Архивная публикация 2007 года: "Преимущество, переходящее в недостаток"
В наступившем году фокус политики вроде бы должен сместиться — с внешней на внутреннюю. Но, скорее всего, этого не произойдет, и внешнюю политику употребят для внутренних предвыборных потребностей.Не исключена активизация внешних контактов — Россия хочет утвердить свое, как ей кажется, новое место в мире.
На этом пути ее ждут либо разочарования, либо тактические выигрыши, которые в стратегическом измерении окажутся проигрышами, из-за чего потребуется все начинать сызнова. Почему? Эффективность России на внешней арене подходит к точке, за которой преимущества обращаются в свою противоположность, становясь слабостями и недостатками. Россия начинает мешать себе самой.
О стратегии и принципах
Во многом — потому, что стратегические цели внешней политики до сих пор не определены, а также непонятны (и неочевидны для общества) принципы выстраивания дружбы/вражды с ближними и дальними российскими соседями, партнерами, оппонентами.
Плюс к этому наметился огромный разрыв между внутренним представлением России о себе, со всем вытекающим отсюда набором действий внешнего характера, и тем, какой она воспринимается окружающим миром.
«Россия встала с колен и вновь заняла достойное место в мире» — этот лейтмотив стал главенствующим для внешней политики (равно как и для внутренней). Но так ли уж он подкрепляется фактами? Рыночные газовые цены для соседей еще не есть доказательство мирового лидерства, даже не мировой значимости. Вежливые европейские улыбки не есть показатель равенства. Иностранные инвесторы в России и российские деньги в иностранных банках не тождественны победе — это все имеется в Нигерии, Никарагуа и Саудовской Аравии. Но ведь Россия мыслит себя не такой? Она ощущает себя лидером. Однако многое из того, что она считает важнейшими ценностными или материальными факторами, такое лидерство подкрепляющими, внешним миром воспринимается совсем иначе: для него это вовсе не очевидно.
Лидер формирует или сильно влияет на формирование повестки дня; его слушают или по меньшей мере к нему прислушиваются; лидер берет на себя ответственность за часть событий, происходящих на земном шаре, являясь их инициатором или активным участником. Можно быть игроком сильным, которого вынуждены учитывать; можно быть игроком коварным, которого нужно просчитывать; можно быть непредсказуемым, которого требуется вогнать в рамки предвидения. Но лидер — это творец логики.
|
О повестке дня|
Россия не творит логику, а подстраивается под нее, еще чаще — пытается ее отвергнуть. Она не столько заявляет новое, сколько опровергает предложенное другими; не предлагает, а оппонирует; не создает, а пресекает. При этом она одновременно пытается вести себя и как региональная сверхдержава, и как этакая континентальная империя, и как ведущий игрок «европейской Европы», по выражению одного из историков.
Примечательно, что, пожалуй, лишь в прошедшем году в активный российский дипломатический лексикон вошел термин БРИК — Бразилия, Россия, Индия, Китай. Раньше Москва отказывалась говорить о себе через запятую, особенно с Бразилией и Индией, признавая при этом растущую мощь Китая. Однако означает ли это, что Россия отводит себе в будущем роль региональной сверхдержавы или же она тем самым заявляет претензии на мировое лидерство? Прогнозирует ли она светлое мировое будущее всем участникам аббревиатуры или, признавая термин, лишь подтверждает усиливающиеся позиции этих стран, а себя вновь ставит особняком? Ни слова, ни ее действия этого не проясняют.
Отсюда смешение стилей и жанров. Россия понимает, что для бесспорного мирового лидерства ей не хватает мощи, и все же за последние два года возник новый мотив — она снова претендует на роль империи. Да, ни один ответственный политик не произнесет этого публично, но по сути Россия хочет встроиться в новые реалии именно в такой ипостаси. Не великодержавной монархией, не красным тоталитарным поясом. Скорее, она видит себя энергетической неоимперией, чья мощь базируется на дееспособной централизованной власти, исторически разветвленных контактах, унаследованном сильном политическом голосе и современных экономических связях. Россия уверена: выступать надо именно с позиции силы, полагая, что в этом непростом, полном жестокостей и конкуренции мире имеют дело только с сильными и только к сильным прислушиваются. Логика перенесена из внутренней жизни, а до этого — из закоулков памяти ряда представителей правящего класса.
«Самоощущение великодержавия» — так недавно назвал синдром России высокопоставленный сотрудник администрации президента.
Об институтах
Некоторые эксперты уверены: лишь государство с демократическим устройством может адекватно позиционировать себя в мире. Почему? Потому что тогда у него в арсенале сразу множество инструментов по продвижению себя и своих интересов: серьезный политический слой, способный задействовать каналы всех ветвей власти, мощный экономический базис, неправительственные организации, независимые и авторитетные для элиты и общества СМИ, наконец, сам образ жизни как фактор спокойствия своих граждан и притяжения для чужих.
Притом демократия должна быть подкреплена разветвленной трансграничной, трансконтинентальной экономической мощью. Не видимостью, а именно мощью. Лишь сочетание этих двух вещей выводит государство в мощные игроки международной сцены. В противном случае оно может царствовать лишь в одном из сегментов, пусть и важном, международных отношений, как, например, Швейцария в финансовом секторе.
Определяющим фактором мирового экономического господства сегодня являются уже не столько природные ресурсы (даже в объемах мирового масштаба), не промышленные поставки и даже (возможно, пока) не биологические ноу-хау, а ткань разнообразных финансовых возможностей, инструментов и предложений, подчас невидимая, но ощутимая всеми и еще больше необходимая всем. У России этого нет, даже с учетом провозглашенной Посланием президента конвертируемости рубля.
Наконец, последний фактор — сопряженные со всем вышеперечисленным и подкрепленные институционально международные амбиции, которые тогда станут отличать страну от, скажем, Канады или Австралии, не претендующих на роль мировых кормчих.
Россия прибегает чаще к третьему из этих инструментов, все активнее пытается задействовать второй и начисто лишена навыков и желания использовать первый. Амбиции застят ей глаза: к примеру, Москва напрочь отвергает возможность общаться с «маленькими», будь то соседи по СНГ или более отдаленные государства. (Исключение — пожалуй, Финляндия. Тарье Халлонен каким-то чудом удалось заставить российских политиков разглядеть на карте Хельсинки. Впрочем, это, видимо, у финнов с советских времен — навыки остались...)
О карте мира
Ситуация на руку Москве: на фоне всеобщего хаоса она всегда может предъявить своим критикам тот же аргумент: «А посмотрите, что сами-то наделали». И действительно... Одна казнь иракского лидера практически в новогоднюю ночь изменила многое, лишив некоторых права говорить от имени гуманизма. Последствия не замедлят сказаться.
И все же, как сказал в свое время Фернан Бродель, «результатом долгого и всеобщего кризиса зачастую бывает прояснение карты мира, грубое указание каждому его места, усиление сильных и принижение слабых». Он говорил о периоде XVI—XVII веков, когда закатывалась звезда одних империй или миров-экономик и восходила звезда других. Не то же ли самое, только на новом этапе, мы видим сегодня? Однако ненавистники Америки, предрекающие ей падение в перспективе 20—100 лет, забывают, что и другим странам свойственно переживать свои восходы и закаты...
Речь в данном случае не о том, что «другие-то сами», речь о том, чего могла бы избежать Россия независимо от других. Ее основная ошибка — искажение критериев силы.
О манерах
С некоторых пор, когда нападки на Россию стали особенно явными, Москва прибегла к старой тактике. Тактика проста и неказиста, помогает защищаться, когда не хочется принимать вину на себя: «А у вас негров бьют». Перебирая убойные аргументы: в Латвии и Эстонии нарушаются права русскоязычного населения, в Великобритании с использованием редких металлов совершают фактически теракт, а слово «мафия» и вовсе не русское — Москва тем самым хотела показать, что и критики не идеальны. Все так. Но в данном случае озабоченность касалась именно России, и именно Россию спрашивали про Россию. Не итальянского премьера про Италию, не английскую королеву про Великобританию, не латвийского лидера про Латвию. Более того, спрашивали во многом потому, что не понимают, кого еще в России можно об этом спрашивать.
Любые высокие политические материи можно перевести на простой бытовой язык, что бы ни пытались возразить высокопарные ораторы. Так вот, переходя в плоскость обычного разговора, диалог выглядел бы примерно следующим образом: «Скажите, пожалуйста, почему у вас так громко играет музыка по вечерам?» — «Ну и что? А у вас скатерть на столе вся в пятнах!» — «Знаете, нас очень беспокоит, что ваша собака скулит днем, может, вы ее обижаете?» — «На себя-то посмотрите, у вас дети в песочнице без присмотра!» Интересно, долго бы выдержал собеседник подобный «обмен мнениями» в обычной жизни? А почему в политике должно быть иначе?
Да, в цивилизованной части мира не все в порядке. Да, на Сицилии, как рассказывали очевидцы, еще 25 лет назад было можно попасть «под раздачу» межклановых разборок (сейчас, кстати, — уже нет); Японию и Германию потрясают коррупционные и иные скандалы; французская экономика давно нуждается в некотором количестве «тэтчеризмов». Но, во-первых, эти страны демонстрируют готовность свои проблемы и обсуждать, и решать; во-вторых, демонстрируют динамику их решения; а в-третьих и в главных, они просто не понимают, почему Россия их не понимает, когда они задают столь очевидные вопросы и проявляют столь очевидное беспокойство. Если бы Людовику XIV объясняли устройство микроволновой печи, он вряд ли бы понял собеседника. Точно так же и его собеседник вряд ли бы понял, почему утренний туалет нужно совершать на глазах всего общества. Времена меняются, и то, что казалось нормой 100 лет назад, сейчас выглядит абсурдом, и наоборот. Последствия толерантности, политкорректности, уважения к слабым и неудачникам еще предстоит осмысливать и пожинать. Но сегодня — есть правила игры, есть достижения, относимые цивилизованным миром к ценностям, есть действия, относимые к уважаемым или порочным. Россия сама заявила о своей принадлежности к этой части мира. Не к иной. И тем самым обязалась эти ценности разделять. На сходке племени тумба-юмба не будут странно поглядывать из-за отсутствия смокинга и галстука. В ложе Венской оперы — будут.
О тактике
Не исключено, что в ближайшем будущем такая «контратакующая» манера во внешней политике даже усилится. Во-первых, в канун серьезного избирательного цикла (а в него вползает не только Россия, но и, скажем, Франция и Соединенные Штаты) импульсивность действий возрастает. Выдержка, степенность и последовательность бросаются на алтарь электоральной тактики всюду, но особенно в России. Во-вторых, происходить это будет на фоне дальнейшей «этатизации» страны (а полагать обратное нет никаких оснований), что также будет питать иллюзию возвышения.
«Та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье», — писал философ около двух тысяч лет назад. Этот тезис, увы, слишком часто можно применить к российской внешней политике, особенно в части пространства СНГ и вообще бывших соцсоседей. Плохо скрываемая удовлетворенность от непришедшего мгновенного счастья на Украину («мы же вас предупреждали»); тотальное незамечание Балтии как региона, с которым, в общем, вполне можно иметь работающие экономические и политические контакты («будем мы еще с этой мелочью общаться»). Молчание перемежается лишь напоминанием о русскоязычном населении (в Туркмении, несомненно, с русскими все в полном порядке) и изредка — окриками в сторону НАТО. С Польшей — это исторически, можно сказать, веками, тут радикального улучшения вряд ли стоит ожидать. Долго гнобили Молдавию, пока ее лидер не приехал с визитом в Москву, о Грузии и говорить нечего.
...Характеризуя римлян, завоевавших Иудею, Иосиф Флавий в I веке н.э. писал: «Они даже не спрашивают себя — каким образом победители ничтожных противников могут оказаться великими». Говоря о «малых амбициозных странах», высокопоставленный российский чиновник в декабре 2006-го признался: «На них проще давить». Именно ущемление или как минимум игнорирование более слабых соседей Россия почему-то все время пытается предъявить в качестве базового доказательства своего величия.
О личном привлекательном примере
В реальности же Россия является, скорее, антиимперией, поскольку не следует ни одному из имперских подходов: завоевывать, выкачивать, цивилизовать, ассимилировать. А еще потому, что центры империй всегда сильно отличались от их периферий, в том числе и умением использовать чужой опыт себе во благо и предложить миру что-то новое. Среди прочего — в той или иной мере привлекательную модель развития, каждодневной жизни, поведения, формирования культуры.
В сильные страны, стремящиеся стать или уже побывавшие империями, люди стекались из разных уголков, обретая занятие и доход. В России «понаехавших» изгоняют. Столицы империй всегда отличались не только пышностью и дороговизной, но и большим, что ли, космополитизмом. Так было в античном Риме и реформационном Амстердаме, затем в Лондоне и Нью-Йорке. «Терпимость заключалась в том, чтобы принимать людей такими, какие они есть, коль скоро они — рабочие, купцы или беженцы — вносили вклад в богатство республики», — писал Бродель о Голландии XVII века. В России не только не насаждается толерантность, но и всячески искореняется, замещаясь агрессивно-патриотичным фрондерством.
Так что же на сегодня является итогом наших хаотичных и преисполненных эмоциями сношений с внешним миром? Туземцы обращены в новую веру? Враги сломлены? Соседи покорены? Собственное процветание очевидно и всеми признано? Итог, увы, другой: за последние годы ни с одной страной отношения у России коренным образом не улучшились, не обратились в иное качество. Наоборот, одни смотрят на Россию настороженно, другие неприязненно, третьи еще улыбаются, но при этом отношения они поспешили перевести в сугубо прагматическую плоскость цифр — бизнес, nothing personal. Россию, скорее, терпят.
О невидимых контактах
На фоне имиджа, который опустился за последний год до самого низкого за все постсоветское время уровня, бурно развивается экономика. Последнее и помогает России, но в чем-то мешает. Внутренние достижения и цели она проецирует на внешний мир, полагая, что в «мире чистогана» прибыль есть главный, чуть ли не единственно определяющий фактор всех отношений. Показательна фраза, сказанная одним чиновником, отвечавшим на вопрос о целях 2007 года. Удачей во внешней политике он считал бы расширение экономического сотрудничества и улучшение имиджа. Он, правда, тут же добавил, что имиджевый фактор, кроме как с Великобританией, на отношения с Россией не влияет. О том же говорил и другой высокопоставленный дипломат: «Мы всегда будем восприниматься как непредсказуемая страна», но «восприятие — это одно, а на отношениях, на деле я этого не чувствую». Зря.
Потихоньку Европа и США устанавливают собственные прямые отношения с Казахстаном, по-иному во взаимоотношениях с Москвой стал вести себя Азербайджан, США активно строят отношения с Индией, которая развивается все активнее, Евросоюз скоро совпадет в границах не только с «европейской Европой», но и с не очень европейской. Карта мира снова меняется. Наличие на своей территории нефти и газа не определяет даже текущего лидерства, не говоря о стратегическом.
В разные эпохи тот или иной продукт (или быстрый доступ к нему) определял экономическое положение страны на международных рынках: пряности, лес, серебро, зерно, шерсть, шелк. Но были и иные примеры: Польша, экспортируя свое зерно по всей Европе, не стала мировым лидером. Более того, она не стала лидером даже для этой части Европы. Франция, обладая к исходу XVII века всеми показателями для бурного экономического развития (у нее даже ВВП стремительно рос!), вскоре проиграла Англии. Аргентина в начале XX века входила в тройку мировых экономических лидеров. Что-то еще, помимо «даров природы», требуется для успеха. Преимущества, обращающиеся в противоположность...
О видимых последствиях
...Особенно когда им не придают должного значения внутри самой страны. А им не придают. Элита слишком увлечена собой, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны. Помочь ей в этом тоже особо некому. Реплики извне приравниваются к поклепам или заговору. Во что все устойчиво верят? В то, что после того как завершится утоление базовых нужд, начнется подстраивание под новое качество жизни институтов, взглядов, устремлений. Во внешней политике прослеживается примерно схожая логика: через нефть и газ упрочить свое положение в мире, укрепить экономические связи, позволить взаимопроникнуть капиталу, одновременно продемонстрировать силу, отстояв свои границы и не превратившись в свалку низкокачественных призывов и продуктов. Порочность такой логики в том, что и в первом, и во втором случае будущее пытаются выстроить на изначально гнилой основе. Потому что крайне трудно разделить во времени процесс взросления/мужания и процесс самоопределения по отношению к базовым принципам и ценностям. Определить для себя, что такое хорошо и что такое плохо, желательно с самого начала.
В наступившем году фокус политики вроде бы должен сместиться — с внешней на внутреннюю. Но, скорее всего, этого не произойдет, и внешнюю политику употребят для внутренних предвыборных потребностей.Не исключена активизация внешних контактов — Россия хочет утвердить свое, как ей кажется, новое место в мире.
На этом пути ее ждут либо разочарования, либо тактические выигрыши, которые в стратегическом измерении окажутся проигрышами, из-за чего потребуется все начинать сызнова. Почему? Эффективность России на внешней арене подходит к точке, за которой преимущества обращаются в свою противоположность, становясь слабостями и недостатками. Россия начинает мешать себе самой.
О стратегии и принципах
Во многом — потому, что стратегические цели внешней политики до сих пор не определены, а также непонятны (и неочевидны для общества) принципы выстраивания дружбы/вражды с ближними и дальними российскими соседями, партнерами, оппонентами.
Плюс к этому наметился огромный разрыв между внутренним представлением России о себе, со всем вытекающим отсюда набором действий внешнего характера, и тем, какой она воспринимается окружающим миром.
«Россия встала с колен и вновь заняла достойное место в мире» — этот лейтмотив стал главенствующим для внешней политики (равно как и для внутренней). Но так ли уж он подкрепляется фактами? Рыночные газовые цены для соседей еще не есть доказательство мирового лидерства, даже не мировой значимости. Вежливые европейские улыбки не есть показатель равенства. Иностранные инвесторы в России и российские деньги в иностранных банках не тождественны победе — это все имеется в Нигерии, Никарагуа и Саудовской Аравии. Но ведь Россия мыслит себя не такой? Она ощущает себя лидером. Однако многое из того, что она считает важнейшими ценностными или материальными факторами, такое лидерство подкрепляющими, внешним миром воспринимается совсем иначе: для него это вовсе не очевидно.
Лидер формирует или сильно влияет на формирование повестки дня; его слушают или по меньшей мере к нему прислушиваются; лидер берет на себя ответственность за часть событий, происходящих на земном шаре, являясь их инициатором или активным участником. Можно быть игроком сильным, которого вынуждены учитывать; можно быть игроком коварным, которого нужно просчитывать; можно быть непредсказуемым, которого требуется вогнать в рамки предвидения. Но лидер — это творец логики.
|
О повестке дня|
Россия не творит логику, а подстраивается под нее, еще чаще — пытается ее отвергнуть. Она не столько заявляет новое, сколько опровергает предложенное другими; не предлагает, а оппонирует; не создает, а пресекает. При этом она одновременно пытается вести себя и как региональная сверхдержава, и как этакая континентальная империя, и как ведущий игрок «европейской Европы», по выражению одного из историков.
Примечательно, что, пожалуй, лишь в прошедшем году в активный российский дипломатический лексикон вошел термин БРИК — Бразилия, Россия, Индия, Китай. Раньше Москва отказывалась говорить о себе через запятую, особенно с Бразилией и Индией, признавая при этом растущую мощь Китая. Однако означает ли это, что Россия отводит себе в будущем роль региональной сверхдержавы или же она тем самым заявляет претензии на мировое лидерство? Прогнозирует ли она светлое мировое будущее всем участникам аббревиатуры или, признавая термин, лишь подтверждает усиливающиеся позиции этих стран, а себя вновь ставит особняком? Ни слова, ни ее действия этого не проясняют.
Отсюда смешение стилей и жанров. Россия понимает, что для бесспорного мирового лидерства ей не хватает мощи, и все же за последние два года возник новый мотив — она снова претендует на роль империи. Да, ни один ответственный политик не произнесет этого публично, но по сути Россия хочет встроиться в новые реалии именно в такой ипостаси. Не великодержавной монархией, не красным тоталитарным поясом. Скорее, она видит себя энергетической неоимперией, чья мощь базируется на дееспособной централизованной власти, исторически разветвленных контактах, унаследованном сильном политическом голосе и современных экономических связях. Россия уверена: выступать надо именно с позиции силы, полагая, что в этом непростом, полном жестокостей и конкуренции мире имеют дело только с сильными и только к сильным прислушиваются. Логика перенесена из внутренней жизни, а до этого — из закоулков памяти ряда представителей правящего класса.
«Самоощущение великодержавия» — так недавно назвал синдром России высокопоставленный сотрудник администрации президента.
Об институтах
Некоторые эксперты уверены: лишь государство с демократическим устройством может адекватно позиционировать себя в мире. Почему? Потому что тогда у него в арсенале сразу множество инструментов по продвижению себя и своих интересов: серьезный политический слой, способный задействовать каналы всех ветвей власти, мощный экономический базис, неправительственные организации, независимые и авторитетные для элиты и общества СМИ, наконец, сам образ жизни как фактор спокойствия своих граждан и притяжения для чужих.
Притом демократия должна быть подкреплена разветвленной трансграничной, трансконтинентальной экономической мощью. Не видимостью, а именно мощью. Лишь сочетание этих двух вещей выводит государство в мощные игроки международной сцены. В противном случае оно может царствовать лишь в одном из сегментов, пусть и важном, международных отношений, как, например, Швейцария в финансовом секторе.
Определяющим фактором мирового экономического господства сегодня являются уже не столько природные ресурсы (даже в объемах мирового масштаба), не промышленные поставки и даже (возможно, пока) не биологические ноу-хау, а ткань разнообразных финансовых возможностей, инструментов и предложений, подчас невидимая, но ощутимая всеми и еще больше необходимая всем. У России этого нет, даже с учетом провозглашенной Посланием президента конвертируемости рубля.
Наконец, последний фактор — сопряженные со всем вышеперечисленным и подкрепленные институционально международные амбиции, которые тогда станут отличать страну от, скажем, Канады или Австралии, не претендующих на роль мировых кормчих.
Россия прибегает чаще к третьему из этих инструментов, все активнее пытается задействовать второй и начисто лишена навыков и желания использовать первый. Амбиции застят ей глаза: к примеру, Москва напрочь отвергает возможность общаться с «маленькими», будь то соседи по СНГ или более отдаленные государства. (Исключение — пожалуй, Финляндия. Тарье Халлонен каким-то чудом удалось заставить российских политиков разглядеть на карте Хельсинки. Впрочем, это, видимо, у финнов с советских времен — навыки остались...)
О карте мира
Ситуация на руку Москве: на фоне всеобщего хаоса она всегда может предъявить своим критикам тот же аргумент: «А посмотрите, что сами-то наделали». И действительно... Одна казнь иракского лидера практически в новогоднюю ночь изменила многое, лишив некоторых права говорить от имени гуманизма. Последствия не замедлят сказаться.
И все же, как сказал в свое время Фернан Бродель, «результатом долгого и всеобщего кризиса зачастую бывает прояснение карты мира, грубое указание каждому его места, усиление сильных и принижение слабых». Он говорил о периоде XVI—XVII веков, когда закатывалась звезда одних империй или миров-экономик и восходила звезда других. Не то же ли самое, только на новом этапе, мы видим сегодня? Однако ненавистники Америки, предрекающие ей падение в перспективе 20—100 лет, забывают, что и другим странам свойственно переживать свои восходы и закаты...
Речь в данном случае не о том, что «другие-то сами», речь о том, чего могла бы избежать Россия независимо от других. Ее основная ошибка — искажение критериев силы.
О манерах
С некоторых пор, когда нападки на Россию стали особенно явными, Москва прибегла к старой тактике. Тактика проста и неказиста, помогает защищаться, когда не хочется принимать вину на себя: «А у вас негров бьют». Перебирая убойные аргументы: в Латвии и Эстонии нарушаются права русскоязычного населения, в Великобритании с использованием редких металлов совершают фактически теракт, а слово «мафия» и вовсе не русское — Москва тем самым хотела показать, что и критики не идеальны. Все так. Но в данном случае озабоченность касалась именно России, и именно Россию спрашивали про Россию. Не итальянского премьера про Италию, не английскую королеву про Великобританию, не латвийского лидера про Латвию. Более того, спрашивали во многом потому, что не понимают, кого еще в России можно об этом спрашивать.
Любые высокие политические материи можно перевести на простой бытовой язык, что бы ни пытались возразить высокопарные ораторы. Так вот, переходя в плоскость обычного разговора, диалог выглядел бы примерно следующим образом: «Скажите, пожалуйста, почему у вас так громко играет музыка по вечерам?» — «Ну и что? А у вас скатерть на столе вся в пятнах!» — «Знаете, нас очень беспокоит, что ваша собака скулит днем, может, вы ее обижаете?» — «На себя-то посмотрите, у вас дети в песочнице без присмотра!» Интересно, долго бы выдержал собеседник подобный «обмен мнениями» в обычной жизни? А почему в политике должно быть иначе?
Да, в цивилизованной части мира не все в порядке. Да, на Сицилии, как рассказывали очевидцы, еще 25 лет назад было можно попасть «под раздачу» межклановых разборок (сейчас, кстати, — уже нет); Японию и Германию потрясают коррупционные и иные скандалы; французская экономика давно нуждается в некотором количестве «тэтчеризмов». Но, во-первых, эти страны демонстрируют готовность свои проблемы и обсуждать, и решать; во-вторых, демонстрируют динамику их решения; а в-третьих и в главных, они просто не понимают, почему Россия их не понимает, когда они задают столь очевидные вопросы и проявляют столь очевидное беспокойство. Если бы Людовику XIV объясняли устройство микроволновой печи, он вряд ли бы понял собеседника. Точно так же и его собеседник вряд ли бы понял, почему утренний туалет нужно совершать на глазах всего общества. Времена меняются, и то, что казалось нормой 100 лет назад, сейчас выглядит абсурдом, и наоборот. Последствия толерантности, политкорректности, уважения к слабым и неудачникам еще предстоит осмысливать и пожинать. Но сегодня — есть правила игры, есть достижения, относимые цивилизованным миром к ценностям, есть действия, относимые к уважаемым или порочным. Россия сама заявила о своей принадлежности к этой части мира. Не к иной. И тем самым обязалась эти ценности разделять. На сходке племени тумба-юмба не будут странно поглядывать из-за отсутствия смокинга и галстука. В ложе Венской оперы — будут.
О тактике
Не исключено, что в ближайшем будущем такая «контратакующая» манера во внешней политике даже усилится. Во-первых, в канун серьезного избирательного цикла (а в него вползает не только Россия, но и, скажем, Франция и Соединенные Штаты) импульсивность действий возрастает. Выдержка, степенность и последовательность бросаются на алтарь электоральной тактики всюду, но особенно в России. Во-вторых, происходить это будет на фоне дальнейшей «этатизации» страны (а полагать обратное нет никаких оснований), что также будет питать иллюзию возвышения.
«Та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье», — писал философ около двух тысяч лет назад. Этот тезис, увы, слишком часто можно применить к российской внешней политике, особенно в части пространства СНГ и вообще бывших соцсоседей. Плохо скрываемая удовлетворенность от непришедшего мгновенного счастья на Украину («мы же вас предупреждали»); тотальное незамечание Балтии как региона, с которым, в общем, вполне можно иметь работающие экономические и политические контакты («будем мы еще с этой мелочью общаться»). Молчание перемежается лишь напоминанием о русскоязычном населении (в Туркмении, несомненно, с русскими все в полном порядке) и изредка — окриками в сторону НАТО. С Польшей — это исторически, можно сказать, веками, тут радикального улучшения вряд ли стоит ожидать. Долго гнобили Молдавию, пока ее лидер не приехал с визитом в Москву, о Грузии и говорить нечего.
...Характеризуя римлян, завоевавших Иудею, Иосиф Флавий в I веке н.э. писал: «Они даже не спрашивают себя — каким образом победители ничтожных противников могут оказаться великими». Говоря о «малых амбициозных странах», высокопоставленный российский чиновник в декабре 2006-го признался: «На них проще давить». Именно ущемление или как минимум игнорирование более слабых соседей Россия почему-то все время пытается предъявить в качестве базового доказательства своего величия.
О личном привлекательном примере
В реальности же Россия является, скорее, антиимперией, поскольку не следует ни одному из имперских подходов: завоевывать, выкачивать, цивилизовать, ассимилировать. А еще потому, что центры империй всегда сильно отличались от их периферий, в том числе и умением использовать чужой опыт себе во благо и предложить миру что-то новое. Среди прочего — в той или иной мере привлекательную модель развития, каждодневной жизни, поведения, формирования культуры.
В сильные страны, стремящиеся стать или уже побывавшие империями, люди стекались из разных уголков, обретая занятие и доход. В России «понаехавших» изгоняют. Столицы империй всегда отличались не только пышностью и дороговизной, но и большим, что ли, космополитизмом. Так было в античном Риме и реформационном Амстердаме, затем в Лондоне и Нью-Йорке. «Терпимость заключалась в том, чтобы принимать людей такими, какие они есть, коль скоро они — рабочие, купцы или беженцы — вносили вклад в богатство республики», — писал Бродель о Голландии XVII века. В России не только не насаждается толерантность, но и всячески искореняется, замещаясь агрессивно-патриотичным фрондерством.
Так что же на сегодня является итогом наших хаотичных и преисполненных эмоциями сношений с внешним миром? Туземцы обращены в новую веру? Враги сломлены? Соседи покорены? Собственное процветание очевидно и всеми признано? Итог, увы, другой: за последние годы ни с одной страной отношения у России коренным образом не улучшились, не обратились в иное качество. Наоборот, одни смотрят на Россию настороженно, другие неприязненно, третьи еще улыбаются, но при этом отношения они поспешили перевести в сугубо прагматическую плоскость цифр — бизнес, nothing personal. Россию, скорее, терпят.
О невидимых контактах
На фоне имиджа, который опустился за последний год до самого низкого за все постсоветское время уровня, бурно развивается экономика. Последнее и помогает России, но в чем-то мешает. Внутренние достижения и цели она проецирует на внешний мир, полагая, что в «мире чистогана» прибыль есть главный, чуть ли не единственно определяющий фактор всех отношений. Показательна фраза, сказанная одним чиновником, отвечавшим на вопрос о целях 2007 года. Удачей во внешней политике он считал бы расширение экономического сотрудничества и улучшение имиджа. Он, правда, тут же добавил, что имиджевый фактор, кроме как с Великобританией, на отношения с Россией не влияет. О том же говорил и другой высокопоставленный дипломат: «Мы всегда будем восприниматься как непредсказуемая страна», но «восприятие — это одно, а на отношениях, на деле я этого не чувствую». Зря.
Потихоньку Европа и США устанавливают собственные прямые отношения с Казахстаном, по-иному во взаимоотношениях с Москвой стал вести себя Азербайджан, США активно строят отношения с Индией, которая развивается все активнее, Евросоюз скоро совпадет в границах не только с «европейской Европой», но и с не очень европейской. Карта мира снова меняется. Наличие на своей территории нефти и газа не определяет даже текущего лидерства, не говоря о стратегическом.
В разные эпохи тот или иной продукт (или быстрый доступ к нему) определял экономическое положение страны на международных рынках: пряности, лес, серебро, зерно, шерсть, шелк. Но были и иные примеры: Польша, экспортируя свое зерно по всей Европе, не стала мировым лидером. Более того, она не стала лидером даже для этой части Европы. Франция, обладая к исходу XVII века всеми показателями для бурного экономического развития (у нее даже ВВП стремительно рос!), вскоре проиграла Англии. Аргентина в начале XX века входила в тройку мировых экономических лидеров. Что-то еще, помимо «даров природы», требуется для успеха. Преимущества, обращающиеся в противоположность...
О видимых последствиях
...Особенно когда им не придают должного значения внутри самой страны. А им не придают. Элита слишком увлечена собой, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны. Помочь ей в этом тоже особо некому. Реплики извне приравниваются к поклепам или заговору. Во что все устойчиво верят? В то, что после того как завершится утоление базовых нужд, начнется подстраивание под новое качество жизни институтов, взглядов, устремлений. Во внешней политике прослеживается примерно схожая логика: через нефть и газ упрочить свое положение в мире, укрепить экономические связи, позволить взаимопроникнуть капиталу, одновременно продемонстрировать силу, отстояв свои границы и не превратившись в свалку низкокачественных призывов и продуктов. Порочность такой логики в том, что и в первом, и во втором случае будущее пытаются выстроить на изначально гнилой основе. Потому что крайне трудно разделить во времени процесс взросления/мужания и процесс самоопределения по отношению к базовым принципам и ценностям. Определить для себя, что такое хорошо и что такое плохо, желательно с самого начала.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
