— Создается впечатление, что крымские татары лояльнее настроены по отношению к Украине, чем к России. Что хорошего им сделал Киев?

— Дело не в этом. Украина не дала крымским татарам того, чего они хотели. Они не получили ни национально-культурной автономии, ни признания их коренным народом Крыма — того, чего они многие десятилетия добивались. Но у крымских татар другая точка отсчета: враг моего врага — мой друг. С советских времен руководители крымско-татарского национального движения занимают резко антиимперскую позицию. Именно антиимперскую, а не антисоветскую или антироссийскую. На той же антиимперской позиции в свое время базировался «Рух» — первое национальное движение постсоветской Украины. И понятно, почему лидер крымско-татарского народа Мустафа Джемилев входил в украинский «Рух»: он боролся с империей. За весь постсоветский период у большей части крымско-татарского населения не было каких-либо оснований считать, что российское руководство стремится изменить доставшийся в наследство от СССР имперский вектор.

— Означает ли это, что с вхождением Крыма в состав России эти антиимперские настроения будут нарастать?

— Трудно сказать. Это же идеология. А есть прагматика. Люди будут жить в новом Крыму, они за эту землю долгие годы боролись и менять место жительства не намерены. А значит, они все равно будут адаптироваться к новым условиям, возможно, сохраняя некоторую скрытую оппозиционность. При этом я не думаю, что можно ожидать от крымских татар действий, похожих на те, что совершают на Северном Кавказе радикально настроенные исламисты. Хотя бы потому, что крымско-татарское национальное движение всегда активно выступало и выступает против салафизма. И, пожалуй, неприятие радикального исламизма — то немногое, что сегодня может объединить и крымских татар, и российские власти. По крайней мере пока. Я говорю «пока», потому что радикальный ислам очень быстро распространяется среди мусульманского населения во всем мире. И бывшие постсоветские территории не исключение.

— Есть примеры того, что мусульманское население в ряде стран росло гораздо быстрее, чем немусульманское, и это приводило к серьезным проблемам. Как вы оцениваете демографическую ситуацию в Крыму?

— В демографическом плане и Россия, и Украина — старые общества. Общество считается старым, если люди старше 60 лет составляют свыше 7%. В России и на Украине этот показатель вдвое выше. А в Крыму доля стариков и вовсе составляет 20%. Так что Крым — это место, где живут старики. Крымско-татарское население — самое молодое на полуострове.
И прирост его численности происходит намного быстрее, чем у других этнических групп.

— Может ли в обозримом будущем получиться так, что соотношение этнических групп изменится в пользу крымско-татарского населения и русские уже не будут представлять большинство?

— Это легко посчитать. Если сегодня татар примерно 10%, то при росте рождаемости существующими темпами они не смогут составить половину в обозримой перспективе — в ближайшие, скажем, 100 лет. Это исключено. 10% даже при самых высоких темпах роста в ближайшем будущем могут превратиться в 15%. Но не в 40% и не в 50%.

— Может ли российская власть пойти на предоставление крымским татарам национально-культурной автономии?

— Если бы это было сделано, ситуация в Крыму существенно улучшилась бы. Но надежд на такой вариант немного, потому что сегодня к власти в республике пришли те, кто были самыми большими врагами крымских татар. Ведь их врагами были не украинские власти, а местные радикальные силы —тот же Сергей Аксенов (и.о. главы Республики Крым в составе РФ. — «Профиль»). Так что пока ничего, что внушало бы им доверие к новым властям, не происходит.

— А экономические шаги, которые намерена предпринять Россия по обустройству Крыма, способны изменить отношение крымских татар к Москве?

— Про то, что будет с экономическим развитием, мы пока ничего не знаем. Пока речь идет о пенсиях, пособиях и прочем, но крымские татары всегда были самой активной частью населения Крыма. И их интересует прежде всего, будет ли работать экономика. Они всегда жили за счет туризма, потока отдыхающих. Будет ли он хотя бы восстановлен? Пока мы этого не знаем. Но то, что экономика способна сгладить острые углы в отношениях с Москвой, — это безусловно. Если бы улучшения стали заметны, конечно, уровень доверия начал бы расти.