–  Каковы, на ваш взгляд, самые острые проблемы российского АПК?

–  Первая – незащищенность от погодных условий. Проблема климата и изменчивой погоды, конечно, вечная, но в 2024‑м она проявилась очень серьезно. У нас довольно много территорий, страдающих от недостатка влаги, – Поволжье, например, где максимум один год из пяти в смысле осадков благоприятный. Как в советское время урожайность зернобобовых составляла там в среднем 18–19 центнеров с гектара, так и сейчас, причем в благоприятные годы можно получать на 12–13 центнеров с гектара больше. Это говорит о необходимости серьезно заниматься мелиорацией. В СССР работы велись в Саратовской, Волгоградской и других областях, но потом все как-то сдулось, а в 90‑е даже то, что сделали, по большому счету было ликвидировано.

Науке и управленческой структуре надо думать в этом направлении: и сорта новые нужны с учетом местных условий, и орошение, и технологии – влагосберегающие и энергосберегающие. При устранении данного лимитирующего фактора возможен выход на два урожая в год. Примером здесь могут стать Китай и Индия, где в год вводится до 2 млн га, а в США – более 60 млн га орошаемых земель.

–  Решен ли вопрос о компенсациях ущерба в связи с весенними заморозками тем производителям, у которых договоров страхования не было?

–  Мы в последние годы активно занимались вопросами страхования рисков в сельском хозяйстве, приняли несколько законов по страхованию с участием государства. Тема больная. С одной стороны – страховщики, для которых АПК – труднопрогнозируемый бизнес, с другой – фермеры и прочие сельхозпроизводители, многие из которых считают, что авось не прихватит и зачем тогда платить. Но потихоньку и Минсельхоз, и правительство в целом разными способами стимулируют сектор к заключению договоров. Хотя лично я, да и в целом комитет, выступаем за 100% государственное страхование.

В этом году, когда майские морозы прошли, у нас под 60% площадей было застраховано, что все-таки прилично. Если говорить про сады – более 1 млрд рублей по страховкам выплачено. Над второй частью (незастрахованные посадки. – «Профиль») еще работаем. В сентябре ряд субъектов РФ в Сибири, которые во время уборочной заливали дожди (Новосибирская, Омская и Томская области), объявили ЧС регионального характера, а это значит, что закон позволяет и там соответствующие компенсации выплачивать.

–  В России есть изменения в зонировании тех или иных сельхозкультур в связи с глобальным потеплением?

–  Серьезных изменений такого рода мы пока не наблюдаем, то есть чтобы в Краснодарском крае, к примеру, перестали выращивать какие-то традиционные для нашего юга культуры – такого нет. Но тенденция к тому, чтобы больше заниматься «осеверением» территории выращивания теплолюбивых культур, налицо. Больше возможностей появляется у Нечерноземья, Сибири и Дальнего Востока.

Окорок к обеду: как России удалось войти в список ведущих производителей мясной продукции

Если раньше, условно говоря, Тверская область и севернее считалась в основном ягодной зоной, то сегодня здесь очень достойно ведут себя интенсивные сады с уплотненной посадкой. Или соя: ее никогда не выращивали в Нечерноземье, а сейчас спокойно выращивают, в той же Рязани урожай на уровне 28 центнеров с гектара. В СССР, когда только начинали этой культурой заниматься, было всего 27–29 тысяч гектаров посевов, а сейчас почти 4 млн. Или выращивание кукурузы на зерно – этим стали вполне успешно заниматься даже в Подмосковье.

Но дело тут не только в климатических изменениях. Современная наука располагает очень серьезными возможностями по созданию гибридов – сортов, которые могут даже в более короткие вегетационные сроки давать полноценный урожай культур, которые раньше в основном выращивались только в Центральном Черноземье.

–  Какие еще из мешающих развитию АПК проблем вы бы выделили?

–  Ряд проблем носит институциональный характер. Одна из них – диспаритет закупочных цен на сельхозпродукцию, сырье и продовольствие и затрат на их производство. Здесь необходимо регулирование – и законодательное в первую очередь, и административное со стороны министерств и ведомств. Представьте: если раньше, продав тонну зерна, аграрии могли купить две тонны дизельного топлива, то сейчас вынуждены отдавать по 6–7 тонн зерна за тонну дизеля! Если же говорить о ценах на комбайны, трактора – они вообще запредельные. С энерговооруженностью примерно два комбайна на тысячу гектаров мы урожай убираем за 30–40 дней вместо 14–15, в связи с этим потери зерна огромные, а иногда составляют и 100%.

Третья по значимости проблема – это, безусловно, недостаточная финансовая поддержка крестьян. Она в России многократно ниже, чем в Америке, Европе и Китае. Должное финансирование госпрограмм, несмотря на принятые ранее решения, отсутствует: и комплексной программы развития сельских территорий, и программы по возвращению в севооборот брошенных земель, да и базовой программы развития сельскохозяйственных и продовольственных рынков…

Еще, конечно, очень беспокоят экспортные пошлины. Иногда они зашкаливают, и мы в итоге при рекордных урожаях теряем прибыльные хозяйства.

–  Как может повлиять на ситуацию очередное повышение ключевой ставки с 18% до 19%?

– Ситуация со ставкой в этом году, конечно, безобразная. Борьбу с инфляцией таким образом во время военных действий я бы назвал близкой к диверсии вещью. У нас в АПК уже в начале августа, по большому счету, кончились возможности льготного кредитования, а это пик работы по уборке и закладке нового урожая.

Те проблемы, что я назвал, первоочередные. Надеемся, в бюджете на 2025–2027 годы, проект которого мы будем скоро обсуждать в Госдуме, они найдут свое отражение и хотя бы частичное решение.

–  Насколько успешно идет достижение поставленных доктриной продовольственной безопасности на 2021–2030 годы целей?

–  По разным отраслям сельхозпроизводства ситуация разная. Например, мы не добились выполнения продовольственной доктрины по производству молока: должно быть 325 кг в год нормированное потребление молочной продукции, мы имеем 241 кг. А это значит, надо с производства 33,8 млн тонн выходить на 45–47 млн тонн, то есть наращивать поголовье скота и его продуктивность.

Недотягиваем и по производству плодов и ягод: надо 14,5 млн тонн – производим 4,2 млн тонн. Последние лет восемь закладываем по 13–18 тысяч га садов в год – уже больше 150 тысяч га заложили, но для достижения целевых показателей уборочные площади должны составлять примерно 300 тысяч га. Понятно, что не всё мы можем выращивать – бананы у нас не растут, однако активно идти вперед необходимо.

Несмотря на погодные казусы, ожидаем урожай около 140 млн тонн зернобобовых. В последнее время неплохая ситуация с сахарной свеклой: обычно около 50 млн тонн сырья получаем, в этом году будет поменьше, но по уровню сахаристости вопросов нет. И по производству маслосемян мы вышли на достойные показатели. Одна из первоочередных задач сейчас – больше в стране перерабатывать, поменьше сырья за рубеж тащить.

Важно еще, чтобы произведенные продукты были доступны для людей по цене. Здесь тоже много проблем. Масло сливочное, допустим, берут у переработчиков по 586 рублей за килограмм, а на полке в розницу оно уже по 942. Такая же картина по плодам и овощам: в два, два с половиной раза цена накручивается по дороге к потребителю. Раньше говорили, что товары импортные, потому и дорогие. Теперь иностранцы поубежали, но лобби торговое против того, чтобы хотя бы на товары первой необходимости торговая наценка была не больше 10%. Предлагающий именно это законопроект, который мы более года назад внесли в Думу вместе с Алексеем Гордеевым (вице-спикер Госдумы, министр сельского хозяйства РФ с 1999 по 2009 г. – «Профиль»), до сих пор не рассмотрен.