Как политика помешала отправить российско-европейскую миссию на Марс

Содержание:

• Долгая дорога к сотрудничеству
• Удача с привкусом поражения
• Попытка номер два
• Время отмен

Долгая дорога к сотрудничеству

Свои марсианские изыскания европейцы начали еще в самом начале нулевых. В 2001-м была разработана долгосрочная программа Европейского космического агентства (ESA) по изучению Солнечной системы, в частности Луны и Марса. Программа была составлена очень амбициозно: ее финалом должен был стать пилотируемый полет на Марс после 2030 года.

Первой же и наиболее простой в реализации частью программы значилась отправка большого марсохода (собственно, проект «ЭкзоМарс»). Правда, даже тут сразу начались проблемы – Италия, игравшая в проекте ведущую роль, сократила финансирование. Размеры марсохода пришлось уменьшить и отказаться от части научного оборудования – такого, как аппарат «Гумбольдт», который должен был «прослушивать» марсианский грунт и искать воду.

Программу «ЭкзоМарс» изрядно бросало из стороны в сторону – то речь шла о сотрудничестве с американцами, то об использовании российской ракеты. Регулярно принимались противоречащие друг другу решения. С 2009 года ESA умудрялось сидеть на двух стульях, планируя запускаться то ли на российском «Протоне», то ли на американском «Атласе». И лишь когда NASA официально вышло из программы «ЭкзоМарс», сославшись на недостаток финансирования, сотрудничество с Роскосмосом стало безальтернативным. В 2012 году появилась договоренность о создании российской стороной приборов для орбитального космического аппарата, а в 2013-м в Париже тогдашним главой Роскосмоса Владимиром Поповкиным и главой ESA Жан-Жаком Дорденом был подписан договор о совместной межпланетной программе.

Удача с привкусом поражения

Программа «ЭкзоМарс» была разбита на два этапа. Первый подразумевал отправку марсианской орбитальной станции Trace Gas Orbiter (TGO) и посадочного модуля Schiaparelli. Главная задача орбитального модуля – изучение марсианской атмосферы. Наибольший интерес вызывали исследования водяного пара и метана. Дело в том, что метан образуется как геологическим, так и биологическим путем. Резкое изменение содержания метана в атмосфере могло бы свидетельствовать о наличии на Марсе бактериальной жизни.

Собственно, TGO и был ключевым элементом миссии. Посадочный модуль Schiaparelli должен был обеспечить мягкую посадку на Марс, а также сделать несколько измерений атмосферной пыли и электрических полей у поверхности планеты. Двигаться он не мог, а комплекс приборов «Гумбольдт» на него помещать не стали. Даже работать он должен был совсем недолго – энергии его аккумуляторов хватило бы лишь на несколько суток.

Что получилось в итоге? 14 марта 2016 года с космодрома Байконур состоялся удачный запуск «ЭкзоМарса» при помощи ракеты-носителя «Протон». 19 октября миссия прибыла на высокоэллиптическую орбиту Марса, откуда к поверхности планеты отправился модуль Schiaparelli. Но уже через несколько секунд после включения двигательной установки сигнал с аппарата прервался. Спустя неделю Европейское космическое агентство официально сообщило: посадочный модуль Schiaparelli разбился о поверхность Марса.

Куда летим дальше: в условиях санкций России придется сменить приоритеты в космосе

TGO же спустя несколько месяцев вышел на требуемую орбиту и приступил к научным экспериментам. Так как на нем стоят и российские, и европейские приборы, исследования ведет международная команда в плотном взаимодействии. Всего на платформе находится четыре комплекта приборов – два российских, два европейских. Европейские – это NOMAD (Nadir and Occultation for MArs Discovery) – комплекс из трех различных спектрометров для высокочувствительной идентификации компонентов атмосферы, включая метан и многие другие следовые газы с орбиты спутника, и CaSSIS (Colour and Stereo Surface Imaging System) – камера высокого разрешения (4,5 м на пиксель), способная делать цветные и стереофотографии.

Российские приборы не менее важны для проекта. ACS (Atmospheric Chemistry Suite) – набор из трех инфракрасных спектрометров для изучения химии и структуры атмосферы Марса. Он во многом дополняет NOMAD, так как лучше покрывает инфракрасный диапазон. Второй прибор – это FREND (Fine Resolution Epithermal Neutron Detector), детектор нейтронов, способный определять присутствие водорода даже под поверхностью планеты, а значит, находить места залегания водяного льда.

Орбитальная марсианская станция работает и сейчас, снабжая ученых данными об атмосфере Красной планеты. Несмотря на падение Schiaparelli, основная часть международной миссии оказалась удачной.

Попытка номер два

Изначально предполагалось, что вторая миссия проекта «ЭкзоМарс» стартует в 2018-м. Но уже во время пуска TGO стало понятно, что к этому времени не успеть и нужно переносить ее на 2020 год. Почему марсианские миссии сдвигают вправо сразу на два года? Дело в том, что отправлять миссии удобнее всего во время «марсианского окна запусков». Это такое положение Земли и Марса, при котором космический аппарат пролетает от одной планеты до другой по самой короткой траектории. Если же осуществлять запуски вне «окна», то длиться полет будет на несколько месяцев дольше, энергии на него уйдет больше и из-за этого объем полезной нагрузки придется сильно урезать.

В «ЭкзоМарс-2020» Россия стала играть значительно большую роль: не только ракета и приборы, но и самая важная часть миссии – посадочная платформа «Казачок» – были отечественного производства. Именно «Казачку» предстояло обеспечить мягкую посадку марсохода «Розалинд Франклин». Кроме того, посадочная платформа несет на себе более 12 приборов и камер, которым не нужно перемещаться по поверхности и которые могут выполнять свою работу прямо на месте посадки.

Марсоход «Розалинд Франклин» весит 310 килограммов и оснащен системой панорамных камер для съемки Марса, бурильной установкой, способной вгрызаться в поверхность планеты на глубину до двух метров, а также девятью приборами, два из которых российского производства. На Марсе «Розалинд Франклин» предстояло проработать как минимум полгода и взять более семнадцати образцов грунта, в том числе и с максимальной глубины. Предполагалось, что это позволит понять, существует или существовала ли когда-то на Марсе жизнь.

Марсианская миссия должна была стать прорывной как для России, так и для Европейского космического агентства. Однако в 2020-м запустить ее помешал целый комплекс причин, главная из которых – COVID-19. Из-за пандемии границы были закрыты, что усложнило взаимодействие интернациональной команды проекта. Также выяснилось, что не готовы сразу несколько систем миссии – не хватало тестов парашютной системы, разрабатываемой в Италии, множество проблем было и с программным обеспечением. В итоге совместным решением миссию перенесли на следующее «марсианское окно» – сентябрь 2022 года.

Время отмен

Но тут в дело вмешалась политика. После начала спецоперации на Украине Европа начала рвать с Россией не только экономические, но и научные связи. Апофеозом этого стало отключение немецкого рентгеновского телескопа eRosita на российской орбитальной обсерватории «Спектр-РГ», работающей в полутора миллионах километров от Земли. Да, политические решения способны дотягиваться даже так далеко.

Прерванный полет: как международная изоляция скажется на российской космонавтике

Сначала казалось, что «ЭкзоМарса» это все не коснется – слишком уж много сил и средств было вложено в подготовку миссии. Однако правящий совет ESA, встреча которого прошла в Париже 16–17 марта, единогласно решил: в сложившихся обстоятельствах невозможно продолжать сотрудничество с Роскосмосом. Платформу «Казачок» заблокировали в Италии, где она проходила финальные испытания, не дав Роскосмосу вывезти ее.

Сейчас уже очевидно, что в 2022 году запуск не состоится. В лучшем случае это произойдет во время следующего «окна» – в 2024-м. Но как и с чьей помощью? Степень российской интеграции в проект очень высока, и даже смена ракеты-носителя вряд ли поможет ESA. Придется с нуля создавать посадочную платформу, заменять приборы на марсоходе «Розалинд Франклин». А это, во-первых, очень дорого, а во-вторых, потребует много времени.

Роскосмосу в этой ситуации несколько проще. Мы со своей стороны не разрывали никакие научные проекты и планируем продолжать сотрудничество. «Протон» для запуска миссии уже готов, осталось только собрать его с полезной нагрузкой и можно запускать. Так что решение исключительно за Европейским космическим агентством.

Но шансов вернуться к сотрудничеству все меньше. Об этом прямо свидетельствуют слова главы Европейского космического агентства Йозефа Ашбахера. «Большая часть оборудования «ЭкзоМарса» находится в Италии с российскими компонентами. Точно так же у нас есть другое оборудование в России. И нам нужно обсудить план действий. Европе нужно вернуть свои компоненты, а русские хотят вернуть свои», – заявил он 23 июня.
То есть ESA все-таки попробует сменить коней на переправе и продолжить работу уже с NASA. Но для этого потребуется много чего изменить и доработать, а также провести заново все испытания.

Есть и другая проблема – неизвестно, сколько еще проработает на орбите Марса станция Trace Gas Orbiter. Ее предлагалось использовать в качестве ретранслятора для управления марсоходом. Не будет ретранслятора – не будет и миссии. Поэтому сейчас ESA фактически оказалось в тупике. Если прекратить сотрудничество с Роскосмосом, то с большой вероятностью на «ЭкзоМарсе» в его нынешнем виде можно поставить крест, даже если попытаться предельно быстро перенести все имеющееся на американскую ракету-носитель.

Роскосмосу тут тоже нечему радоваться. Да, у нас будет посадочная платформа «Казачок» и ракета для ее отправки на Марс, но этого недостаточно для полноценной миссии. Чтобы «доработать» имеющееся до полноценной экспедиции, требуется время и финансирование. И в каком виде может быть возрожден российский марсианский проект, тоже пока непонятно.

Что в итоге? В итоге политические разногласия и «культура отмены» похоронили один из самых интересных межпланетных проектов России и европейских стран. Годы работы множества специалистов стали всего лишь разменной пешкой в санкционной войне. Конечно, всегда остается шанс на нормализацию отношений, но в этот раз его почти не видно. А жаль, очень жаль.