Напряжение между религиозными общинами в Индии растет, но эмигрировать мусульмане не хотят

Когда Махатма Ганди писал эти слова, религия в Индии была действительно неотделима от политики. Национально-освободительное движение, одним из лидеров которого стал Ганди, помимо лозунга индийской независимости начертало на своих знаменах и лозунг защиты индуизма. Еще в XIX веке в Индии существовали тайные индуистские общества, которые пытались уберечь народ от зловредного влияния западной культуры и религии; разница между этими организациями и Ганди была в том, что многие из них применяли тактику террора, а Махатма призывал к ненасилию.

Ганди умер в 1948 году. Его преемник, Джавахарлал Неру, и его сподвижники из Индийского национального конгресса (ИНК) восприняли многие из идей Махатмы. Но на религиозный вопрос они смотрели совершенно иначе: Индия должна быть светским государством, где гарантирована свобода вероисповедания, но ни одна конфессия не имеет господствующего положения.

По прошествии нескольких десятилетий могло показаться, что все так и сложилось. Но впечатление это было обманчивым: с 1960‑х роль религии в обществе непрерывно росла, хотя властям удавалось поддерживать баланс между различными религиозными общинами. Но чем дальше, тем больше между ними усиливалось напряжение.

Разделяй и властвуй

«Если мы уйдем из Индии, то там тут же все рухнет и немедленно начнется гражданская война. И в конце концов мусульмане победят, потому что они воины, а индусы – обычные болтуны. Да-да, болтуны! Когда дело касается убедительных речей, умело составленных резолюций и юридических конструкций без серьезного фундамента, индусы настоящие эксперты. Тут они в своей стихии. Но когда доходит до дела, когда есть проблема, которую нужно решить быстро и провести это решение в жизнь, тут индусы пасуют. Они немедленно демонстрируют внутреннюю дряблость и бесхребетность».

Эти слова, произнесенные Уинстоном Черчиллем в 1942 году в беседе с советским послом Иваном Майским, как нельзя лучше отражают тогдашнее отношение британских колонизаторов к своим подданным из числа индуистов и мусульман. Когда англичане завоевали Индию, у власти там находились мусульмане. С этой религией британцы были давно знакомы и умели находить с приверженцами ислама общий язык. В Британской Индии магометане пользовались куда более высоким статусом, чем индуисты. Англичане успешно применяли тактику «разделяй и властвуй», заигрывая и с Мусульманской лигой, и с Индийским национальным конгрессом, не давая им объединиться и при этом в целом больше симпатизируя мусульманам.

Неудивительно, что, когда британцы собрались уходить из Индии, встал вопрос: пытаться ли сохранить единую страну или разделить ее на две части? Ганди и его ближайшие соратники были против раздела. Махатма признавался: «Вся моя душа восстает против идеи о том, что индуизм и ислам представляют две антагонистические культуры и доктрины». Но беспощадная реальность внесла свои коррективы в прекраснодушные мечты: массовые столкновения между индуистами и мусульманами, погромы, убийства, стремление влиятельных политиков – индуистов и мусульман – побыстрее заполучить власть привели к тому, что Британскую Индию разделили в основном по религиозному признаку. Одна часть стала Индийским Союзом, где большинство составляли индуисты, вторая – доминионом Пакистан, «Землей Чистых» с преобладанием мусульман. Разделить аккуратно не получилось: около 15 миллионов человек стали беженцами, сотни тысяч с обеих сторон погибли от рук религиозных фанатиков.

В отличие от Пакистана, который с самого начала строился как исламское государство, Индию правительство Джавахарлала Неру пыталось сделать общим домом для всех религий. В том числе для последователей Пророка, отказавшихся переселяться в Пакистан и готовых служить новой Индии. Альтернативы у Неру, в общем, не было: в стране, где бок о бок живут представители 12 религиозных течений, сосуществуют сотни каст и тысячи подкаст, а люди говорят на сотнях языков и диалектов, пакистанский путь мог привести только к большой крови и дальнейшему распаду государства.

На первый взгляд создать приемлемые условия для приверженцев всех конфессий удалось. Бережное отношение к мусульманским обычаям выразилось в том, что они сохранили собственные нормы гражданского права. Некоторые мусульмане достигли высокого положения в политике – ислам исповедовали три индийских президента, причем последнего из них, Абдул Калама, отца индийской ядерной бомбы, индусские националисты чтут едва ли не больше, чем его единоверцы.

При этом в целом на госслужбе и в армии мусульман не очень много – всего несколько процентов, при том, что по стране их около 15%. И дело тут не в том, что в условиях, когда главный враг Индии – Исламская Республика Пакистан, их лояльность вызывает сомнения. Индийская умма в значительной степени геттоизировалась, замкнулась в себе: мусульмане занимаются в основном торговлей, их дети в среднем хуже образованны, они не стремятся интегрироваться в индуистское общество, опасаясь ассимиляции. При этом роль, которую они до последнего времени играли во внутренней политике, была несоразмерно велика.

Опасные игры

«Коррупционной практикой считается… призыв кандидата или члена его штаба голосовать за него или воздерживаться от голосования за соперника по признаку религии, расы, касты, общины или языка либо апеллирование к религиозным символам… для содействия избранию кандидата».

Так написано в статье 123 Закона о народном представительстве Индии от 1951 года. Все четко и ясно: использование религиозной символики в предвыборной кампании или призывы голосовать по религиозному признаку категорически запрещены. Но это на бумаге, а как на самом деле?

Модель секулярного государства, которую исповедовал Неру, начала потихоньку давать трещины в 1960‑х. Высшие слои индийской политической элиты всегда были в значительной степени вестернизированы: сам Неру окончил Харроу и Кембридж, его дочь Индира Ганди училась в Оксфорде. Но независимая Индия изначально строилась как демократическая страна, и если первое поколение ее лидеров могло удерживать власть благодаря той роли, которую оно сыграло в освободительном движении, то следующему уже пришлось искать новые подходы.

Став премьер-министром после смерти отца, Индира Ганди столкнулась с многочисленными вызовами: ее политические противники баламутили воду, играя на религиозных чувствах представителей разных общин. Лидеры региональных партий соревновались в том, кто больше угодит последователям той или иной религии и получит в итоге их голоса. Для того чтобы ответить на этот вызов, Индире требовалось выглядеть более религиозной, чем ее противники. И ей это удалось. Она искусно разыгрывала религиозную карту, в одних штатах покровительствуя индуистам, в других – сикхам, в третьих – мусульманам. Именно при ней вошли в практику знаменитые массовые «ифтар-пати», когда во время Рамадана за партийный счет устраивались ужины для простых мусульман; а непростым было уготовано место в партийных списках. Муллы выпускали соответствующие фетвы, умма голосовала, конгресс оставался у власти. Такая политика требовала большого напряжения сил, постоянных компромиссов и четкого планирования. В конце концов Индира допустила роковую ошибку: она отдала приказ применить силу против сикхских националистов, захвативших Золотой храм в Амритсаре, и за это ее расстреляли собственные телохранители-сикхи.

Время жечь мечети

Индиру Ганди убили 31 октября 1984 года. На прошедших сразу после этого парламентских выборах Индийский национальный конгресс, который возглавил ее сын Раджив, одержал сокрушительную победу. Националисты из «Бхаратия Джаната парти» (БДП) получили всего два места. Лидер партии Атал Бихари Ваджпаи подал в отставку, на его место пришел Лал Кришна Адвани, считавшийся в партии «ястребом». Требовались новые решения для того, чтобы отобрать у ИНК голоса избирателей-индуистов. Выходом стало старое доброе ультранасилие, а целью – мечеть, возведенная еще в XVI веке.

Город Айодхья в штате Уттар-Прадеш издавна считался у индуистов священным – по преданиям, там родился Рама (аватара Вишну). В XVI веке император Бабур построил там мечеть. Индуистские националисты уверены, что перед этим он разрушил храм в честь Рамы, возведенный в незапамятные времена. Моголы больше не правят Индией, и, значит, решили индуистские радикалы, пора восстановить историческую справедливость, снеся мечеть и заново отстроив храм Рамы.

12 сентября 1990 года Адвани при поддержке дружественных индуистских движений «Раштрия Сваямсевак Сангх» и «Вишья Хинду Паришад» объявил о начале «Рам Ратх Ятры» – великого похода, которому суждено было изменить всю индийскую политику. «Ятра» на хинди означает «паломничество», «ратх» – колесница. Функционеры БДП приобрели автобус «тойота», переоборудовали его в блистающий золотом храм на колесах с куполами, колоннами, статуями богов и двинулись в путь. Конечной целью была Айодхья.

Нарендра Моди жестко лишил Джамму и Кашмир всех привилегий

Преображенная до неузнаваемости «тойота» с Адвани за рулем двигалась через Индию, словно колесница божества Джаганнатхи (от его имени произошло английское слово juggernaut, означающее всесокрушающую силу). Ее сопровождали толпы верующих. В городах, через которые проходила процессия, люди выстраивались вдоль улиц, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на нее и прикоснуться к колесам мобильного храма, – священной пылью затем мазали лоб. На импровизированных митингах лидеры националистов выступали с зажигательными речами, обвиняя правительство в бесхребетности и призывая людей к защите веры. По всему пути следования «колесницы» вспыхивали антимусульманские погромы.

Обеспокоенные власти попытались остановить ее неумолимое движение: сперва остановили Адвани, а затем начали отбивать от процессии и отправлять в кутузку активистов. Но это не помогло: после 150 тысяч задержанных в тюрьмах закончились места, а толпа все шла и шла.

До Айодхьи в итоге добрались около 75 тысяч человек. Они водрузили оранжевый флаг на верхушке мечети и принялись методично сносить ее молотками и топорами. Полиция применила слезоточивый газ, а когда это не помогло – боевые пули. Погибли около 20 участников ятры. Их кремировали, прах возили по всей стране – из деревни в деревню, и активисты призывали всех истинно верующих дать над пеплом клятву отомстить за гибель мучеников. Смерть 564 мусульман, убитых во время погромов, сопровождавших движение «ятры», радикалов особо не волновала.

На выборах 1991 года «Бхаратия Джаната парти» взяла 120 мест. Через год мечеть снесли, несмотря на обещания БДП не трогать ее: 150‑тысячную толпу полиция остановить не могла при всем желании. В последовавших погромах по всей стране погибли более двух тысяч человек.

Вам здесь не рады

«Мусульмане не должны жить в нашей стране. Пускай убираются в Пакистан или Бангладеш».

Эти слова произнес депутат парламента Индии от БДП Винай Катияр – ярый националист, утверждающий, что Тадж-Махал некогда был индуистским храмом, который мусульмане перестроили на свой лад. Семьдесят лет назад такие пассажи вызвали бы у журналистов лишь ироничные комментарии, но сегодня уже не до шуток. Антиисламская риторика льется с экранов все чаще: мусульман обвиняют в том, что они пытаются при помощи «любовного джихада» переманить в ислам девушек-индуисток, что они размножаются, как кролики, чтобы в конце концов захватить Индию демографическим образом, и так далее.

«Рам Ратх Ятра» стала началом полномасштабного вторжения религии в политику. Формально все остается по-прежнему: эти сферы разделены, и нарушение этого принципа теоретически должно караться. На практике же всем очевидно, что БДП – это партия индуистского большинства и ее массовая народная поддержка объясняется именно тем, что простые индийские фермеры, живущие в мире традиций, голосуют за тех, кто идет на выборы под оранжевым знаменем хиндутвы.

БДП активно использует в своей кампании религиозный фактор, формально не преступая рамки дозволенного. Как это происходит, дают представление выборы в легислатуру штата Уттар-Прадеш в 2017 году. От этого голосования зависело очень многое: Уттар-Прадеш – самый населенный штат Индии, он отправляет в высшую палату парламента больше всего представителей.

Традиционно ключевую роль там играли три категории населения: мусульмане (19% населения штата), далиты, или неприкасаемые (21%) и группа каст ядавов – скотоводов, которые вплоть до конца XIX века находились вне формальной кастовой системы и с большим трудом выбили себе в ней место. Их насчитывается около 10%.

Традиционно местные партии строили политику с опорой на эти три силы: с ними заигрывали, им давали все больше привилегий. БДП построила свою кампанию от противного: почему, спросили националисты своих единоверцев‑фермеров, меньшинство в штате благоденствует, в то время как индуистское большинство еле сводит концы с концами? Этот простой вопрос принес БДП 312 мест из 384 возможных.

Теракт в индийском штате Джамму и Кашмир поставил две ядерные державы на грань войны

Как же живется мусульманам в стране уверенно побеждающего индуизма, где на министерских постах нет ни одного мусульманина? Как ни парадоксально, в целом пока достаточно неплохо. Трагические инциденты случаются регулярно: за последние пять лет от рук индусских кау-ракшаков (защитников священных коров) погибли 42 мусульманина, которых заподозрили в том, что они везут коров на бойню, 142 человека стали калеками.

Но в Индии, привычной к погромам с числом жертв, исчисляемым тысячами, такие цифры никого не впечатляют. Тем более что реформы Нарендры Моди, как признают даже его противники, пока идут довольно успешно, и благосостояние населения растет. Стоит ли менять Индию, где шанс пострадать от рук индуистских фанатиков минимален, особенно если соблюдать правила игры, на Пакистан или Бангладеш, где придется начинать жизнь с нуля, а экономическая ситуация куда хуже?

Пока большинство мусульман в Индии полагают, что не стоит. Что будет дальше, зависит от того, какое место уготовано им в новой Индии Нарендры Моди, в которой индуизм становится фундаментом национального самосознания.