Архивная публикация 2007 года: "Паломничество длиною в жизнь"
Свое 60-летие философ, председатель Исламского комитета Гейдар Джемаль отметил вместе с женой в Африке. В советские времена Гюльнар была нонконформисткой и носила русское имя.— Галя Норская превратилась в Гюльнар из любви к супругу?
— Так меня действительно назвал Гейдар. Когда мы познакомились, он сказал: «Будешь Гюльнар». В переводе с персидского Гюльнар означает «цветок граната» — очень красиво. В те времена по паспорту я еще была Галиной. А сейчас я уже и по паспорту Гюльнар.
— А как вас родители называют?
— Галей, как и подруги детства.
— Эзотерики утверждают, что новое имя дает человеку другую жизнь.
— Так, наверное, и произошло, но не сразу. В 1982 году, когда я впервые увидела Гейдара, я была обычной 20-летней московской девочкой, никоим образом не соприкасавшейся ни с какими религиями. Я вращалась в художественных кругах, поступала в Художественное училище 1905 года, но не поступила. В результате меня приняли в другое художественное училище, образовавшееся на базе Калининского, на отделение гобеленов. Это было время глубокого «совка», когда интересовало все исключительно подпольное — выставки, кинопоказы на дому, запретные книги. Все стоящее читали в ксероксе. Едешь в метро, читаешь «Мастера и Маргариту», а дядечка рядом мог запросто тебе сказать: «Вы что с ума сошли, девушка, хотите, чтобы вас посадили?»
— А Гейдар Джахидович как раз в те годы был одним из лидеров нонконформистского андеграунда Москвы?
— Салон на Южинском был несколько раньше — сообщество философов и писателей, в числе которых были Юрий Мамлеев и Евгений Головин, куда захаживали Анатолий Зверев и Петр Пятницкий. С Гейдаром мы познакомились у друзей, вернее, мне его показали. Гейдар там фигурировал, как некий мэтр — эзотерик, «шейх». Он был ни на кого не похож: ни диссидент, ни богема в чистом виде, а в стороне, сам по себе. Мне стало любопытно, захотелось с этим человеком познакомиться поближе. От знакомых я услышала, что Гейдар частным образом преподает французский язык. Французского я не знала вообще. Ну, французский так французский.
— Гейдар Джахидович сразу произвел на вас неизгладимое впечатление?
— Конечно, красавец-мужчина, но дело даже не во внешних данных. У него такая сильная энергетика, что когда оказываешься рядом, то — все: остается только поднять лапки. Он никогда ни за кем не ухаживал. Женщины всегда сдавались без боя, потому что устоять перед ним было невозможно.
— Андеграудные мероприятия продолжали посещать?
— К моменту нашей встречи Гейдар уже дистанцировался от своего прежнего круга. В дальнейшем он написал некий труд об этом периоде, что-то вроде мемуаров, который так и не был напечатан.
— Салонным беседам вы предпочли эзотерический туризм?
— Скорее, сакральный альпинизм. Следующим эпохальным этапом нашей жизни стали горы. С 80-го года Гейдар начал вплотную заниматься Средней Азией. Муж хорошо знает фарси. На Памире у него было много друзей, у которых он подолгу гостил в течение ряда лет. В таджикских горных кишлаках очень развит суфизм. Там ходили такие легенды… Например, я познакомилась с одним шейхом, отец которого был «авлия» — святой. О нем рассказывали, что он обладал способностью мгновенно перемещаться в пространстве.
— Вы в это верите?
— Я понимаю, как это звучит, но спокойно в это верю. В процессе путешествия по горам с нами тоже происходили всякие необъяснимые случаи.
— Например?
— Посреди горного озера у нас из лодки пропал бумажник со всеми паспортами, деньгами и важными документами. Это было исчезновение в чистом виде. В лодке — четыре взрослых адекватных человека. К бумажнику — повышенное внимание, его дали мне, как самой ответственной. На середине озера мое эйфорическое состояние внезапно сменилось на полный облом. Почему-то стало все так плохо-плохо. Наверное, это был сигнал. И действительно, когда мы приплыли к берегу, бумажника не было. Никакого объяснения этому мы так и не нашли. Видимо, каким-то силам надо было нас задержать. На Памире происходило много и другого потустороннего: странные видения, звуки шагов в отсутствие людей и т.д.
— Вам не страшно было?
— Мои горные переживания можно сравнить с опытом Карлоса Кастанеды, очень популярного в то время. Я была как бы в роли Карлуши, а Гейдар, конечно, дон Хуан. Мне было безумно интересно знакомиться с местным населением. В те советские времена в Таджикистане было еще спокойно. В кишлаках богатейшие и очень влиятельные люди разгуливали в драных халатах. Плохо одетые дети приносили гостям сахар, а сами на него только смотрели. Им не давали его не по бедности, а для строгости воспитания. Помню, друг Гейдара Эшон Халифа — суфийский авторитет — при встрече похлопал Гейдара по плечу: «Салам, бача Хайдар!» Бача — это мальчик, сынок. Я тогда еще подумала: «Такого солидного человека называть мальчиком!» У Гейдара уже было несколько седых волосков в бороде. Когда мы спустились в другой кишлак, наш 60-летний Эшон оказался среди других уважаемых, 90-летних стариканов, и тут уже они его похлопывали: «Салам, бача Эшон!»
— Без соответствующей подготовки не опасно бродить по перевалам? Вдруг обвал?..
— Обвал один раз случился со мной. Я поднималась по сыпучке и в какой-то момент обнаружила, что идти дальше некуда — я перепутала кулуар.
Наши друзья ушли далеко вперед. Внизу по моему неправильному кулуару самым последним карабкался Гейдар. И пока я раздумывала, как поступить, мое тело тихонько заскользило вниз. Зацепиться не за что, скорость стремительно возрастает, еще мгновение, и мы вдвоем должны свалиться в ревущую под нами реку. И тогда случилось еще одно чудо: Гейдар вскинул ледоруб и поставил его на то место, куда летела моя нога. По всем законам физики это не могло меня остановить, но остановило!{PAGE}
— Этот случай никого не испугал и в горы вы опять вернулись?
— Через год на том же Памире мы встретили компанию альпинистов, рассказавших нам легенду о суфиях-паломниках. В процессе рассказа мы поняли, что речь идет о нас самих. Возможно, одной из причин этого было то, что, когда Гейдар впервые взял меня с собой, мы путешествовали в таджикских халатах, и не потому, что выпендривались, просто у нас не было альпинистских пуховок. А если серьезно, мы действительно совершали зияраты — паломничества к труднодоступным мазарам, где были захоронены «авлия». Говорили, что некоторые из них были сподвижниками Пророка.
— А каким образом вашего мужа занесло в общество «Память»?
— В 1987 году Гейдар вошел туда с какими-то своими целями. Он никогда не был монархистом и не разделял идеологию Васильева. Его присутствие в «Памяти» довольно быстро закончилось, хотя и тут Гейдар успел продвинуться в руководство. С «Памяти» началась его внешняя политическая активность, а до этого периода Гейдар вел закрытую жизнь.
— То есть на работу не ходил?
— Гейдар никогда не работал в системе, всегда существуя вне нее. Незначительные средства на жизнь откуда-то появлялись, а в советские времена, как вы помните, можно было жить практически бесплатно.
— К исламу юную художницу привел Гейдар Джахидович?
— Да, конечно. Гейдар как личность сформировался рано. Он — существо в единственном числе, его нельзя поместить ни в какую категорию, он абсолютно сам по себе. Для определенных лиц Гейдар — фигура одиозная, он всегда все говорит против. Представление о нем разнообразное — кто он, на кого работает? Кто заплатил и кто заказал то, что он говорит? Они не могут понять, что его жизненная концепция всегда идет изнутри.
— То есть он не воспитывался правоверным мусульманином с рождения?
— Сколько я его помню, Гейдар всегда считал себя мусульманином, но воспитывали его в Москве. Никакого ислама в его детстве не было. Оба его деда были номенклатурными работниками, папа — художник, мама — спортсменка, а потом дрессировщица.
— Для вас, наверное, совсем непросто было погрузиться в ислам?
— Для меня вхождение в религию, как, наверное, для большинства советских людей моего поколения, было проблемой. Как это так, никогда не молиться и вдруг начать, встать на колени перед пустым пространством? Бог — он же непостижим. Когда человек в первый раз встает на молитву, шайтан очень мешает, буквально ноги не сгибаются.
— Еще и хиджаб…
— Хиджаб — это вообще особая преграда. Можно дома тихонько помолиться, сделать все, что надо, и пойти на работу как ни в чем не бывало. А в хиджабе ты на каждом углу кричишь — я не такая, как все. Но вера во Всевышнего, в отличие от многочисленных других вер, как, например, у того же Пелевина, когда человек вступает в контакт с определенным числом, — это интеллектуальный джихад. Лично со мной произошла метаморфоза после поездки в Иран.
— Опять эзотерический туризм?
— Гейдар и до этого часто бывал в Иране, но на этот раз мы поехали снимать кино. В 1993 году Гейдар делал на Первом канале передачу «Ныне». В Иране мы снимали сюжет для этой передачи, а потом еще сделали часовой документальный фильм. Это был период, когда дух исламской революции еще не остыл в стране. Я удивлялась на каждом шагу. Ну каких я раньше видела мусульманок? Кишлачных забитых женщин и татарок в московских мечетях? Мне было сложновато брать с них пример. А тут совсем другой интеллектуальный уровень. Нашу группу сопровождала девушка Захра — правоверная мусульманка в чадре, очень образованная, свободно говорившая по-английски и по-русски. Она была необычайно трогательная и чистая, напрочь лишена нашей московской фиги в кармане, вот этого иронизма по любому поводу, который убивает все на корню. Увидев на улице подвыпившего мужчину — а такое случается и в мусульманских странах, — Захра остановилась и стала ему объяснять, что это — плохо, и он, что удивительно, как-то кротко воспринял ее замечания. Этикет, культура общения у персов развиты очень высоко: иногда Захра останавливалась и говорила: «Я думаю, как это сказать», то есть для нее было важно, как наиболее гармонично выразить свою мысль. Персы — все в душе поэты. Знакомство с этой цивилизаций было очень позитивным, оно расширило мое представление о мире и о религии, мне стало легче войти в ислам.
— От Ирака у вас осталось такое же впечатление?
— Совершенно противоположное светлому Ирану, потому что над всем нависала огромная тень Саддама Хусейна. Какие-то невероятные черные памятники, гигантские бетонные руки, торчащие из земли. На самом деле в культуре, которая появилась при Саддаме, все было абсолютно не по-исламски, даже захоронения. Представляете, висит в воздухе металлическая «сигара», а там внутри тело неизвестного солдата — это памятник всем погибшим на ирано-иракской войне, надземное захоронение. Мне было страшно на это смотреть. Но на фоне этого темного облака — реальные святыни, например Кербела, место гибели шиитского святого Имама Хусейна, которое излучает совершенно другую энергетику.
— В Мекку вам удалось попасть?
— Да. В 1998 году я совершила хадж. Зрелище огромного поля людей, которые пришли на репетицию Страшного суда, — чем, по сути, и является хадж — впечатляет. Миллионы людей на горе Арафат одновременно взывают к Всевышнему. Потом я где-то прочитала, что пробрало даже корреспондента НТВ, который проник в Мекку обманом, не мусульманину туда нельзя. Оператор плакал. Кстати, после хаджа родилась наша Кася. Когда мы были в Мекке, я уже была беременна, но не знала об этом, так что наша дочка побывала в святых местах еще до рождения.{PAGE}
— С появлением Каси ваши путешествия прекратились, сидите с ребенком на даче?
— Дачи у нас теперь нет. Но в каком-то смысле это и к лучшему, ведь отдыхать можно только на чужой даче, а своя — это сплошная головная боль.
— Философы не склонны к окучиванию помидоров и сооружению сарайчиков?
— Вот именно. Гейдар абсолютно не по хозяйству, он хозяйства не замечает вовсе, в том смысле, если вдруг что-то отвалилось или сломалось. По этому поводу он часто цитирует своего друга молодости: «Поэт не обязан знать, где дверь»… Кстати, сборник его собственных стихов называется «Окно в ночь».
— Кася учится в обычной школе?
— В турецкой. Она недалеко от нас, и мне ее презентовали как очень качественную в плане английского языка. Официально школа государственная, но внутри очень уютное комфортное пространство. Ученики в основном турки. Мне они нравятся, очень добрые, приятные ребята. Классы небольшие, что тоже хорошо. Обычная государственная школа, где по коридору носятся и орут как сумасшедшие тысяча детей, — это стресс и для ребенка, и для родителей.
— Кстати, об оре. Ваш муж, участвуя в политических ток-шоу, никогда не выходит из себя, абсолютно невозмутим, даже когда перебивают, чтобы сказать какую-нибудь глупость. Он всегда такой уравновешенный?
— Гейдар спокойный, как танк, человек-гора. Все мы немного шизофреники, в смысле некоторого раздвоения сознания. У Гейдара этого нет напрочь. Он очень цельный, всегда все знает и гнет свое.
— И вы никогда не спорите с мужем, о той же политике?
— В политике я не очень разбираюсь, а вообще, споры бывают. Мы же решаем какие-то вопросы, и всегда интересно дойти до истины, истина превыше всего. Главное, Гейдар никогда не заводится, не кричит.
— Я так понимаю, наше обывательское представление о том, что мусульманская жена сидит за занавеской и без лишней надобности оттуда не высовывается, не совсем адекватно?
— Знаете, откуда взялась эта история с занавеской? В Коране есть сура про жен Пророка. Жены Пророка не должны после него выходить за кого-либо замуж, а посторонний мужчина может спросить их о чем-то только через занавеску. Но это касается только жен Пророка. Когда отдельные товарищи доходят до того, что держат своих жен дома, к Корану это не имеет отношения. Мусульманская жена должна слушаться мужа, потому что он — главный. Мужчина и женщина не равны — это правда. У мужчин своя функция, у женщин — своя. Но женщина может работать с разрешения мужа, иметь свои отдельные деньги. А он обязан полностью обеспечивать ее и детей. Особенно всех поражает тот факт, что жена имеет право потребовать плату за работу по дому и даже за вскармливание младенца. Вообще, уровень ее защищенности в шариатском законодательстве крайне высок, другое дело, что у нас в стране этих законов не знают и не исполняют.
— А вы сейчас работаете?
— Я работаю женой, всегда рядом, на подхвате. Занимаюсь сайтом Гейдара. Муж к технике не прикасается вообще, для этого есть я. Если он что-то диктует, то почти ничего потом не редактирует, настолько четко излагает мысли.
— Вы тоже этим грешите.
— Да? Гейдар за 20 лет научил. Хотя мне он всегда говорит, что с подругами я перехожу на московскую скороговорку, и понять, что мы говорим, невозможно. Сам Гейдар очень универсальный, находит общий язык с любым социумом, открыт для любого контакта. Ему будет это приятно прочитать, в глаза же не скажешь, я по-прежнему смотрю на него снизу вверх.
— Вы продолжаете общаться со своими друзьями из прошлого?
— Да. Я не потеряла связи с людьми, с которыми училась. Там у нас тоже была очень непростая компания. Все это осталось, и друзья сохранились, в том числе и подруга, которая познакомила меня с Гейдаром. Я бы больше общалась, но не получается. Время стремительно ускоряется, и его катастрофически не хватает.
Свое 60-летие философ, председатель Исламского комитета Гейдар Джемаль отметил вместе с женой в Африке. В советские времена Гюльнар была нонконформисткой и носила русское имя.— Галя Норская превратилась в Гюльнар из любви к супругу?
— Так меня действительно назвал Гейдар. Когда мы познакомились, он сказал: «Будешь Гюльнар». В переводе с персидского Гюльнар означает «цветок граната» — очень красиво. В те времена по паспорту я еще была Галиной. А сейчас я уже и по паспорту Гюльнар.
— А как вас родители называют?
— Галей, как и подруги детства.
— Эзотерики утверждают, что новое имя дает человеку другую жизнь.
— Так, наверное, и произошло, но не сразу. В 1982 году, когда я впервые увидела Гейдара, я была обычной 20-летней московской девочкой, никоим образом не соприкасавшейся ни с какими религиями. Я вращалась в художественных кругах, поступала в Художественное училище 1905 года, но не поступила. В результате меня приняли в другое художественное училище, образовавшееся на базе Калининского, на отделение гобеленов. Это было время глубокого «совка», когда интересовало все исключительно подпольное — выставки, кинопоказы на дому, запретные книги. Все стоящее читали в ксероксе. Едешь в метро, читаешь «Мастера и Маргариту», а дядечка рядом мог запросто тебе сказать: «Вы что с ума сошли, девушка, хотите, чтобы вас посадили?»
— А Гейдар Джахидович как раз в те годы был одним из лидеров нонконформистского андеграунда Москвы?
— Салон на Южинском был несколько раньше — сообщество философов и писателей, в числе которых были Юрий Мамлеев и Евгений Головин, куда захаживали Анатолий Зверев и Петр Пятницкий. С Гейдаром мы познакомились у друзей, вернее, мне его показали. Гейдар там фигурировал, как некий мэтр — эзотерик, «шейх». Он был ни на кого не похож: ни диссидент, ни богема в чистом виде, а в стороне, сам по себе. Мне стало любопытно, захотелось с этим человеком познакомиться поближе. От знакомых я услышала, что Гейдар частным образом преподает французский язык. Французского я не знала вообще. Ну, французский так французский.
— Гейдар Джахидович сразу произвел на вас неизгладимое впечатление?
— Конечно, красавец-мужчина, но дело даже не во внешних данных. У него такая сильная энергетика, что когда оказываешься рядом, то — все: остается только поднять лапки. Он никогда ни за кем не ухаживал. Женщины всегда сдавались без боя, потому что устоять перед ним было невозможно.
— Андеграудные мероприятия продолжали посещать?
— К моменту нашей встречи Гейдар уже дистанцировался от своего прежнего круга. В дальнейшем он написал некий труд об этом периоде, что-то вроде мемуаров, который так и не был напечатан.
— Салонным беседам вы предпочли эзотерический туризм?
— Скорее, сакральный альпинизм. Следующим эпохальным этапом нашей жизни стали горы. С 80-го года Гейдар начал вплотную заниматься Средней Азией. Муж хорошо знает фарси. На Памире у него было много друзей, у которых он подолгу гостил в течение ряда лет. В таджикских горных кишлаках очень развит суфизм. Там ходили такие легенды… Например, я познакомилась с одним шейхом, отец которого был «авлия» — святой. О нем рассказывали, что он обладал способностью мгновенно перемещаться в пространстве.
— Вы в это верите?
— Я понимаю, как это звучит, но спокойно в это верю. В процессе путешествия по горам с нами тоже происходили всякие необъяснимые случаи.
— Например?
— Посреди горного озера у нас из лодки пропал бумажник со всеми паспортами, деньгами и важными документами. Это было исчезновение в чистом виде. В лодке — четыре взрослых адекватных человека. К бумажнику — повышенное внимание, его дали мне, как самой ответственной. На середине озера мое эйфорическое состояние внезапно сменилось на полный облом. Почему-то стало все так плохо-плохо. Наверное, это был сигнал. И действительно, когда мы приплыли к берегу, бумажника не было. Никакого объяснения этому мы так и не нашли. Видимо, каким-то силам надо было нас задержать. На Памире происходило много и другого потустороннего: странные видения, звуки шагов в отсутствие людей и т.д.
— Вам не страшно было?
— Мои горные переживания можно сравнить с опытом Карлоса Кастанеды, очень популярного в то время. Я была как бы в роли Карлуши, а Гейдар, конечно, дон Хуан. Мне было безумно интересно знакомиться с местным населением. В те советские времена в Таджикистане было еще спокойно. В кишлаках богатейшие и очень влиятельные люди разгуливали в драных халатах. Плохо одетые дети приносили гостям сахар, а сами на него только смотрели. Им не давали его не по бедности, а для строгости воспитания. Помню, друг Гейдара Эшон Халифа — суфийский авторитет — при встрече похлопал Гейдара по плечу: «Салам, бача Хайдар!» Бача — это мальчик, сынок. Я тогда еще подумала: «Такого солидного человека называть мальчиком!» У Гейдара уже было несколько седых волосков в бороде. Когда мы спустились в другой кишлак, наш 60-летний Эшон оказался среди других уважаемых, 90-летних стариканов, и тут уже они его похлопывали: «Салам, бача Эшон!»
— Без соответствующей подготовки не опасно бродить по перевалам? Вдруг обвал?..
— Обвал один раз случился со мной. Я поднималась по сыпучке и в какой-то момент обнаружила, что идти дальше некуда — я перепутала кулуар.
Наши друзья ушли далеко вперед. Внизу по моему неправильному кулуару самым последним карабкался Гейдар. И пока я раздумывала, как поступить, мое тело тихонько заскользило вниз. Зацепиться не за что, скорость стремительно возрастает, еще мгновение, и мы вдвоем должны свалиться в ревущую под нами реку. И тогда случилось еще одно чудо: Гейдар вскинул ледоруб и поставил его на то место, куда летела моя нога. По всем законам физики это не могло меня остановить, но остановило!{PAGE}
— Этот случай никого не испугал и в горы вы опять вернулись?
— Через год на том же Памире мы встретили компанию альпинистов, рассказавших нам легенду о суфиях-паломниках. В процессе рассказа мы поняли, что речь идет о нас самих. Возможно, одной из причин этого было то, что, когда Гейдар впервые взял меня с собой, мы путешествовали в таджикских халатах, и не потому, что выпендривались, просто у нас не было альпинистских пуховок. А если серьезно, мы действительно совершали зияраты — паломничества к труднодоступным мазарам, где были захоронены «авлия». Говорили, что некоторые из них были сподвижниками Пророка.
— А каким образом вашего мужа занесло в общество «Память»?
— В 1987 году Гейдар вошел туда с какими-то своими целями. Он никогда не был монархистом и не разделял идеологию Васильева. Его присутствие в «Памяти» довольно быстро закончилось, хотя и тут Гейдар успел продвинуться в руководство. С «Памяти» началась его внешняя политическая активность, а до этого периода Гейдар вел закрытую жизнь.
— То есть на работу не ходил?
— Гейдар никогда не работал в системе, всегда существуя вне нее. Незначительные средства на жизнь откуда-то появлялись, а в советские времена, как вы помните, можно было жить практически бесплатно.
— К исламу юную художницу привел Гейдар Джахидович?
— Да, конечно. Гейдар как личность сформировался рано. Он — существо в единственном числе, его нельзя поместить ни в какую категорию, он абсолютно сам по себе. Для определенных лиц Гейдар — фигура одиозная, он всегда все говорит против. Представление о нем разнообразное — кто он, на кого работает? Кто заплатил и кто заказал то, что он говорит? Они не могут понять, что его жизненная концепция всегда идет изнутри.
— То есть он не воспитывался правоверным мусульманином с рождения?
— Сколько я его помню, Гейдар всегда считал себя мусульманином, но воспитывали его в Москве. Никакого ислама в его детстве не было. Оба его деда были номенклатурными работниками, папа — художник, мама — спортсменка, а потом дрессировщица.
— Для вас, наверное, совсем непросто было погрузиться в ислам?
— Для меня вхождение в религию, как, наверное, для большинства советских людей моего поколения, было проблемой. Как это так, никогда не молиться и вдруг начать, встать на колени перед пустым пространством? Бог — он же непостижим. Когда человек в первый раз встает на молитву, шайтан очень мешает, буквально ноги не сгибаются.
— Еще и хиджаб…
— Хиджаб — это вообще особая преграда. Можно дома тихонько помолиться, сделать все, что надо, и пойти на работу как ни в чем не бывало. А в хиджабе ты на каждом углу кричишь — я не такая, как все. Но вера во Всевышнего, в отличие от многочисленных других вер, как, например, у того же Пелевина, когда человек вступает в контакт с определенным числом, — это интеллектуальный джихад. Лично со мной произошла метаморфоза после поездки в Иран.
— Опять эзотерический туризм?
— Гейдар и до этого часто бывал в Иране, но на этот раз мы поехали снимать кино. В 1993 году Гейдар делал на Первом канале передачу «Ныне». В Иране мы снимали сюжет для этой передачи, а потом еще сделали часовой документальный фильм. Это был период, когда дух исламской революции еще не остыл в стране. Я удивлялась на каждом шагу. Ну каких я раньше видела мусульманок? Кишлачных забитых женщин и татарок в московских мечетях? Мне было сложновато брать с них пример. А тут совсем другой интеллектуальный уровень. Нашу группу сопровождала девушка Захра — правоверная мусульманка в чадре, очень образованная, свободно говорившая по-английски и по-русски. Она была необычайно трогательная и чистая, напрочь лишена нашей московской фиги в кармане, вот этого иронизма по любому поводу, который убивает все на корню. Увидев на улице подвыпившего мужчину — а такое случается и в мусульманских странах, — Захра остановилась и стала ему объяснять, что это — плохо, и он, что удивительно, как-то кротко воспринял ее замечания. Этикет, культура общения у персов развиты очень высоко: иногда Захра останавливалась и говорила: «Я думаю, как это сказать», то есть для нее было важно, как наиболее гармонично выразить свою мысль. Персы — все в душе поэты. Знакомство с этой цивилизаций было очень позитивным, оно расширило мое представление о мире и о религии, мне стало легче войти в ислам.
— От Ирака у вас осталось такое же впечатление?
— Совершенно противоположное светлому Ирану, потому что над всем нависала огромная тень Саддама Хусейна. Какие-то невероятные черные памятники, гигантские бетонные руки, торчащие из земли. На самом деле в культуре, которая появилась при Саддаме, все было абсолютно не по-исламски, даже захоронения. Представляете, висит в воздухе металлическая «сигара», а там внутри тело неизвестного солдата — это памятник всем погибшим на ирано-иракской войне, надземное захоронение. Мне было страшно на это смотреть. Но на фоне этого темного облака — реальные святыни, например Кербела, место гибели шиитского святого Имама Хусейна, которое излучает совершенно другую энергетику.
— В Мекку вам удалось попасть?
— Да. В 1998 году я совершила хадж. Зрелище огромного поля людей, которые пришли на репетицию Страшного суда, — чем, по сути, и является хадж — впечатляет. Миллионы людей на горе Арафат одновременно взывают к Всевышнему. Потом я где-то прочитала, что пробрало даже корреспондента НТВ, который проник в Мекку обманом, не мусульманину туда нельзя. Оператор плакал. Кстати, после хаджа родилась наша Кася. Когда мы были в Мекке, я уже была беременна, но не знала об этом, так что наша дочка побывала в святых местах еще до рождения.{PAGE}
— С появлением Каси ваши путешествия прекратились, сидите с ребенком на даче?
— Дачи у нас теперь нет. Но в каком-то смысле это и к лучшему, ведь отдыхать можно только на чужой даче, а своя — это сплошная головная боль.
— Философы не склонны к окучиванию помидоров и сооружению сарайчиков?
— Вот именно. Гейдар абсолютно не по хозяйству, он хозяйства не замечает вовсе, в том смысле, если вдруг что-то отвалилось или сломалось. По этому поводу он часто цитирует своего друга молодости: «Поэт не обязан знать, где дверь»… Кстати, сборник его собственных стихов называется «Окно в ночь».
— Кася учится в обычной школе?
— В турецкой. Она недалеко от нас, и мне ее презентовали как очень качественную в плане английского языка. Официально школа государственная, но внутри очень уютное комфортное пространство. Ученики в основном турки. Мне они нравятся, очень добрые, приятные ребята. Классы небольшие, что тоже хорошо. Обычная государственная школа, где по коридору носятся и орут как сумасшедшие тысяча детей, — это стресс и для ребенка, и для родителей.
— Кстати, об оре. Ваш муж, участвуя в политических ток-шоу, никогда не выходит из себя, абсолютно невозмутим, даже когда перебивают, чтобы сказать какую-нибудь глупость. Он всегда такой уравновешенный?
— Гейдар спокойный, как танк, человек-гора. Все мы немного шизофреники, в смысле некоторого раздвоения сознания. У Гейдара этого нет напрочь. Он очень цельный, всегда все знает и гнет свое.
— И вы никогда не спорите с мужем, о той же политике?
— В политике я не очень разбираюсь, а вообще, споры бывают. Мы же решаем какие-то вопросы, и всегда интересно дойти до истины, истина превыше всего. Главное, Гейдар никогда не заводится, не кричит.
— Я так понимаю, наше обывательское представление о том, что мусульманская жена сидит за занавеской и без лишней надобности оттуда не высовывается, не совсем адекватно?
— Знаете, откуда взялась эта история с занавеской? В Коране есть сура про жен Пророка. Жены Пророка не должны после него выходить за кого-либо замуж, а посторонний мужчина может спросить их о чем-то только через занавеску. Но это касается только жен Пророка. Когда отдельные товарищи доходят до того, что держат своих жен дома, к Корану это не имеет отношения. Мусульманская жена должна слушаться мужа, потому что он — главный. Мужчина и женщина не равны — это правда. У мужчин своя функция, у женщин — своя. Но женщина может работать с разрешения мужа, иметь свои отдельные деньги. А он обязан полностью обеспечивать ее и детей. Особенно всех поражает тот факт, что жена имеет право потребовать плату за работу по дому и даже за вскармливание младенца. Вообще, уровень ее защищенности в шариатском законодательстве крайне высок, другое дело, что у нас в стране этих законов не знают и не исполняют.
— А вы сейчас работаете?
— Я работаю женой, всегда рядом, на подхвате. Занимаюсь сайтом Гейдара. Муж к технике не прикасается вообще, для этого есть я. Если он что-то диктует, то почти ничего потом не редактирует, настолько четко излагает мысли.
— Вы тоже этим грешите.
— Да? Гейдар за 20 лет научил. Хотя мне он всегда говорит, что с подругами я перехожу на московскую скороговорку, и понять, что мы говорим, невозможно. Сам Гейдар очень универсальный, находит общий язык с любым социумом, открыт для любого контакта. Ему будет это приятно прочитать, в глаза же не скажешь, я по-прежнему смотрю на него снизу вверх.
— Вы продолжаете общаться со своими друзьями из прошлого?
— Да. Я не потеряла связи с людьми, с которыми училась. Там у нас тоже была очень непростая компания. Все это осталось, и друзья сохранились, в том числе и подруга, которая познакомила меня с Гейдаром. Я бы больше общалась, но не получается. Время стремительно ускоряется, и его катастрофически не хватает.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
