Архивная публикация 2001 года: "Портрет "придворного" художника"
Четыре года назад, 14 января 1997 года, правительство Москвы учредило Московскую государственную картинную галерею народного художника СССР Александра Шилова. В мире искусства отношение к нему неоднозначное, художника часто называют придворным. Хотя многие из критиков втайне не прочь попозировать мастеру.Инесса Славутинская: Александр Максович, вас еще в советское время считали человеком, близким к власти, да и сейчас, говорят, помещением для своей галереи вы во многом ей обязаны.
Александр Шилов: В советское время эти слухи распространяли обо мне сами же художники, чтобы объяснить мою быструю популярность и очереди на выставки. То я, по их версии, был женат на дочери космонавта и потому получил звание заслуженного художника, то на дочери Андропова.
Однажды звоню Смоктуновскому, чтобы поздравить его с 60-летием, и вдруг слышу, как Иннокентий шепчет в трубку: "А как вы пережили все это?" Я в недоумении спрашиваю: "Что пережил?" Он мне в ответ: "Ну, вот, горе". Наконец по его намекам и шептанию я понял, что, оказывается, Черненко умер. Я тогда буквально взвыл: "Ну а я-то какое ко всему этому отношение имею?" -- "Ну как же, вы ведь на его дочери женаты, у нас весь Художественный театр так думает".
Что же до галереи, то я действительно обратился в Госдуму, к ее спикеру Геннадию Селезневу, с предложением отдать в дар государству все свои работы -- тогда их у меня их было 360. Хотя мог и продать: желающих было немало. Дума приняла постановление создать музей и обратилась к правительству и московской мэрии. Позже меня вызвал в администрацию президента Павел Павлович Бородин, показал отреставрированный Кремль и предложил для галереи три зала в корпусе, где сидел Ельцин. Бородин согласовал с Борисом Николаевичем этот вопрос, и они даже были готовы сделать отдельный вход для посетителей. Я, конечно, поблагодарил, но сослался на то, что коллекция здесь не поместится. К тому же Кремль -- здание режимное, как сюда будут приходить люди? Хотя, не скрою, для меня это было очень приятно и престижно. Тогда Госдума попросила Лужкова, и правительство Москвы своим постановлением выделило здание на Знаменке.
И.С.: Но вы же писали портреты руководителей государства?
А.Ш.: Только один -- портрет Кириленко. Первая моя большая выставка состоялась в 1979 году в ЦДРИ через шесть лет после окончания Суриковского института. Тогда на нее выстроилась большая очередь. Я был счастлив безмерно. А через два года -- выставка на улице Горького -- это уже был профессиональный зал Союза художников. Так вот, во время этой выставки мне сообщают, что должны приехать Кириленко, второй человек в государстве, министр культуры Демичев и первый секретарь московского горкома партии Гришин. Проезжая по Тверской в Кремль, они увидели очередь и сами ко мне приехали: в то время в партийных кругах существовала неплохая традиция интересоваться, кто у народа имеет успех и на что народ ходит. Тогда же приехала и дочь Брежнева -- Галина. Она работала в МИДе. Останавливается автобус. Зима. Выходит красивая женщина в декольтированном платье -- мех наброшен, шуба роскошная,-- а за этой дамой из автобуса вываливается еще человек сорок. Дочь Брежнева была очень проста, без всякого снобизма. Но кругом же подхалимы, шепчут: "Надо бы ее написать". "А в чем бы вы хотели меня написать?" -- спросила она. Я ответил: "Приедете в мастерскую, мы и решим". Но дальше этого разговора не пошло.
И.С.: Вы хотите сказать, что до этой выставки с людьми из высших эшелонов власти даже знакомы не были?
А.Ш.: Близко не знал. Ну как я мог сам дойти до члена Политбюро? Тогда все это было очень строго. Просто после посещения Кириленко власть узнала о том, что я существую,-- слух распространился очень быстро. После него посмотреть картины приехал помощник Суслова. Вскоре у меня в мастерской раздался звонок: "С вами будет говорить Суслов". Я ошалел. Суслов же начал с комплиментов, упирая на то, что именно такое искусство нужно народу. На что я ему ответил, что как раз за это искусство меня и душит ваш отдел культуры ЦК в угоду Союзу художников, которому мой успех не очень приятен. Суслов попросил меня приехать. Разговаривал он со мной часа полтора на очень жесткие темы, в том числе об абстракционизме. Михаил Андреевич тогда посетовал: "Вот Надя Леже подарила мне свою работу, а я ее боюсь домой нести -- меня дети из дома выгонят".
От него же я узнал, что и Леже, и Пикассо были членами компартии и очень хорошо это использовали: наше правительство закупало их мазню и вывешивало в Музее имени Пушкина. Так ЦК КПСС поддерживал французскую компартию. Сейчас любят говорить, что если человек работает в реалистической манере, значит, он за красных, а я даже комсомольцем не был.
И.С.: Так удалось вам в разговоре с главным идеологом страны узнать, почему подведомственный ему отдел культуры ЦК КПСС вставлял вам палки в колеса?
А.Ш.: Для отдела культуры ЦК было главным, чтобы все творческие союзы оставались пусть и болотом, но тихим -- кому звездочку повесят, кому премию дадут, у кого картину закупят. А тут появился Шилов -- возмутитель спокойствия. Союз художников взбурлил, что после выставки на Тверской мне дали звание народного РСФСР, а когда в 1985 году я стал самым молодым народным художником СССР, то они вообще озверели: мне тогда всего сорок лет исполнилось.
И.С.: Неужели художники были настолько несвободны и завистливы? Хотя, впрочем, известно, что в середине пятидесятых идеологической критике за отсутствие соцреализма подвергся даже академик живописи Лактионов, выставивший портрет игумена.
А.Ш.: Тогда, чтобы вступить в Союз художников, ты должен был быть участником выставок, а чтобы выставиться, нужно было быть членом союза. На улице Горького был комбинат живописцев, где вывешивались заказы для предприятий или столичных музеев: то портрет Ленина, то какой-то натюрморт, то пейзаж. Туда приходили художники и ставили галочку. А уже синклит, состоявший из высшей касты от живописи, решал, кому дать тот или иной заказ. Деньги под более серьезные заказы для музеев спускали ЦК КПСС и правительство, а Союз художников их делил, причем делил по единственному принципу: если ты секретарь союза или занимаешь иной какой чин, тогда твои работы будут висеть в столичных музеях -- либо в Третьяковке, либо на лучших местах в Манеже. Парадокс, но закупочная комиссия как в Министерстве культуры, так и в Союзе художников состояла из тех же самых художников. Вот они сами у себя и закупали картины для той же Третьяковки или Русского музея. Хотя часто холсты эти оставались у них же в мастерских.
Поверьте, никто не хочет быть на портрете изуродован. Даже те, кто агитируют за авангардизм. Сейчас более правильные времена: если вам заказывают работы, значит, ваше искусство востребовано.
И.С.: Вам как художнику хорошие отношения с властью всегда были необходимы?
А.Ш.: Отвечу иносказательно. Зимой 1983 года открылась моя выставка на Кузнецком. Неожиданно выставку продляют еще на месяц, что невероятно: в Союзе художников за место драка идет. Вдруг мне звонит помощник Горбачева и говорит: "Смотрите не опоздайте". "Куда опоздать?" -- недоумеваю я. "Как, разве завотделом ЦК вам не сказал, что на выставку едет Михаил Сергеевич?" Они меня снова хотели столкнуть с властью. Союз художников против меня, значит, я невыездной, а если бы меня и власть не поддерживала, то они бы меня просто уничтожили -- ни одной бы выставки не дали сделать.
Я встречаю Горбачева. Вижу -- стоит завсектором ЦК КПСС и искусствовед из Манежа. Заходят Горбачев, Раиса Максимовна и их дочь Ирина. А если бы я не пришел, то им бы сказали: мол, Шилов настолько заносчив, что пренебрегает даже вами. Подходим к картине "Одна". Тут же подбегает искусствовед -- у нее своя определенная роль -- и комментирует: "Михаил Сергеевич, вот здесь не то, там не то". Горбачев молчит. Подходим к следующей картине -- она опять со своей критикой. На третьей картине Горбачев не выдержал: "Вот вы третий раз говорите, что то здесь, то там надо подправить. Но я ведь приехал к Шилову. А если все сделать, что вы предлагаете, это будет не Шилов!" Я тогда от его ответа чуть не заплакал и всю жизнь буду ему за это благодарен. А вот когда Гришин с Кириленко приезжали, то подходят к какой-нибудь моей старухе и возмущаются: "У нас таких деревень и соломенных крыш нет". На что я ответил -- "Извините, но точно в таком доме я жил летом под Можайском".
И.С.: Кстати, о ваших старухах. У Карла Брюллова прекрасны дети, а у вас -- старики. Как вы находите эти типажи?
А.Ш.: Когда я приезжаю в деревню, то иду по улице и смотрю, кого бы хотел нарисовать. Старушки пугались и отговаривались: то картошку надо копать, то огород полоть. А все почему? Она поделится с соседкой, а та, часто из зависти, почему не ее рисуют, и говорит: "Ты что, дура, тебя же в Америку сошлют. Тебя молодую никто не рисовал, а кому ты нужна сморщенная? Здесь что-то не так". Помню, захожу в назначенный час: изба открыта, а старушка лежит на печи и охает. Говорит, заболела. Живот схватило. Я предлагаю ей таблетку. Она тогда вскакивает и говорит: все уже прошло. Другой случай: прихожу -- висит амбарный замок. Часа через два крадется моя бабушка кустами и огородами. Увидев меня, созналась, что ее дочь отговорила.
И.С.: Вы говорите, что верите в доброе сердце, а в Бога -- нет. Не потому ли у священников на ваших полотнах, кроме "игумена со скрипкой", в глазах какое-то лукавство, мало похожее на взгляд глубоко православного человека?
А.Ш.: Я пишу всех -- и артистов, и врачей, и бомжей. Как сказал Бальзак, художник тот, кто идет с большим зеркалом по большой дороге. Про глаза вы верно заметили. Белый халат и образование не делают врача чеховским благородным доктором, так же и священик, если надел рясу, не становится святым или более близким к Богу. Когда я их писал, мне как живописцу и ряса была интересна, но главное -- я хотел заглянуть под рясу, а под рясой обыкновенный человек: иная деревенская старушка более сердобольна, чем тот же священик. Но один из них -- Василий Родзянко -- мне очень запомнился. Это внук председателя Думы времен Николая II. На него смотришь -- от него идет какой-то светлый, чистый дух. Есть благодать Божья внутри человека -- совесть, честь, и такой человек свято служит своему делу, а если нет, то ни ряса, никакие панагии не изменят сущность этого человека.
И.С.: Вы всегда говорите о маме, написали много ее портретов. Замечательна на холсте и ваша бабушка. Почему вы никогда не вспоминаете отца? Это ваша боль?
А.Ш.: Это боль матери, а я никогда не лез ей в душу. Они с отцом очень быстро разошлись, и она нас троих одна воспитывала. Мы жили очень тяжело. В шестнадцать лет я пошел работать грузчиком, перейдя на учебу в вечернюю школу. К нам часто приходил домоуправ, потому что мы не платили за квартиру, а когда видел, как мы живем, сам вынимал деньги и на молоко матери давал. Вшестером мы жили в четырнадцатиметровой комнате. Полный караул. Отец, конечно, помогал по мере возможности, но мама не любит этой темы, и я не хочу ее ранить. Самой тяжелой для меня была работа на винном заводе, я перешел туда из-за большей зарплаты. Тогда я еще не верил, что буду художником. Но мне очень хотелось подняться с этого дна. Честолюбие у меня было, а честолюбие -- это двигатель для любого призвания.
И.С.: Вы помните первый портрет важного сановника?
А.Ш.: Первым был Кириленко. При Брежнева он был членом Политбюро и вторым секретарем ЦК. Написать его мне предложили в Министерстве культуры к его восьмидесятилетию. На первое знакомоство я приехал в ЦК, где меня очень неприветливо встретили охранники: смотрели так, будто я бомбу несу. Первое, что мне сказали в приемной: "Не вздумайте его ни о чем просить". А у меня и мысли такой не было, хотя я жил тогда в коммунальной квартире на Сущевском валу. Кириенко же сам стал расспрашивать: как живете да где живете? Позже меня вызвали в Министертсво культуры и предложили двухкомнатную квартиру около Дома Советской Армии. Я был просто счастлив! К тому же я развелся с первой женой и был свободен.
И.С.: Почему вам так не везет с женами?
А.Ш.: Это все уже давно описано в классике. Чем больше делаешь для человека и заботишься о нем, тем хуже. Прямо по Пушкину: чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.
И.С.: Много шуму было с вашим последним разводом. Говорят, ваша последняя жена включила в опись имущества игрушки погибшей Маши. Может быть, чтобы сделать вам больнее?
А.Ш.: Вы что говорите?! А себе?
И.С.: Вам встречались идеальные женщины?
А.Ш.: Алла Баянова. Ее портрет -- моя последняя работа. Эта женщина меня поражает своей молодостью. Не так давно она перенесла операцию на шейке бедра, но согласилась позировать. У меня же в мастерской неожиданно сломался лифт. Я извинился перед ней и решил, что она уедет. Вдруг слышу, как кто-то быстро, чуть ли не бегом, взбирается ко мне на шестой этаж! Это настоящая леди.
И.С.: А жена Брынцалова? Ее портрет и портрет ее мужа вы писали исключительно за деньги или они вам были интересны?
А.Ш.: Мне было интересно. Брынцалов -- личность, талантливый бизнесмен. Он создал шикарные цеха по производству лекарств. Его жена -- его муза, его выбор. Кстати, по характеру она вольная казачка, широкий, добрый и незакомплексованный человек.
И.С.: Вам все богатые люди интересны или вы кому-то из них отказываете?
А.Ш.: Я всех подряд не пишу. Бывает, что отказываю.
И.С.: Вы бы могли отказать Путину?
А.Ш.: Портрет Путина я написал бы с удовольствием: у него очень много в глазах глубины, и я знаю, что я бы там выразил. Но если бы Путин попросил меня написать то, что я не смог бы пропустить через сердце, я бы ему отказал, объяснив, что это не моя песня и я не смогу ее спеть.
И.С.: Вы поклонник Брюллова и готовы целовать его следы, лишь бы приблизиться к уровню мастерства известного в прошлом художника. А в обычной жизни? Брюллов, написав портрет Жуковского и выставив его на аукцион, сумел выкупить на вырученные деньги Тараса Шевченко. Ваше мастерство и талант помогли сделать кого-то счастливым?
А.Ш.: Мне приходилось, чтобы помочь близким мне по духу людям, дарить свои картины, и очень часто.
И.С.: Как-то Брюллов сказал Федотову: "Вы меня обогнали". Есть ли среди современных художников те, кто обогнал вас?
А.Ш.: Брюллов и Федотов писали в разной манере, и их нельзя сравнивать. Я не люблю говорить о коллегах, а беру пример со старых мастеров, иначе можно дойти до того, что начнешь подражать самому себе, а это первая ступень к падению.
Если же говорить о живописи, то она погибает: потеряна школа. Хотя в России еще сохранились художники, которые гораздо выше зарубежных. Жаль, что недавно ушли из жизни прекрасные пейзажисты Грицай и Щербаков.
И.С.: А у вас есть ученики?
А.Ш.: Нет. Я немного преподавал в педагогическом институте и в академии у Глазунова. Но потом понял, что это не для меня. Мне очень жалко времени. Расхолаживает и отношение студентов, которые только кисть в руку берут и уже считают, что они чуть ли не выше Рафаэля. Учиться, как раньше, в академии мало кто хочет.
И.С.: Вы одиноки? Если да, то не пугает ли вас одиночество?
А.Ш.: Пугает, как всех чуть-чуть мыслящих людей. Счастливы люди, которые верят в то, что они еще раз вернутся или на том свете рай какой-то есть. Я им завидую. А насчет одиночества, то каждый по-своему одинок: чем глубже воспринимаешь жизнь, отношения с людьми, чем тоньше ты их хочешь видеть, тем более одиноко тебе на сердце.
Четыре года назад, 14 января 1997 года, правительство Москвы учредило Московскую государственную картинную галерею народного художника СССР Александра Шилова. В мире искусства отношение к нему неоднозначное, художника часто называют придворным. Хотя многие из критиков втайне не прочь попозировать мастеру.Инесса Славутинская: Александр Максович, вас еще в советское время считали человеком, близким к власти, да и сейчас, говорят, помещением для своей галереи вы во многом ей обязаны.
Александр Шилов: В советское время эти слухи распространяли обо мне сами же художники, чтобы объяснить мою быструю популярность и очереди на выставки. То я, по их версии, был женат на дочери космонавта и потому получил звание заслуженного художника, то на дочери Андропова.
Однажды звоню Смоктуновскому, чтобы поздравить его с 60-летием, и вдруг слышу, как Иннокентий шепчет в трубку: "А как вы пережили все это?" Я в недоумении спрашиваю: "Что пережил?" Он мне в ответ: "Ну, вот, горе". Наконец по его намекам и шептанию я понял, что, оказывается, Черненко умер. Я тогда буквально взвыл: "Ну а я-то какое ко всему этому отношение имею?" -- "Ну как же, вы ведь на его дочери женаты, у нас весь Художественный театр так думает".
Что же до галереи, то я действительно обратился в Госдуму, к ее спикеру Геннадию Селезневу, с предложением отдать в дар государству все свои работы -- тогда их у меня их было 360. Хотя мог и продать: желающих было немало. Дума приняла постановление создать музей и обратилась к правительству и московской мэрии. Позже меня вызвал в администрацию президента Павел Павлович Бородин, показал отреставрированный Кремль и предложил для галереи три зала в корпусе, где сидел Ельцин. Бородин согласовал с Борисом Николаевичем этот вопрос, и они даже были готовы сделать отдельный вход для посетителей. Я, конечно, поблагодарил, но сослался на то, что коллекция здесь не поместится. К тому же Кремль -- здание режимное, как сюда будут приходить люди? Хотя, не скрою, для меня это было очень приятно и престижно. Тогда Госдума попросила Лужкова, и правительство Москвы своим постановлением выделило здание на Знаменке.
И.С.: Но вы же писали портреты руководителей государства?
А.Ш.: Только один -- портрет Кириленко. Первая моя большая выставка состоялась в 1979 году в ЦДРИ через шесть лет после окончания Суриковского института. Тогда на нее выстроилась большая очередь. Я был счастлив безмерно. А через два года -- выставка на улице Горького -- это уже был профессиональный зал Союза художников. Так вот, во время этой выставки мне сообщают, что должны приехать Кириленко, второй человек в государстве, министр культуры Демичев и первый секретарь московского горкома партии Гришин. Проезжая по Тверской в Кремль, они увидели очередь и сами ко мне приехали: в то время в партийных кругах существовала неплохая традиция интересоваться, кто у народа имеет успех и на что народ ходит. Тогда же приехала и дочь Брежнева -- Галина. Она работала в МИДе. Останавливается автобус. Зима. Выходит красивая женщина в декольтированном платье -- мех наброшен, шуба роскошная,-- а за этой дамой из автобуса вываливается еще человек сорок. Дочь Брежнева была очень проста, без всякого снобизма. Но кругом же подхалимы, шепчут: "Надо бы ее написать". "А в чем бы вы хотели меня написать?" -- спросила она. Я ответил: "Приедете в мастерскую, мы и решим". Но дальше этого разговора не пошло.
И.С.: Вы хотите сказать, что до этой выставки с людьми из высших эшелонов власти даже знакомы не были?
А.Ш.: Близко не знал. Ну как я мог сам дойти до члена Политбюро? Тогда все это было очень строго. Просто после посещения Кириленко власть узнала о том, что я существую,-- слух распространился очень быстро. После него посмотреть картины приехал помощник Суслова. Вскоре у меня в мастерской раздался звонок: "С вами будет говорить Суслов". Я ошалел. Суслов же начал с комплиментов, упирая на то, что именно такое искусство нужно народу. На что я ему ответил, что как раз за это искусство меня и душит ваш отдел культуры ЦК в угоду Союзу художников, которому мой успех не очень приятен. Суслов попросил меня приехать. Разговаривал он со мной часа полтора на очень жесткие темы, в том числе об абстракционизме. Михаил Андреевич тогда посетовал: "Вот Надя Леже подарила мне свою работу, а я ее боюсь домой нести -- меня дети из дома выгонят".
От него же я узнал, что и Леже, и Пикассо были членами компартии и очень хорошо это использовали: наше правительство закупало их мазню и вывешивало в Музее имени Пушкина. Так ЦК КПСС поддерживал французскую компартию. Сейчас любят говорить, что если человек работает в реалистической манере, значит, он за красных, а я даже комсомольцем не был.
И.С.: Так удалось вам в разговоре с главным идеологом страны узнать, почему подведомственный ему отдел культуры ЦК КПСС вставлял вам палки в колеса?
А.Ш.: Для отдела культуры ЦК было главным, чтобы все творческие союзы оставались пусть и болотом, но тихим -- кому звездочку повесят, кому премию дадут, у кого картину закупят. А тут появился Шилов -- возмутитель спокойствия. Союз художников взбурлил, что после выставки на Тверской мне дали звание народного РСФСР, а когда в 1985 году я стал самым молодым народным художником СССР, то они вообще озверели: мне тогда всего сорок лет исполнилось.
И.С.: Неужели художники были настолько несвободны и завистливы? Хотя, впрочем, известно, что в середине пятидесятых идеологической критике за отсутствие соцреализма подвергся даже академик живописи Лактионов, выставивший портрет игумена.
А.Ш.: Тогда, чтобы вступить в Союз художников, ты должен был быть участником выставок, а чтобы выставиться, нужно было быть членом союза. На улице Горького был комбинат живописцев, где вывешивались заказы для предприятий или столичных музеев: то портрет Ленина, то какой-то натюрморт, то пейзаж. Туда приходили художники и ставили галочку. А уже синклит, состоявший из высшей касты от живописи, решал, кому дать тот или иной заказ. Деньги под более серьезные заказы для музеев спускали ЦК КПСС и правительство, а Союз художников их делил, причем делил по единственному принципу: если ты секретарь союза или занимаешь иной какой чин, тогда твои работы будут висеть в столичных музеях -- либо в Третьяковке, либо на лучших местах в Манеже. Парадокс, но закупочная комиссия как в Министерстве культуры, так и в Союзе художников состояла из тех же самых художников. Вот они сами у себя и закупали картины для той же Третьяковки или Русского музея. Хотя часто холсты эти оставались у них же в мастерских.
Поверьте, никто не хочет быть на портрете изуродован. Даже те, кто агитируют за авангардизм. Сейчас более правильные времена: если вам заказывают работы, значит, ваше искусство востребовано.
И.С.: Вам как художнику хорошие отношения с властью всегда были необходимы?
А.Ш.: Отвечу иносказательно. Зимой 1983 года открылась моя выставка на Кузнецком. Неожиданно выставку продляют еще на месяц, что невероятно: в Союзе художников за место драка идет. Вдруг мне звонит помощник Горбачева и говорит: "Смотрите не опоздайте". "Куда опоздать?" -- недоумеваю я. "Как, разве завотделом ЦК вам не сказал, что на выставку едет Михаил Сергеевич?" Они меня снова хотели столкнуть с властью. Союз художников против меня, значит, я невыездной, а если бы меня и власть не поддерживала, то они бы меня просто уничтожили -- ни одной бы выставки не дали сделать.
Я встречаю Горбачева. Вижу -- стоит завсектором ЦК КПСС и искусствовед из Манежа. Заходят Горбачев, Раиса Максимовна и их дочь Ирина. А если бы я не пришел, то им бы сказали: мол, Шилов настолько заносчив, что пренебрегает даже вами. Подходим к картине "Одна". Тут же подбегает искусствовед -- у нее своя определенная роль -- и комментирует: "Михаил Сергеевич, вот здесь не то, там не то". Горбачев молчит. Подходим к следующей картине -- она опять со своей критикой. На третьей картине Горбачев не выдержал: "Вот вы третий раз говорите, что то здесь, то там надо подправить. Но я ведь приехал к Шилову. А если все сделать, что вы предлагаете, это будет не Шилов!" Я тогда от его ответа чуть не заплакал и всю жизнь буду ему за это благодарен. А вот когда Гришин с Кириленко приезжали, то подходят к какой-нибудь моей старухе и возмущаются: "У нас таких деревень и соломенных крыш нет". На что я ответил -- "Извините, но точно в таком доме я жил летом под Можайском".
И.С.: Кстати, о ваших старухах. У Карла Брюллова прекрасны дети, а у вас -- старики. Как вы находите эти типажи?
А.Ш.: Когда я приезжаю в деревню, то иду по улице и смотрю, кого бы хотел нарисовать. Старушки пугались и отговаривались: то картошку надо копать, то огород полоть. А все почему? Она поделится с соседкой, а та, часто из зависти, почему не ее рисуют, и говорит: "Ты что, дура, тебя же в Америку сошлют. Тебя молодую никто не рисовал, а кому ты нужна сморщенная? Здесь что-то не так". Помню, захожу в назначенный час: изба открыта, а старушка лежит на печи и охает. Говорит, заболела. Живот схватило. Я предлагаю ей таблетку. Она тогда вскакивает и говорит: все уже прошло. Другой случай: прихожу -- висит амбарный замок. Часа через два крадется моя бабушка кустами и огородами. Увидев меня, созналась, что ее дочь отговорила.
И.С.: Вы говорите, что верите в доброе сердце, а в Бога -- нет. Не потому ли у священников на ваших полотнах, кроме "игумена со скрипкой", в глазах какое-то лукавство, мало похожее на взгляд глубоко православного человека?
А.Ш.: Я пишу всех -- и артистов, и врачей, и бомжей. Как сказал Бальзак, художник тот, кто идет с большим зеркалом по большой дороге. Про глаза вы верно заметили. Белый халат и образование не делают врача чеховским благородным доктором, так же и священик, если надел рясу, не становится святым или более близким к Богу. Когда я их писал, мне как живописцу и ряса была интересна, но главное -- я хотел заглянуть под рясу, а под рясой обыкновенный человек: иная деревенская старушка более сердобольна, чем тот же священик. Но один из них -- Василий Родзянко -- мне очень запомнился. Это внук председателя Думы времен Николая II. На него смотришь -- от него идет какой-то светлый, чистый дух. Есть благодать Божья внутри человека -- совесть, честь, и такой человек свято служит своему делу, а если нет, то ни ряса, никакие панагии не изменят сущность этого человека.
И.С.: Вы всегда говорите о маме, написали много ее портретов. Замечательна на холсте и ваша бабушка. Почему вы никогда не вспоминаете отца? Это ваша боль?
А.Ш.: Это боль матери, а я никогда не лез ей в душу. Они с отцом очень быстро разошлись, и она нас троих одна воспитывала. Мы жили очень тяжело. В шестнадцать лет я пошел работать грузчиком, перейдя на учебу в вечернюю школу. К нам часто приходил домоуправ, потому что мы не платили за квартиру, а когда видел, как мы живем, сам вынимал деньги и на молоко матери давал. Вшестером мы жили в четырнадцатиметровой комнате. Полный караул. Отец, конечно, помогал по мере возможности, но мама не любит этой темы, и я не хочу ее ранить. Самой тяжелой для меня была работа на винном заводе, я перешел туда из-за большей зарплаты. Тогда я еще не верил, что буду художником. Но мне очень хотелось подняться с этого дна. Честолюбие у меня было, а честолюбие -- это двигатель для любого призвания.
И.С.: Вы помните первый портрет важного сановника?
А.Ш.: Первым был Кириленко. При Брежнева он был членом Политбюро и вторым секретарем ЦК. Написать его мне предложили в Министерстве культуры к его восьмидесятилетию. На первое знакомоство я приехал в ЦК, где меня очень неприветливо встретили охранники: смотрели так, будто я бомбу несу. Первое, что мне сказали в приемной: "Не вздумайте его ни о чем просить". А у меня и мысли такой не было, хотя я жил тогда в коммунальной квартире на Сущевском валу. Кириенко же сам стал расспрашивать: как живете да где живете? Позже меня вызвали в Министертсво культуры и предложили двухкомнатную квартиру около Дома Советской Армии. Я был просто счастлив! К тому же я развелся с первой женой и был свободен.
И.С.: Почему вам так не везет с женами?
А.Ш.: Это все уже давно описано в классике. Чем больше делаешь для человека и заботишься о нем, тем хуже. Прямо по Пушкину: чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.
И.С.: Много шуму было с вашим последним разводом. Говорят, ваша последняя жена включила в опись имущества игрушки погибшей Маши. Может быть, чтобы сделать вам больнее?
А.Ш.: Вы что говорите?! А себе?
И.С.: Вам встречались идеальные женщины?
А.Ш.: Алла Баянова. Ее портрет -- моя последняя работа. Эта женщина меня поражает своей молодостью. Не так давно она перенесла операцию на шейке бедра, но согласилась позировать. У меня же в мастерской неожиданно сломался лифт. Я извинился перед ней и решил, что она уедет. Вдруг слышу, как кто-то быстро, чуть ли не бегом, взбирается ко мне на шестой этаж! Это настоящая леди.
И.С.: А жена Брынцалова? Ее портрет и портрет ее мужа вы писали исключительно за деньги или они вам были интересны?
А.Ш.: Мне было интересно. Брынцалов -- личность, талантливый бизнесмен. Он создал шикарные цеха по производству лекарств. Его жена -- его муза, его выбор. Кстати, по характеру она вольная казачка, широкий, добрый и незакомплексованный человек.
И.С.: Вам все богатые люди интересны или вы кому-то из них отказываете?
А.Ш.: Я всех подряд не пишу. Бывает, что отказываю.
И.С.: Вы бы могли отказать Путину?
А.Ш.: Портрет Путина я написал бы с удовольствием: у него очень много в глазах глубины, и я знаю, что я бы там выразил. Но если бы Путин попросил меня написать то, что я не смог бы пропустить через сердце, я бы ему отказал, объяснив, что это не моя песня и я не смогу ее спеть.
И.С.: Вы поклонник Брюллова и готовы целовать его следы, лишь бы приблизиться к уровню мастерства известного в прошлом художника. А в обычной жизни? Брюллов, написав портрет Жуковского и выставив его на аукцион, сумел выкупить на вырученные деньги Тараса Шевченко. Ваше мастерство и талант помогли сделать кого-то счастливым?
А.Ш.: Мне приходилось, чтобы помочь близким мне по духу людям, дарить свои картины, и очень часто.
И.С.: Как-то Брюллов сказал Федотову: "Вы меня обогнали". Есть ли среди современных художников те, кто обогнал вас?
А.Ш.: Брюллов и Федотов писали в разной манере, и их нельзя сравнивать. Я не люблю говорить о коллегах, а беру пример со старых мастеров, иначе можно дойти до того, что начнешь подражать самому себе, а это первая ступень к падению.
Если же говорить о живописи, то она погибает: потеряна школа. Хотя в России еще сохранились художники, которые гораздо выше зарубежных. Жаль, что недавно ушли из жизни прекрасные пейзажисты Грицай и Щербаков.
И.С.: А у вас есть ученики?
А.Ш.: Нет. Я немного преподавал в педагогическом институте и в академии у Глазунова. Но потом понял, что это не для меня. Мне очень жалко времени. Расхолаживает и отношение студентов, которые только кисть в руку берут и уже считают, что они чуть ли не выше Рафаэля. Учиться, как раньше, в академии мало кто хочет.
И.С.: Вы одиноки? Если да, то не пугает ли вас одиночество?
А.Ш.: Пугает, как всех чуть-чуть мыслящих людей. Счастливы люди, которые верят в то, что они еще раз вернутся или на том свете рай какой-то есть. Я им завидую. А насчет одиночества, то каждый по-своему одинок: чем глубже воспринимаешь жизнь, отношения с людьми, чем тоньше ты их хочешь видеть, тем более одиноко тебе на сердце.
ИНЕССА СЛАВУТИНСКАЯ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
