29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2005 года: "Великая тайна Бориса Плисса"

Архивная публикация 2005 года: "Великая тайна Бориса Плисса"

Борис Евгеньевич Плисс — человек-кремень. Несмотря на преклонный возраст — пору, когда пожилые люди склонны вдаваться в пространные воспоминания о своей героической молодости, — Борис Евгеньевич блюдет великие тайны не существующего ныне Советского Союза. И лозунг «Враг не дремлет!» для него по-прежнему актуален.

Борис Евгеньевич Плисс — человек-кремень. Несмотря на преклонный возраст — пору, когда пожилые люди склонны вдаваться в пространные воспоминания о своей героической молодости, — Борис Евгеньевич блюдет великие тайны не существующего ныне Советского Союза. И лозунг «Враг не дремлет!» для него по-прежнему актуален.

А все потому, что на войне Борис Плисс был шифровальщиком, офицером спецсвязи. Он узнавал самые секретные тайны и приказы намного раньше других — рядовых и командиров. В своем роде он — просто уникум, ибо быть евреем да еще и шифровальщиком — это надо суметь, оправдать и пронести через всю свою жизнь.

— А что? — удивляется Борис Евгеньевич. — Раз я еврей, то мне уже и тайну доверить нельзя?! Откуда, не пойму, взялась байка, что евреи служить не любят? Я служил еще до войны, курсантом. Служил и после, до самой пенсии, и сыновей своих сходить в армию заставил. Так что не надо поклепов на евреев! Я, между прочим, прошел войну с первого до последнего дня: от Минска до Москвы, а потом — от Москвы до Берлина. И не было оружия, которое бы по мне не палило. Меня обстреливали из миномета, бомбила авиация, по мне била артиллерия, я не раз взрывался на минных полях. Так что самую большую тайну войны я вам по секрету все же открою: никакая национальность от пули не спасет. Мне просто повезло.

Особенно запомнилось ветерану, как под Сталинградом его штаб попал под обстрел родной «катюши».

— Мы в землянке сидели… составляли документ (слово «шифровали» подполковник Плисс так из себя и не выдавил), и тут начали стрелять. Нас по пояс в землю зарыло. Я когда из-под завалов выбрался, кровь из ушей хлещет, не слышу ничего…

— В госпиталь попали?

— Да вы что! Какой госпиталь?! У меня ж на руках сколько документов важных было, сколько сведений! Разве я мог передоверить это кому-то другому?

Короче, в госпиталь Плисс не пошел. Остался при бумагах государственной важности. Но с тех самых пор он не помнит, что с ним было до Сталинграда. Что война застигла его 22 июня в Минске, помнит, а где оставил тогда свои вещи — нет. А может, и помнит, но не говорит.

— Я видел наших военачальников в самые напряженные моменты их жизни, когда доставлял им важные шифровки. Поскольку я был офицером спецсвязи, меня впускали в высокие кабинеты и штабы в любое время дня и ночи. И у меня была возможность наблюдать, как вели себя люди, читая ответственные документы. С психологической точки зрения это о-о-очень любопытно. Как-то, например, я занес бумаги Жукову. Он разговаривал по телефону со Сталиным. Я вошел, а он беседу не прервал, тайны делать не стал. И — что меня потрясло — не было в его речи дрожи и униженного подобострастия, которое все мы испытывали перед Верховным главнокомандующим.

А каким красавцем, настоящим прирожденным воином был Рокоссовский! Его никакие плохие вести не пронимали. Ни один мускул не дрогнет на лице, пока шифровку читает... Меня Жуков лично к нему отправлял в район Смоленска. Там наши попали в окружение. А задача Рокоссовского была сформировать из тех, кто выжил, боевые части. Так что Жукова с Рокоссовским связывал именно я. За эту операцию я получил свою самую первую награду за войну — медаль «За отвагу». Со своей 77-й гвардейской краснознаменной МосковскоЧерниговской стрелковой дивизией Плисс прошел всю войну: полтора года провоевал под Москвой, потом — под Сталинградом, на Курской дуге, форсировал Днепр. И вопреки понятиям о непыльной жизни штабных офицеров свое получил сполна. Подтверждением тому — многочисленные ордена и медали на стареньком кителе, ставшем весьма похожим на кольчугу под неподъемным грузом сорока с лишним боевых наград.

Письма офицера Плисса с особым усердием прочитывались военной цензурой. Он знал об этом. Поэтому фронтовые послания, отправленные родным в эвакуацию, в Казахстан, подробностями не изобилуют. «22 апреля 1942 г. …Живу все время в землянках. Жить в них неплохо, но в последнее время стало очень сыро. Их залило водой. Сегодня ровно 10 месяцев, как началась война, и ровно 10 месяцев, как я нахожусь на фронте. За это время ко многому привык. Сейчас вот пишу вам это письмо, а наша артиллерия задает такого духа фрицам, что земля из-под ног вылетает…» «6.10.44. Я пока воюю в Польше. Обстановка здесь была напряженная, но сейчас стало легче. Часть своей зарплаты мы получаем польскими злотыми. Но купить на них нечего. Разве только водку или самогон. Но я к этому не большой любитель…»

— Вот всех интересуют наши военные подвиги, — рассуждает, слегка утратив бдительность, Борис Евгеньевич. — А вы лучше спросите, в каких условиях жили люди, во что одевались, чем питались…

— И как вы питались? — спрашиваю честно.

— Плохо, — уклончиво отвечает Плисс. — Но… все по-разному. Однако, может, об этом не писать?

Мы пообещали, что поименно разоблачать никого не будем.

— Ну, — вздохнул с облегчением фронтовик, когда интервью подошло к концу, — кажется, ничего лишнего я вам не сказал. И все-таки… попытайтесь в материале обойтись без слова «шифровка», а то мало ли что...

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама