Архивная публикация 2010 года: "С КЕМ ДРУЖИТЬ РОССИИ?"

"Профиль" предложил прокомментировать изменения, происходящие в российской внешней политике, Константину Эггерту, члену редакционной коллегии журнала Pro et Contra Московского центра Карнеги, члену Экспертного совета ПИР-Центра, и Максиму Шевченко, журналисту, ведущему телепрограммы "Судите сами" (Первый канал). НЕВОЗМОЖНО СТРОИТЬ ВНЕШНЮЮ ПОЛИТИКУ НА ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСАХ. РОССИЯ ДОЛЖНА ОПРЕДЕЛИТЬСЯ, КАКОЙ ЧАСТЬЮ ГЛОБАЛЬНОГО МИРА ОНА ЯВЛЯЕТСЯ.
КОНСТАНТИН ЭГГЕРТ

Отличается ли концептуально внешнеполитический курс Дмитрия Медведева от политики его предшественника?
- Президент, как мне кажется, отходит от курса на изолированное существование страны с минимумом союзников. Отличие инициатив Дмитрия Медведева прежде всего в более позитивном отношении к западным, трансатлантическим институтам. При этом, в отличие от российских лидеров 90-х, Медведев объясняет свой подход как защиту национальных ин-тересов, а не абстрактно идеологический выбор.
- Среди критиков этой линии популярен такой аргумент: как бы интеграция с Западом, который весь погряз в экономическом кризисе, не вышла нам боком…
- На мой взгляд, сегодня перед Россией стоит целый ряд вызовов. Модернизация, как бы над этим словом ни иронизировали, объективно нужна. В этом смысле Запад является для России впол-не естественным партнером. Особенно учитывая, что модернизация неизбежно коснется и ВПК, который сегодня по высокотехнологичной продукции все сильнее отстает, и конкурентом становится уже Китай, а не США. Кроме того, надо учитывать тот факт, что у России просто нет средств на поддержание постоянного противоборства с Западом. Наконец, еще два момента, о которых в Москве по понятным причинам не любят говорить публично. Это, во-первых, растущая озабоченность происходящим на южных границах России.
То, что Дмитрий Медведев решил расширить российское содействие операции международных сил в Афганистане, это фактическое признание общности интересов России и НАТО там.
Во-вторых, увеличивающий-ся дискомфорт от роста эко-номической, а теперь уже и военно-политической мощи Китая. И поведение Пекина не может не волновать рос-сийские власти, которым нуж-но отвечать за 4 тыс. кило-метров границы с государс-твом, никогда не отличавшим-ся особенным дружелюбием. Если мы суммируем эти факторы, то никакой экономический кризис не должен серьезно поколебать взгляды на национальные интересы России.
- Не приведет ли сближение с Западом к ухудшению отношений с Китаем? Не лучше ли сохранить равноудаленность, достигнутую, в частности, той самой изоляцией?
- Сохранить изоляцию, даже если очень хочется, в глобальном мире не получится. Потому что внешняя политика - это больше, чем трубопроводы, поставки леса или компьютеров. В этом смысле Россия должна определиться, какой частью глобального мира она является. Почему мы должны все время оглядываться на Китай? Что будет лет через двадцать, если уже сейчас китайцы то и дело демонстрируют откровенное пренебрежение интересами России?
- Вернемся к Афганистану. Многие полагают, что угрозой для России давно уже стал не "Талибан", а чудовищный наркотрафик, идущий оттуда и особенно возросший именно после начала американской операции.
- Во-первых, мне кажется, безразличие западных союз-ников к наркотрафику в Афганистане намеренно преувеличивается частью российских комментаторов. В конце концов Россия и США уже начали совместные операции. Во-вторых, с наркотрафиком при всей чудовищности этой проблемы, по крайней мере, можно системно бороться. В то время как возвращение талибов к власти в Афганистане может стать настоящей катастрофой для Средней Азии, где уже тлеют очаги исламистского повстанческого движения. И взрыв этого во-инствующего исламизма вбли-зи от прозрачных границ Рос-сии - это реальная опасность, с которой бороться еще сложнее.
- Что Россия благодаря этому новому курсу получит взамен?
- Выбор долгосрочного политического курса - не сделка по покупке дачи или машины. Но Россия в результате такого рода интеграции как минимум имеет шанс получить поддержку Запада в деле социально-экономической трансформации. Я думаю, интеграция самым непосредственным образом скажется на жизни российских граждан, которые смогут почувствовать себя частью более широкого сообщества ценностей и культур. И наконец, более тесные отношения с Западом не помешают в свете непредсказуемого поведения ряда соседей, с которыми России в одиночку иметь дело может быть значительно сложнее.

ПРЕЗИДЕНТ ХОЧЕТ ПЕРЕЙ-ТИ ОТ КОНФРОНТАЦИИ К СОТРУДНИЧЕСТВУ. ПРАВДА, НЕ ДУМАЮ, ЧТО ЗАПАД БУДЕТ ВОСПРИНИМАТЬ ВСЕРЬЕЗ ИНИЦИАТИВЫ МЕДВЕДЕВА.
МАКСИМ ШЕВЧЕНКО

Есть ли принципиальные отличия во внешнеполитическом курсе Дмитрия Медведева по сравнению с курсом Владимира Путина?
- Стратегически Медведев полностью продолжает политику Путина в том смысле, что это политика укрепления статуса Российской Федерации в мировом сообществе государств. Но тактически, ко-нечно, его действия принципиально отличаются. И объ-ясняется это именно разницей подходов к ключевым геополитическим проблемам со стороны новой американской администрации. Прос-то изменилась ситуация в ми-ре. К власти в США, самом сильном государстве в мире, пришли совершенно новые политические силы. Путин имел дело с мировой силой, которая проводила активную политику экспансии и агрессии, а задача Обамы, с которым имеет дело Медведев, в удержании захваченных позиций и минимизации любых рисков для своей страны.
У Медведева в этом смысле руки развязаны куда больше, чем у Путина. Хотя он про-должает действовать в той же жесткой логике. То, что Дмит-рий Медведев европейски ори-ентирован, это точно. Прези-дент явно хочет перейти от системной конфронтации к системному сотрудничеству. Правда, не думаю, что Запад будет воспринимать всерьез инициативы Медведева, например по созданию европейской ПРО…
- Почему?
- А зачем они Западу? У них есть НАТО, у них есть мощнаяэкономика, мощный Европей-ский союз, политические ин-струменты типа ПАСЕ. Принять инициативу России - значит в какой-то мере подчиниться России, следовать в фарватере России, чего Западу, конечно, делать не хочется.
Но важны не практические последствия этих инициатив, которых, скорее всего, не бу-дет, а то, что они создают дис-куссию. Потому что сама по себе полемика доказывает, что Россия не превращается во второсортную страну, кото-рой навязывают повестку дня, а сама участвует в ее формировании. Но реально я сейчас просто не вижу у России ресурсов, которые бы позво-лили сделать российские политические предложения бо-лее весомыми. Впрочем, я бы рассматривал на европейском направлении тандем Медве-дев-Путин. Ведь Путин занимается как раз тем, что пытается влезть в европейскую энергетическую структуру. И если у него получится, то у России возникнут совершенно новые отношения с Европой, которые повлекут за собой более серьезное отношение европейцев к любым нашим инициативам.
- Как вы относитесь к расширению российского участия в афганской операции?
- Мне кажется, это крайне вредная и опасная для нашей страны вещь. Транспортировка грузов, наверное, является данью уважения к нашим союзническим обязательствам. Если уж влезли, то этим и надо было ограничиваться. Но зачем же устраивать пиар-акции вроде отправки каких-то наших вертолетов? И еще трубить на весь мир, что они участвуют якобы в каких-то антинаркотических акциях. Это же полный маразм! Зато всем этим пиаром зачем-то настроили афганцев против России. Надо всячески дистанцироваться от участия в боевых действиях в Афганистане. И странно, что наша власть видит эту проблему по-другому.
- Но, с другой стороны, наркотрафик - это вполне реальная проблема, угрожающая России…
- Вот пусть этим и занимаются те, кто этот трафик инициировал, - американцы. А если не будут, то ужесточать с ними отношения: не будут бороться с наркобаронами - не получат дальше транзит. И не посылать наши подразделения участвовать в этой кровавой бессмысленной аван-тюре, которая рано или позд-но закончится катастрофой для американской оккупаци-онной группировки, закончит-ся новым Сайгоном. Нам это все зачем?
- А как бы вы оценили курс Медведева в отношении Ирана?
- Конечно, неспровоцированные санкции со стороны России привели к возникновению крайне драматической ситуации, которая только сей-час начала выправляться. Я считаю, что эта жесткость была ошибкой. Это была попытка помочь американскому партнеру в ходе выборов в Конгресс, которые тот в итоге с треском провалил. Другого объяснения желанию испортить отношения с Ираном у меня просто нет. Сейчас, к счастью, Кремль пошел на смягчение этой искусственно созданной ситуации, потому что просто безумие портить отношения с такой огромной страной, динамично развива-ющейся и имеющей огромный потенциал. Неужели нет других способов контролировать иранскую ядерную программу, кроме глупого силового давления?