный...
И пускай ничто на свете мне о нем больше не напоминает, и чтобы духу его тут не было, решила Милочка и для начала сожгла в духовке все мужнины фотографии. Фотографии горели плохо, пахли при этом еще хуже, и Милочка решила, что это очень символично. Потом она мстительно разломала бесценные модели исторических парусников, которые ее экс много лет любовно собирал-собирал, но, закрутившись в пылу новой страсти, как-то не сообразил забрать сразу. Потопталась она на обломках "Ниньи", "Пинты" и "Санта-Марии", однако морального удовлетворения в полной мере не ощутила. Ненависть не утихала; не помогло и раздирание голыми руками всех оставленных мужем тряпок -- трещали они громко, успокоительно, но Милочка прекрасно понимала, что бывшему владельцу все это барахло особо не нужно, так что и страдать он по своим пиджакам не будет.
Уж не знаю, до чего бы дошла оскорбленная женщина в своем стремлении убрать с глаз долой все, напоминавшее ей о главной ошибке ее жизни, -- в конце концов, об ошибке громче всего напоминали ее родные дети, папашины копии... Однако по отношению к детям Милочка проявила сдержанность и практически ничего с ними не сделала -- детки сообразили, что мама не в себе, и поводов для расправы не давали, вели себя тихо, послушно и вообще были совершенно незаметны. Вот Милочка их и не замечала.
Но ничего другого, что было "его", она в своем доме потерпеть не могла. То есть все, что было собственно "его", она изничтожила, но как быть с тем, что хоть и ее, но на самом деле -- "его"? В смысле всякие штуки, которые "он" когда-то ей дарил (то, что она покупала сама на "его" деньги, Милочка, следуя причудливым изгибам женской логики, к "нему" никак не относила). Вот колечки-сережки -- если Милочка что-то из этого наденет, то тут же умрет от аллергии, это дураку понятно. Но выбрасывать в помойку золото с бриллиантами -- ну, знаете, ненависть, конечно, чувство великое, но все же не настолько.
Ладно, украшения -- они маленькие, Милочка засунула их в коробку и задвинула ее до поры до времени куда подальше. Но эти две поганые, всего по три раза надеванные шубы? Как шкаф ни откроешь, они оттуда так и лезут, так и колют глаза, сволочи, прямо убила бы, порвала бы, и пусть пойдут клочки по заулочкам. Но жалко.
Вы не знаете Милочку. Вы не понимаете, чего мне стоило ее убедить, что нет ничего позорного в том, чтобы эти шубы продать. Да, вот так вот запросто взять и продать, ничего порочащего ее достоинство в этом нет, и после такого поступка она вовсе не превратится в дешевую торговку, базарную бабу или еще в какого-нибудь отрицательного героя наших дней.
В конце концов, Милочка решилась на эту последнюю степень женского падения. И скоро в "Из рук в руки" появилось объявление: "Продаю: шубу двухстороннюю, стриженая норка, и полушубок из вязаной шиншиллы. Почти новые. Недорого". И номер пейджера: Милочка у нас умная, специально пейджер купила. Кто же в наше смутное время дает свой домашний телефон? Это же просто приглашение для воров и грабителей! А сотовый? Тоже нельзя: Милочка читала в газетах, что сотовый давать опасно, жулье теперь и владельца мобильника умеет находить, вот она и застраховалась со всех сторон.
И вот пришел день, когда пейджер запикал и завибрировал одновременно. "Я насчет шубы, перезвоните мне, пожалуйста. Катя". И номер телефона.
Милочка перезвонила.
-- Вы еще не продали? Ой, как хорошо! -- радовался приятный женский голос. -- Я бы, наверное, купила, только не знаю какую! Может, обе покажете?
А что не показать, согласилась Милочка, покажу обе.
Голос Кати немного приугас:
-- Только, Людмила Валериановна, мне так жутко неудобно, но я прямо не знаю, как быть: я тут ногу вывихнула, не могу выходить. А вы сами ко мне не приедете? И шубы бы привезли, обе, а то я так, не видя, прямо не знаю, какую хочу...
У Милочки просто с души свалился один из груды камней: ей страшно не хотелось пускать никого чужого в свой дом (убьют-ограбят), встречаться на улице тоже было страшновато, так что она уже голову сломала над тем, как же ей обставить момент купли-продажи технически. Впрочем, ехать к незнакомому человеку, да еще и с шубами, которые были "недорогими" только относительно своей первоначальной цены, -- тоже довольно стремно, мало ли что может случиться... Как сказал один знакомый иностранец, любитель русского фольклора: "Пуганая ворона дует на холодное молоко".
Но Катин голос завлекал:
-- Я понимаю, вы меня не знаете, если чего-то опасаетесь -- пожалуйста, можете взять с собой кого хотите. Возьмите мужчину, хотите -- двоих, да хоть десять человек, я понимаю...
Милочка решила, что двоих мужчин будет достаточно. Она заняла у подруг пару мужей посолиднее, упаковала шубы -- и отправилась к Кате.
Катина квартира, судя по числу дверей -- трехкомнатная, поразила Милочку своей разрухой и общей запущенностью. Катя, приятная юная дама с перебинтованной ногой, изящно прихрамывая, тараторила извинения:
-- Простите за бардак, но квартиру я только купила, тут старушка жила, она умерла, а ее дочка мне продала, вместе со всем барахлом, такую дрянь -- кому надо, а я еще выбросить ничего не успела, видите -- нога, а так скоро будет ремонт, но вы проходите, проходите, Людмила Валериановна, пожалуйста, и вы, как вас, простите, а, Александр и вас, а, Саша, пожалуйста, пожалуйста...
Девушка Катя мерила шубы. Сначала одну. Потом другую. Потом опять первую. Потом -- вторую. Милочка уже забоялась, что Катя в процессе примерки успеет износить шубки так, как за пять лет не износишь, -- а та все крутилась перед зеркалом покойной старушки. Зеркало было тускловатым и не давало Кате полного представления о том, какова она получается в этих шубах. Девушка совершенно очевидно пришла в смятение.
-- Ой, я прямо не знаю, тут такое зеркало дурацкое... А ничего, если я на секундочку сбегаю к соседке, посмотрюсь, а то ничего не понимаю, не то эту взять, не то эту... Я быстро, ладно? А вы тут пока угощайтесь, вот шампанское, специально покупку обмыть, вы не скучайте, без меня начните. Я ключ не беру, хорошо? Позвоню, вы откроете...
Чужой муж Саша был за рулем и от шампанского отказался. А вот Милочка и чужой муж Александр не побрезговали; Милочка поздравляла себя с удачным началом торговли, оказавшейся совсем не такой страшной, как она думала, ну а чужой муж Александр, наверное, с тем, что все обошлось и ему не пришлось выполнять утомительных функций защитника Милочкиных чести и имущества.
Прошло пятнадцать минут, а Кати все не было.
"Неуверенная какая-то девушка, сама не знает, чего хочет", -- подумала Милочка.
Прошло полчаса, а Кати все не было. Чужой муж Саша, в надежде найти хозяйку квартиры, пошел по соседям. Не нашел.
Наконец минут через сорок в дверь позвонили.
Милочка и оба чужих мужа, уже потеряв терпение, ринулись открывать. В дверях стояла неприветливая старуха.
-- Ну, все, что ли? -- спросила она мрачно.
-- В каком смысле "все"? -- удивилась Милочка.
Старуха посмотрела на компанию с отвращением. Милочке показалось, что в нее сейчас плюнут. Она испугалась и спряталась за одного из чужих мужей. И из-за его плеча несмело спросила:
-- А Катя где?
-- Какая еще Катя? Тут еще и Катя была? Я двоим сдавала, а вы тут, значит, вчетвером? Развели тут паскудство! А ну выметайтесь, мне за два часа заплатили, и пошли теперь отсюдова!
Нет, конечно, Милочка и ее защитники ушли не сразу. Они еще трепыхались, они вякали: "Катя! Шубы!" -- но куда им было до старухиного красноречия. Старуха обвиняла их в практиковании промискуитета, гомосексуализме, зоофилии, содомии, только называла все это совсем другими именами, пугала милицией, соседями и орала так, что в конце концов даже до Милочки дошла суть происшедшего.
Кинули ее, вот что. Некая парочка сняла у старухи квартиру в целях будто бы провести интимную встречу -- обычное дело, одним любовь, другим -- прибавка к пенсии. Старуха, при всей своей противности, была совершенно ни при чем -- ну а девушка Катя, как бы ее ни звали, за то время, что Милочка проторчала в чужой квартире, получила такую фору, что любая гонка преследования становилась абсолютно бесполезной.
...Каждый из нас уверен: надувают других. Надуть нас? Никогда! Мы умные, мы все знаем, мы начеку. И мы так потом удивляемся, когда нас все-таки надувают -- запросто, без гипноза, без клофелина и вдобавок -- при нашем же активнейшем содействии. Обидно. Досадно.
Ну и ладно. Как бы то ни было, от гнетущих воспоминаний в лице подаренных бывшем мужем шуб Милочка так или иначе избавилась. Теперь ей предстоит продажа преподнесенных им же украшений. Что-то будет!
ЛЕНА ЗАЕЦ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
