Архивная публикация 2010 года: "ПОБЕДА И МОДЕРНИЗАЦИЯ"
В этом году юбилей Победы отмечали необычно. Не было даже умеренных комплиментов в адрес генералиссимуса, которые в постъельцинские годы стали привычными. Портреты Сталина так и не появились на московских ули-цах. Зато по брусчатке Красной площади, во-преки протестам со стороны коммунистов и националис-тов, шагали валлийские гвардейцы и американские пехотинцы, французские летчики и польский почетный караул. Да еще непосредственно перед праздником Дмитрий Медведев передал своему польскому коллеге документы по катынской трагедии, которые российская сторона не хотела рассекречивать много лет.
Не менее важны и заявления Медведева о необходимости дифференцированного под-хода к событиям военной и послевоенной истории. С одной стороны, президент жестко подтвердил консенсусную российскую точку зрения о том, что если бы не Красная армия, то "большинства людей, живущих сегодня в Европе, просто не было бы на свете". Но тут же Медведев заявил, что надо "отделить миссию Красной армии и Советского государства в период войны от того, что происходило потом" и "бессмысленно говорить, что, скажем, события послевоенного периода принесли всем освобожденным странам только благоденствие". И далее резко осудил сталинский тоталитарный режим, безжалостный и к чужим, и к своим (в том числе и к фронтовикам, часть которых была отправлена в лагеря).
Эта точка зрения вполне совместима с позицией, общепринятой в современной Европе, где также проводится разделение между героизмом Красной армии и сталинскими преступлениями. В связи с этим характерно прошлогоднее высказывание польского премьера Дональда Туска, заявившего, что советские солдаты, освободив Польшу от фашизма, не смогли сделать ее свободной, но в этом нет никакой их вины, потому что они сами не были свободными. А ведь еще совсем недавно российские власти болезненно реагировали на любую критику в адрес советской политики в отношении стран Восточной Европы. Очень важно и то, что приоритетом российского государства стала морально-нравственная оценка действий политиков, а не эффективность с точки зрения "государственной пользы", когда массовые убийства становились лишь второстепенным эпизодом на фоне расширения границ и промышленного развития.
Многие связывают изменения в отношении к Сталину и сталинизму только с фигурой Медведева. Действительно, он первым из современных российских лидеров в прошлом году в своем видеоблоге осудил сталинизм без привычных "с одной стороны, с другой стороны". Однако именно Путин поехал в апреле вместе с Туском в Катынь, где заявил, что преступлениям тоталитарного режима не может быть никаких оправданий. Похоже, речь идет о консенсусной позиции обоих участников диархии.
С чем же связаны такие изменения, приятные для одних и шокирующие других? Понятно, что дело не в сентиментальности: современная политика предельно рациональна и тесно связана с экономическим фактором. Проблема в том, что державные иллюзии были возможны, когда нефтяные цены стремительно росли и наиболее оптимистичные прогнозисты считали, что скоро они преодолеют планку даже не в $150, а в $200 за баррель. Сейчас таких иллюзий нет - зато есть понимание необходимости создания "умной" инновационной современной экономики, что невозможно сделать без сотрудничества с ведущими странами мира, далеко опередившими Россию в этих сферах. Но такое партнерство невозможно, если страна будет мечтать о реванше за поражение в холодной войне и продолжать почитать Сталина.
Все это говорит о том, что нынешние политические изменения имеют экономические корни. А значит, речь идет о продуманном выборе, а не о сиюминутной моде, которая может измениться под влиянием эмоций. Но экономический фактор рождает и серьезный вопрос: не изменятся ли приоритеты власти в том случае, если свершится очередное чудо и баррель все же будет стоить $200? Не возникнет ли в этом случае вновь желания использовать державную риторику и в том числе еще раз подвергнуть переоценке роль Сталина в многострадальной российской истории?
В этом году юбилей Победы отмечали необычно. Не было даже умеренных комплиментов в адрес генералиссимуса, которые в постъельцинские годы стали привычными. Портреты Сталина так и не появились на московских ули-цах. Зато по брусчатке Красной площади, во-преки протестам со стороны коммунистов и националис-тов, шагали валлийские гвардейцы и американские пехотинцы, французские летчики и польский почетный караул. Да еще непосредственно перед праздником Дмитрий Медведев передал своему польскому коллеге документы по катынской трагедии, которые российская сторона не хотела рассекречивать много лет.
Не менее важны и заявления Медведева о необходимости дифференцированного под-хода к событиям военной и послевоенной истории. С одной стороны, президент жестко подтвердил консенсусную российскую точку зрения о том, что если бы не Красная армия, то "большинства людей, живущих сегодня в Европе, просто не было бы на свете". Но тут же Медведев заявил, что надо "отделить миссию Красной армии и Советского государства в период войны от того, что происходило потом" и "бессмысленно говорить, что, скажем, события послевоенного периода принесли всем освобожденным странам только благоденствие". И далее резко осудил сталинский тоталитарный режим, безжалостный и к чужим, и к своим (в том числе и к фронтовикам, часть которых была отправлена в лагеря).
Эта точка зрения вполне совместима с позицией, общепринятой в современной Европе, где также проводится разделение между героизмом Красной армии и сталинскими преступлениями. В связи с этим характерно прошлогоднее высказывание польского премьера Дональда Туска, заявившего, что советские солдаты, освободив Польшу от фашизма, не смогли сделать ее свободной, но в этом нет никакой их вины, потому что они сами не были свободными. А ведь еще совсем недавно российские власти болезненно реагировали на любую критику в адрес советской политики в отношении стран Восточной Европы. Очень важно и то, что приоритетом российского государства стала морально-нравственная оценка действий политиков, а не эффективность с точки зрения "государственной пользы", когда массовые убийства становились лишь второстепенным эпизодом на фоне расширения границ и промышленного развития.
Многие связывают изменения в отношении к Сталину и сталинизму только с фигурой Медведева. Действительно, он первым из современных российских лидеров в прошлом году в своем видеоблоге осудил сталинизм без привычных "с одной стороны, с другой стороны". Однако именно Путин поехал в апреле вместе с Туском в Катынь, где заявил, что преступлениям тоталитарного режима не может быть никаких оправданий. Похоже, речь идет о консенсусной позиции обоих участников диархии.
С чем же связаны такие изменения, приятные для одних и шокирующие других? Понятно, что дело не в сентиментальности: современная политика предельно рациональна и тесно связана с экономическим фактором. Проблема в том, что державные иллюзии были возможны, когда нефтяные цены стремительно росли и наиболее оптимистичные прогнозисты считали, что скоро они преодолеют планку даже не в $150, а в $200 за баррель. Сейчас таких иллюзий нет - зато есть понимание необходимости создания "умной" инновационной современной экономики, что невозможно сделать без сотрудничества с ведущими странами мира, далеко опередившими Россию в этих сферах. Но такое партнерство невозможно, если страна будет мечтать о реванше за поражение в холодной войне и продолжать почитать Сталина.
Все это говорит о том, что нынешние политические изменения имеют экономические корни. А значит, речь идет о продуманном выборе, а не о сиюминутной моде, которая может измениться под влиянием эмоций. Но экономический фактор рождает и серьезный вопрос: не изменятся ли приоритеты власти в том случае, если свершится очередное чудо и баррель все же будет стоить $200? Не возникнет ли в этом случае вновь желания использовать державную риторику и в том числе еще раз подвергнуть переоценке роль Сталина в многострадальной российской истории?
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
