Статья 36 Конституции КНР гарантирует гражданам свободу вероисповедания, но уточняет, что «религиозные дела должны быть свободны от иностранного контроля». Поэтому в Китае официально запрещена деятельность зарубежных религиозных организаций и иностранных проповедников. Из-за этого священники Русской православной церкви служат только в пределах диппредставительств, а четыре православных прихода на территории КНР действуют под эгидой Китайской автономной православной церкви (КАПЦ). Как и другие официальные религиозные учреждения, они полностью подконтрольны Государственному управлению по делам религий КНР, созданному еще в 1950-е.

Строго говоря, буддизм для Китая тоже религия заимствованная – он пришел из Индии. Однако, если не считать ламаистов (тибетских буддистов), теократическое государство которых в 1951 году уничтожила Народно-освободительная армия Китая, после чего на севере Индии было создано «правительство в изгнании», буддистские общины (включая знаменитый Шаолинь) уже давно органично встроены в китайскую властную вертикаль. В каждом монастыре на видном месте висит государственный флаг с пятью золотыми звездами на красном фоне, а священнослужители принимают участие в выборах в народно-политические консультативные советы и даже вступают в партию. А настоятель упомянутого выше Шаолиня Ши Юнсинь неоднократно избирался депутатом Всекитайского собрания народных представителей (парламента страны).

Сложнее с авраамическими религиями, влияние которых в Китае также насчитывает не одну сотню лет, а число последователей превосходит население многих стран мира: мусульман – около 40 млн человек, христиан разных направлений – около 60 млн.

«Ошейники» для мусульман

По отношению к исламу КНР ведет себя агрессивнее всего. Китайских мусульман условно можно разделить на две группы. Первая – этнорелигиозная общность, называемая хуэйцзу. От обычных китайцев (ханьцзу) они отличаются только стилем одежды (мужчины носят тюбетейки, а женщины – хиджаб) и гастрономическими предпочтениями (не едят свинину). Говорят они по-китайски. В мечети ходят, однако мечети эти находятся под контролем властей и даже архитектурно похоже на пагоды, только с полумесяцами. Хуэйцзу веками живут рядом с ханьцами и рассредоточены по всему Китаю, хотя и имеют небольшую автономию – Нинся-Хуэйский район в среднем течении Хуанхэ, ныне одну из главных витрин успехов китайской инициативы «Пояса и Пути». Вторую группу составляют представители народов, проживающих на западе Китая – на территории, исторически и культурно тяготеющей к Центральной Азии. К ним относятся казахи, киргизы, таджики, узбеки, татары, дунсяны, салары. Особняком стоят уйгуры – 10 миллионный народ, являющийся титульным в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) и, в отличие от хуэйцзу, поддерживающий крепкие связи с тюркским и арабским миром.

Отчаявшись ассимилировать уйгуров мирными методами, к середине 2010-х Пекин, судя по всему, взялся за «окончательное решение уйгурского вопроса». Синьцзян фактически превращен в «концлагерь под открытым небом»: в районе предпринимаются беспрецедентные меры контроля над любыми действиями граждан, включая перемещения, поведение в интернете и, само собой, религиозную активность. «Если раньше власти старались ассимилировать уйгуров, встроить их в китайское общество с помощью «пряника» (экономическое развитие региона, популяризация китайского языка), то теперь упор делается на стирании религиозной идентичности. В Пекине поняли, что ислам наряду с языком и традициями служит основным фактором, позволяющим уйгурам сохранять свою идентичность», – утверждает эксперт по межнациональным отношениям в СУАР (кстати, уйгур по национальности), по понятным причинам попросивший не раскрывать его имя.

Похоже, Пекин поставил перед собой цель разорвать духовные и культурные связи уйгуров с исламом. В ход идет всё: мусульман подвергают профилактическим задержаниям и отправке в «лагеря перевоспитания» за установку религиозных приложений на телефонах (например, для соблюдения режима дня в месяц Рамадан), репост сообщений с религиозным подтекстом в мессенджере WeChat, хранение религиозной литературы дома, посещение богослужений у имамов, известных оппозиционными взглядами.

Впрочем, и их единоверцы в Нэйди – «Китае за пределами Синьцзяна» – почувствовали у себя на плече тяжелую длань государства. Так, власти Нинся-Хуэйского автономного района в феврале запретили использовать громкоговорители во время азана (созыва на богослужение) и коллективной молитвы, транслировать проповедь по радио. Введен запрет на строительство мечетей в арабском стиле. Закрыт ряд школ при мечетях. Членам партии запрещено выезжать в хадж в Мекку. А всем остальным паломникам предписано носить на шее индивидуальные электронные «смарт-карты», разработанные Госуправлением по делам религий совместно с Китайской исламской организацией. С помощью этого устройства можно точно определить местоположение человека. Делается это под предлогом заботы о безопасности граждан, но в реальности данная практика больше похожа на ношение «электронных браслетов» лицами под домашним арестом.

Подобные меры пользуются поддержкой многих простых китайцев, для которых понятие «ислам» твердо ассоциируется с понятием «терроризм», а межэтнические столкновения в Синьцзяне прошлого десятилетия, во время которых от рук уйгуров пострадали сотни ханьцев, служат для них оправданием жестокости властей. Однако под прессинг попали приверженцы и другой мировой религии – христианства.

Возвращение в катакомбы

«Власти начали проявлять заметно больше внимания к религиозной жизни в стране, стараясь максимально контролировать внутреннюю жизнь общин. Сейчас общины обязаны публично анонсировать запрет на посещение богослужений для некоторых категорий (дети, военные, госслужащие) и строго следить за его выполнением. Приходы вынуждают демонстрировать политическую лояльность: например, вывешивать государственную символику, транспаранты с партийными лозунгами. Введены ограничения в вопросах сбора пожертвований», – рассказывает протоиерей Дионисий (Поздняев), настоятель православного прихода Петра и Павла (Гонконг).

Подтверждение этим словам автор статьи видел в декабре прошлого года в Харбине, когда посетил бого-служение в Покровском храме Китайской автономной православной церкви. В комнате для собраний внимание привлек красный транспарант «Глубже изучать, последовательно проводить в жизнь дух решений XIX съезда Коммунистической партии». У входа в молельное помещение располагался красочный плакат с перечислением 12 заповедей истинного партийца. При этом в храме царила дружелюбная интернациональная атмосфера. Тем не менее власти КНР озабочены интеграцией религии в концепцию социализма с китайской спецификой и даже проводят конференции по китаизации христианства.

Правда, как считает отец Дионисий, под этим предлогом «государство устанавливает тотальный контроль над религиозной жизнью общин, которые и так уже давно «китаизированы» по своему этническому составу и языку». Китаю даже сам папа римский не указ. Так, за последние десять лет в КНР совершено семь хиротоний католических епископов, которые не признаются Ватиканом. Складывается парадоксальная ситуация: епископы из числа граждан КНР есть, но слушать ли их, учитывая, что высшим церковным авторитетом они не признаны, пастве непонятно. Такая политика привела к фактическому расколу католической общины Китая.

Власти также начали кампанию по борьбе с неофициальными (зачастую подпольными) религиозными общинами: ведется снос нелегально построенных зданий, назначаются штрафы за проведение неофициальных собраний. Резонансным оказался снос в январе этого года церкви христиан-евангелистов в городе Линьфэнь провинции Шаньси, которая вмещала до 50 тысяч (!) прихожан. С 2015 го в провинции Чжэцзян, где находится «китайский Иерусалим» – город Вэньчжоу (местная христианская община насчитывает несколько миллионов человек), ведется кампания по сносу крестов с храмов, которые считаются властями незаконными. Все это ведет к дроблению неофициальных общин и поиску новых, менее заметных форм проведения богослужений. Если Римская империя загоняла первых христиан в катакомбы, то Китайская Народная Республика – в квартиры. Религиозные собрания начинают походить на «квартирники» советских диссидентов, что, вполне возможно, не уменьшает, а увеличивает количество желающих вкусить запретный плод.

Что дальше?

Отец Дионисий справедливо полагает, что, «судя по историческому опыту, подобные меры вопреки ожиданиям властей приводят к укреплению общин». Побочным эффектом этого является рост недоверия к государству. К массовым протестным выступлениям это пока не приводит да и вряд ли приведет, учитывая готовность властей устраивать жесткие репрессии, как в случае с адептами секты «Фалуньгун». Однако отдельные эксцессы вполне вероятны. После десятилетия спокойствия можно ожидать нового всплеска насилия и в Синьцзяне. Причем, учитывая гонения именно по религиозному признаку, можно не сомневаться, что на этот раз это насилие будет окрашено не в этнические, а в религиозные краски.

Для других общин прессинг властей будет означать уход в пассивный протест и уклонение от участия в деятельности, навязываемой государством, – состояние, которое называют «внутренней эмиграцией». Впрочем, она может вылиться и в настоящую эмиграцию за рубеж, к религиозной свободе. Пока что из Китая выпускают. Кампания по изъятию загранпаспортов была проведена только в Синьцзяне. Да и оттуда иногда выпускают, например, в хадж. Правда, не всех и только с электронным ошейником.