Архивная публикация 2008 года: "Нобелевский пасьянс"

Год за годом в Нобелевском комитете скапливается все больше по-настоящему крупных открытий, и его члены каждый год перебирают свою колоду и пытаются разложить пасьянс. Получается не всегда удачно...

Нобелевские премии 2008 года в области естественных наук, которые присуждались в начале прошлой недели, также вызвали много недовольства и споров. Впрочем, это, как и само вручение премий, происходит из года в год — поводы для обвинения Нобелевского комитета в предвзятости, несправедливости и некомпетентности всегда находятся. Упрекают обычно либо за «немасштабность» открытия, либо за неверный выбор лауреатов, когда кто-то из главных авторов остается за бортом. В этом году обе эти претензии сошлись вместе и коснулись сразу двух номинаций — медицины/физиологии и химии.

Премия по медицине и физиологии разделена надвое, и первая ее часть присуждена немецкому ученому Харальду цур Хаузену за исследование вируса папилломы человека (HPV) и доказательство того, что этот вирус является причиной возникновения некоторых видов рака. Вторую часть поделили между французами Люком Монтанье и Франсуаз Барре-Синусси, которые «сумели обнаружить и описать в 1983 году новый ретровирус у пациентов с воспалением лимфатических желез». Именно этот вирус называют сегодня вирусом иммунодефицита (ВИЧ), вызывающего неизлечимое на сегодня заболевание СПИД. Это открытие стало предпосылкой для создания препаратов, замедляющих течение болезни, что позволило серьезным образом сократить смертность от нее, отмечает Нобелевский комитет.
И здесь разразился настоящий скандал, поскольку во многих современных учебниках, руководствах по СПИДу первооткрывателем вируса назван американец Роберт Галло (иногда вместе с Монтанье, иногда без него), а вот Франсуаз Барре-Синусси никогда не претендовала на роль первооткрывательницы.
Спор между американцем и французом за первенство в этом открытии продолжался более двух десятков лет. На счету у Галло к моменту открытия ВИЧ было уже три ретровируса, и он считался и сейчас считается «королем вирусологии». Однако Монтанье проводил исследования параллельно и первым опубликовал научную работу, но в последующем, как отмечает Scientific American, Галло и Монтанье были соавторами по меньшей мере двух статей: одна вышла в этом самом издании в 1988 году, другая — в 2002 году в журнале Science. Кроме того, существует даже специальный меморандум, подписанный в присутствии президентов Франции и США, о том, что данное открытие «является совместной работой американца Роберта Галло и француза Люка Монтанье». Тем не менее Галло и Монтанье продолжали спор, который, как сообщил «Профилю» один из нобелевских экспертов, помешал им получить премию раньше. Нобелевский комитет планировал это не раз, но упирался в разногласия и многочисленные апелляции претендентов. В таких случаях в Стокгольме предпочитают обходить острые углы и выбирают другую тему и других кандидатов. Почему точка в споре поставлена именно сейчас, непонятно, но в одном комментаторы единодушны: Нобелевскому комитету нужна была женщина, поэтому вакантное место заняла помощница Монтанье — Франсуаз Барре-Синусси.
Вторая проблема этой номинации — несоизмеримость открытий.
«Я не понимаю, для чего нужно было «укладывать» в один ящик папиллому и ВИЧ, — недоумевает один из крупнейших наших молекулярных биологов, научный руководитель Института белка РАН академик Александр Спирин. — Они никак не связаны, за исключением одного, что это вирусы, но вирусов, как известно, огромное количество. Кроме того, первая работа, за которую присудили половину премии, гораздо более ординарна и по масштабам несравнима с открытием ВИЧ. Мне говорят, что она имеет отношение к онкологии, но в таком случае надо было бы присудить премию замечательному нашему ученому Гарри Абелеву за открытие онкогена, по которому сегодня диагностируется 70—80% всех видов рака».
Академик Спирин так же недоуменно высказался по поводу выбора нобелевского открытия по химии. Как известно, премию в этой номинации получили американские ученые — Осаму Симомура, Роджер Цьен и Мартин Чалфи — за «открытие и исследование зеленого флуоресцирующего белка» (green fluorescent protein — GFP). В середине 1960-х этот белок был обнаружен Симомурой в организме медузы, спустя 30 лет его начали использовать для изучения жизнедеятельности клетки, а еще позже — стали применять в биологии повсеместно в качестве светового маркера для исследования различных биологических явлений.
«Это методический, вспомогательный прием, а не собственно открытие, — поясняет Александр Спирин. — А таких приемов много. Есть, например, другой белок, люцифераза коралла, который применяется не менее широко для подобных исследований».
По мнению Спирина, Нобелевскому комитету было из чего выбирать, поскольку в химии за последние 5—10 лет сделан ряд очень крупных открытий, и прежде всего — это расшифровка структуры рибосомы, внутриклеточного молекулярного ансамбля, ответственного за синтез белка из аминокислот. Эта работа сравнима с открытием двойной спирали ДНК.
Другие эксперты называют разные крупные работы, сделанные в последние годы. Например, создание и исследование графена — самого тонкого материала из всех существующих. Авторы — Андре Гейм и Костя Новоселов из Манчестерского университета в Великобритании (последний — наш соотечественник, выпускник физтеха). Ждет своей очереди и российский ученый Юрий Оганесян с его сверхтяжелыми элементами. Уже в течение нескольких лет «на кону» в Нобелевском комитете стоит открытие теломер — концевых участков хромосом, ответственных за деление клетки. Последние исследования показали, что их активность напрямую связана с продолжительностью жизни. Но выбрать правильных авторов этого открытия не так просто, поскольку теоретически существование теломер предсказал еще в советские годы московский ученый Алексей Оловников, а экспериментально их исследовала биолог из США Элизабет Блэкберн. Однако помимо них есть еще несколько человек, которые занимались промежуточными стадиями процесса, и членам Нобелевского комитета очень трудно принять политически верное решение. Как мы знаем, в этих случаях открытие лучше отложить на потом, а премию дать пусть менее значительной, но зато менее проблемной работе.
Эксперты каждый год называют имена «кандидатов на премии», но эти предсказания редко сбываются. Хотя, случается и такое. К примеру, руководитель группы аналитиков научного отдела агентства Thomson Reuters Дэвид Пендлбери при составлении прогноза ориентируется главным образом на индекс цитирования научных работ. Анализ ссылок, по мнению Пендлбери, «позволяет очертить круг наиболее авторитетных для мирового научного сообщества исследователей — авторов принципиально важных открытий». Прогнозированием Пендлбери занимается с 2002 года, и за это время успешно предсказал 12 победителей. В числе прочих — лауреатов Нобелевской премии прошлого года в области медицины — Мартина Эванса, Оливера Смитиса и Марио Капекки.
В этом году в Thomson Reuters предрекали, что Нобелевская премия по химии может быть вручена Чарльзу Либеру из Гарвардского университета за разработки в области нанопроводов и наноматериалов. А вот другим их кандидатом оказался как раз Роджер Цьен, который «предложил использовать химическое вещество, заставляющее медуз мерцать зеленым флуоресцентным светом» (формулировка Thomson Reuters).
С кем в этом году не возникло явных проблем, так это с физиками. Высшую научную награду получили Макото Кобаяси из Исследовательского центра ускорителя высоких энергий (Цукуба, Япония), Тосихидэ Маскава из Киотского промышленного университета, а также Ёитиро Намбу из лаборатории Ферми при Чикагском университете, который родился в Токио, но с 1971 года живет в США. Лауреаты занимаются квантовой физикой и исследованиями кварков — как известно, самых загадочных частиц в природе. С кварками никто спорить не стал.