Крымское окно в Европу: Россия начала осваивать полуостров 260 лет назад

Содержание:

• Царский «братик»
• «Как патриот, скорбел о неспособности государя управлять»
• «Окно в Европу» от Воронцова
• «С польской стороны всякие наглости»
• «Безопасность России надежно утверждена была»

Канцлер империи – второй человек в правящей иерархии страны после монарха. Присягнув одним из последних, Воронцов стал первым, кто подал новой самодержице детальный анализ текущей мировой политики. Едва ли тогда, 260 лет назад, и царица, и нелюбимый ею канцлер догадывались, что созданный и прочитанный на скорую руку документ будет влиять на судьбы России и спустя четверть тысячелетия… Именно в этой записке впервые была предельно метко и четко сформулирована мысль: «Полуостров Крым местоположением своим столько важен, что действительно может почитаться ключом российских владений: доколе он останется в чужом подданстве, то всегда страшен будет для России, а напротив того, когда бы находился под Российскою Державою, то не токмо безопасность России надежно и прочно утверждена была, но тогда находилось бы Азовское и Черное море под ея властью».

Царский «братик»

Михаила Илларионовича Воронцова ныне помнят лишь профессиональные историки, российское общество без шпаргалки его не узнает. Возможно, это и справедливо – Михаил Илларионович (в XVIII веке писали и говорили – Ларионович), пожалуй, не был величайшим государственным деятелем, которого стоит помнить всем сквозь века. Он был всего-навсего очень ловким царедворцем и хитрым политиком своей эпохи.

Происходил из средней руки аристократии. К петровской эпохе Воронцовы – уже не рядовое дворянство, но, хотя и возводили по семейным преданиям свой род к временам Ивана Калиты, еще и не сливки правящего класса. Отец Михаила, Ларион Воронцов, при Петре I служил в чине майора провинциальным воеводой в Ростове Великом. С Воронцовым-старшим любил пить водку местный епископ Дмитрий Ростовский, ныне православный святой. Да простят верующие читатели, но об этом в семейном архиве князей Воронцовых остались собственноручные письма будущего святого: «Челом твоей милости за водку…».

Впрочем, сам Воронцов-старший святым явно не был – незадолго до смерти император Петр I за взяточничество отправил его в ссылку. Доказанная взятка, кстати, была именно средней руки – 500 рублей. Поэтому наказали не сурово, и старший из его троих сыновей, уже знакомый нам Михаил Ларионович, в 14-летнем возрасте был приставлен пажом к 19-летней Елизавете, дочери Петра I.

Три века назад ничто не предвещало, что юная и легкомысленная Елизавета станет в итоге царицей всея Руси. Для Михаила, сына ссыльного взяточника Лариона, то было именно назначение средней руки – сытно, слегка почетно и без малейших перспектив. Но история России и ее высшей власти всегда была замысловата и не без неожиданностей.

Как Елизавета пришла к трону, наверняка знают все. Не станем утомлять читателя подробностями. Скажем лишь, что Михаил Воронцов сыграл одну из ключевых ролей в дворцовом перевороте 1741 года. В казармы Преображенского полка с «дщерью Петра» он ехал в одних санях, а поутру именно он арестовывал несостоявшуюся царицу Анну Леопольдовну и ее семью, тем самым породив для русской истории нашу «железную маску», несчастного императора Ивана IV (в годовалом возрасте царствовал аж 40 суток, а потом 23 года влачил существование по тюрьмам «секретным узником»).

Зато для Михаила Воронцова следующие после переворота два десятилетия были блестящи. Он был бесспорным фаворитом императрицы Елизаветы. И, что важно, фаворитом не в интимном смысле. Воронцов являлся именно близким другом и приятелем царицы, даже, скорее, младшим братом. Веселая «царица Лисавет» была старше Михаила на пять лет и воспринимала его по-родственному, даже женила на своей двоюродной сестре и самой любимой подруге Анне Скавронской, племяннице Екатерины I. По многочисленным свидетельствам современников, Анна была еще и самой красивой девушкой Петербурга той эпохи, так что брак стал царским подарком во всех смыслах.

Словом, Михаил Ларионович был фаворитом даже куда более фундаментальным, чем любой интимный фаворит. Интимные отношения с течением жизни подвержены пертурбациям – вот и Елизавета в итоге сменяла Разумовского на Шувалова, не говоря о череде временных любовников. На этом фоне проверенная временем и большой политикой братская-сестринская привязанность куда надежнее. Уже на третий год царствования Елизаветы 30-летний Воронцов стал вице-канцлером Российской империи. При могучем канцлере Бестужеве он 14 лет был личным поверенным от царицы.

В 1758 году, в разгар общеевропейской Семилетней войны, Михаил Воронцов сам стал канцлером империи, т. е. вторым человеком в правящей иерархии после монарха. Но, что важнее, Воронцов до конца жизни Елизаветы вел себя с ней даже не как второй чин империи, а именно как очень близкий родич. Согласно запискам Екатерины II, только он мог позволить себе в узком кругу поругать Елизавету – например, попенять, что царица «опять молола вздор» на встрече с австрийским посланником.

Юную царевну Екатерину тогда это поразило, а всесильная и утомленная царствованием Елизавета воспринимала подобное ворчание по-семейному привычно.

«Как патриот, скорбел о неспособности государя управлять»

Будущая Екатерина II канцлера Воронцова откровенно не любила. Причина на поверхности – любовницей ее мужа, Петра III, была родная племянница канцлера Елизавета Воронцова. Юный наследник русского престола много лет открыто предпочитал Воронцову, не скрывая намерений развестись с нелюбимой Екатериной и жениться на «Лизке».

Такой интимно-политический расклад, очевидно, делал Воронцова и принцессу Екатерину врагами. Тем более что стареющая царица Елизавета именно канцлеру поручила присматривать за будущей Екатериной II. В итоге в личных записях грядущей покорительницы Крыма и создательницы Новороссии осталось немало едких слов в адрес Михаила Воронцова.

«В одно прекрасное утро, – читаем мы в записках Екатерины, – пришли мне доложить, что граф Михаил Воронцов просит разрешения поговорить со мною от имени императрицы. Очень удивленная этим необычайным посольством, и хотя еще не одетая, я приняла господина канцлера. Он начал с того, что поцеловал мне руку и пожал ее с большим чувством, затем вытер себе глаза, с которых скатилось несколько слез… Я без большого доверия отнеслась к этому предисловию, но не мешала ему делать то, на что смотрела, как на кривлянье».

Нет нужды говорить, что фавориты Екатерины II братья Орловы, главные исполнители гвардейского переворота 1762 года, смотрели на Воронцова как на смертельного врага. При этом сам канцлер Воронцов по отношению к Екатерине явно разрывался между двойственностью чувств.

«Край, удобный к народному населению»

Дело в том, что нам довольно хорошо известны эти чувства из мемуаров весьма близкого к нему человека. Екатерину Дашкову – подругу и сподвижницу Екатерины Великой, председателя Российской академии наук – знают не только профисторики, ей, в отличие от Воронцова, досталась и доля народной памяти. Но Дашкова, урожденная Воронцова, приходилась канцлеру родной племянницей. Да-да, еще одна племянница, высшая политика России той эпохи (и только лишь той?) – это междусобойчик родичей разной степени близости.

Дашкова, однако, была не просто племянницей Воронцова – она росла и воспитывалась в семье дяди. Была эмоционально и интеллектуально близка с ним, а потом оставила нам подробные мемуары, в том числе и об обстоятельствах переворота 1762 года.

Михаил Воронцов прекрасно понимал, что огромнейшая доля власти останется в его руках именно при императоре Петре III, тем более если тот женится на его племяннице Елизавете. Но при этом Воронцов видел, насколько Петр под номером 3 не способен стать достойным самодержцем. Как вспоминала Дашкова: «Я знала, как мало он уважал императора и насколько он, как истинный патриот, скорбел о неспособности государя управлять Россией и о печальных последствиях, сопряженных с его неумелостью и беспечностью».

При этом Воронцов был одним из немногих, кто попытался оказать сопротивление перевороту. Правда, не силовое, а скорее моральное. Дашкова, сама активная участница заговора на стороне Екатерины, так описывает действия дяди в день переворота: «Мой дядя канцлер, подоспевший к нам, когда мы выезжали из города, старался образумить императрицу, но, видя, что ему это не удастся, отказался присягать ей, уверяя ее, что ничего не предпримет против нее, но вместе с тем не изменит присяге, данной им Петру III. Он попросил императрицу приставить к нему офицера, чтобы тот был свидетелем всего, что происходит у него в доме, и вернулся в свой дворец со спокойствием, неразлучным с величием души. Я тем более преклонялась перед достойным поведением дяди».

«Окно в Европу» от Воронцова

Царице Екатерине II он присягнул одним из последних, лишь узнав о смерти Петра III. Формально Воронцов все еще оставался канцлером Российской империи. Более того – он будет сохранять этот пост три следующих года. Но именно формально.

В июле 1762-го Воронцов понимал, что его политический век закончен. На смену старому придворному волку пришли молодые хищники. И канцлер сел писать аналитический доклад новоявленной императрице – по сути, свое политическое завещание.

Воронцов надиктовал секретарю, а потом собственноручно поправил целую пачку листов, озаглавленных в духе того времени – «Описание состояния дел во время государыни императрицы Елисаветы Петровны». Что думал над этими страницами канцлер Воронцов, мы не знаем. Но едва ли даже этот опытнейший политик и царедворец прозревал будущую роль его политического завещания в истории Крыма в частности и в русской истории вообще.

Но, прежде чем перейти к содержанию аналитической записки Воронцова, оглянемся еще раз на его судьбу.

К 1762 году за плечами канцлера империи была четверть века самой высокой политики. Притом у Воронцова помимо огромного опыта имелось и блестящее для его эпохи образование. В свое время ростовский воевода Илларион Воронцов не только брал взятки и пил водку с будущим святым, но и озаботился учебой сыновей. Екатерина Дашкова – напомним, возглавлявшая Российскую академию, – свидетельствует, что именно высокая образованность и личный пример дяди привили ей любовь к наукам. Позже, когда Дашкова выпадет из фавора Екатерины II, она не раз вспомнит и житейские мудрости своего многоопытного дяди. Например, такие слова: «Дружба государей не отличается стойкостью и искренностью».

Четверть столетия большой политики отточили ум и образование канцлера. Ему довелось немало поездить по миру – Воронцов был лично знаком и с прусским королем Фридрихом II, и с римским папой Бенедиктом XIV, и с великим математиком Леонардом Эйлером. Любители истории помнят, что царица Екатерина II состояла в переписке с Вольтером. Но со знаменитым философом ее заочно подружил именно Воронцов, лично знакомый с ведущим просветителем Европы той эпохи.

Все мы, не только любители истории, помним знаменитое пушкинское определение Петербурга – «окно в Европу». И лишь узкие знатоки ведают, что это определение наш величайший поэт позаимствовал у итальянского философа Франческо Альгаротти. Именно Альгаротти в своей книге 1739 года «Путешествие в Россию» впервые на литературных страницах назвал Петербург «огромным окном на Севере, через которое Россия может смотреть в Европу». Только вот, по свидетельству самого итальянца, эту фразу он услышал от своего петербургского приятеля. Читатель наверняка уже догадался, что приятеля звали Михаил Воронцов.

Так что запомним, кого кроме Пушкина надо вспоминать при словах «окно в Европу». При этом образованный, явно умный и опытный Воронцов был сыном своей эпохи – хитрейший придворный интриган и, конечно же, взяточник. И то были не 500 папиных рублей! Знаменитый Воронцовский дворец в Петербурге и трехэтажная Воронцова дача на Петергофской дороге не дадут соврать. Эти шедевры архитектуры XVIII века канцлер Михаил Воронцов возводил далеко не только на свои честные «трудовые доходы» от царских подарков и оброков крепостных.

«С польской стороны всякие наглости»

И вот такой человек написал политическое завещание, свой последний политический акт в долгой жизни на вершине самой высокой власти. «Описание состояния дел во время государыни императрицы Елисаветы Петровны» – это именно анализ текущей мировой политики и задач России на ближайшее будущее.

Написан анализ весьма своеобразным языком того столетия, но при чтении возникает стойкое подозрение, что за минувшие 260 лет в мире не так уж много изменилось. Судите сами.

Начинается описание с раздела: «В рассуждении Американских дел…» Нет, никаких США еще и в помине нет, но мировую политику, в том числе политику России, уже во многом определяет борьба Англии и Франции за североамериканский континент и влияние в Европе. А в Европе тем временем всё больше осуждают Россию за рост ее влияния. На языке канцлера Воронцова: «По причине частых походов российских войск происходят великие крики».

Поведение некоторых западноевропейских стран тоже несильно изменилось за минувшие почти три века. «Датский двор ласкался устрашить Россию», – шутит Воронцов. «С польской стороны всякие наглости делаются» – тут тоже никто сегодня не удивится словам русского канцлера.

Михаил Воронцов достаточно подробно описывает и характеризует множество мельчайших перипетий мировой grande politique своей эпохи. Но, честное слово, некоторые многовековые и неизменные константы удивляют.

«Край, удобный к народному населению»‑2

Канцлер касается не только Европы, он немало уделяет внимания Югу и Востоку: «Дел с Персиею никаких нет, кроме того что производит купечество… Чеченской народ магометанского закона за рекою Тереком, все весьма ружейные и храбрые люди… В Кавказских горах в Дагестане разные горские народы, хотя и принадлежат в Персидскую строну, однако ж как тамошние горы непреступные, то они и остаются никому не подвластны…».

Любопытна и характеристика тех земель, которые мы сегодня зовем Казахстаном: «Киргиз-кайсацкий народ закона магометанского… Кочуют за Сибирскими границами близ Иртыша и близ Оренбургской линии до Каспийскаго моря… Только хан их великой силы у них не имеет… С китайской стороны привлекаются через частые посылки с подарками…».

От Воронцова про Среднюю Азию: «За Аральским озером находится владение Хивинское. При случае войны могут хивинцы немалое число войска собрать, а впрочем, упражняются по большей части в купечестве».

Русско-китайские отношения в анализе Воронцова тоже не слишком удивят нашего современника: «Между Российским и Китайским государствами постановлен вечный мир и дружеская пересылка с обеих сторон… Продолжается с китайскими людьми купечество на границе… Постановлено отправлять из России в столичной китайской город Пекин для торгу караваны с казенными товарами. При нынешних обстоятельствах надобно с Китайским двором мир продолжать и от всяких раздоров по возможности уклоняться».

«Безопасность России надежно утверждена была»

Для русской истории максимально важной оказалась финальная часть анализа от Михаила Воронцова. Посвящена она отношениям с Портой Оттоманской – османской Турцией, которая тогда владела и Крымом, и всеми землями, что мы сегодня именуем Новороссией, от Молдавии до Кавказа. Черное и Азовское моря тогда были внутренними водами турок, и отношения со Стамбулом складывались непросто.

«Порта Оттоманская и ныне может вредить России», – пишет Воронцов, особо подчеркивая «знатную инфлюенцию», т. е. серьезное влияние турок на дела в Польше и правобережной Украине, а также опасность со стороны Крымского ханства. Ханы, по словам Воронцова, «оказывают себя во всех случаях к России злонамеренными, соседство их для России несравненно вредительнее, нежели Порты Оттоманской».

Если с Османской империей царскую Россию связывала сложная система отношений, где переплелись и войны, и мирные трактаты, и постоянное соперничество с постоянно же растущей взаимной торговлей, то крымские вассалы турок частенько не вписывались в эту систему сложного баланса крупных геополитических игроков.

Как раз весной 1762-го крымский хан вопреки русско-турецкому договору начал строить укрепления в устье Днепра и перекрыл логистику купцам, следовавшим из Турции в Россию, требуя непременной разгрузки их кораблей в портах Крыма. Для русской безопасности и внешней торговли на южном направлении это был чувствительный удар.

Одновременно хан предъявил претензии на земли вокруг новой русской крепости Святого Дмитрия – это будущий Ростов-на-Дону, а святой Дмитрий, в честь которого названа была крепость, это именно епископ Дмитрий из Ростова Великого, тот самый, с которым в начале XVIII века так любил посидеть за рюмкой ростовский воевода Илларион, отец Михаила Воронцова. Так что у старого канцлера оказались и личные счеты с крымским ханом.

Воронцов весьма настойчиво констатировал: «Доколе Крым останется в турецком подданстве, то всегда страшен будет для России». При этом канцлер вполне точно прогнозировал упадок Османской империи: «Примечается, что турецкая держава через вселившуюся нежную и роскошную жизнь и от внутренних беспорядков приходит в изнеможение и упадок».

Отсюда Михаил Воронцов выводил вполне четкую программу: Крым сначала должен стать нейтральным – «ни от кого бы зависим не был», а затем оказаться «под Российскою державою». Присоединением Крымского полуострова, по мнению канцлера, «не токмо безопасность России надежно и прочно утверждена была, но тогда находилось бы Азовское и Черное море под ея властью, и под страхом ближние восточныя и южныя страны, из коих неминуемо имела бы Россия, между прочим, привлечь к себе всю коммерцию».

И до Воронцова русская монархия не раз обращалась в сторону Крыма. Первые попытки прорваться к полуострову и на полуостров были еще при Иване Грозном, затем многовековая борьба, то затухая, то разгораясь, долго и трудно шла на его дальних подступах. Провалились крымские походы царицы Софьи, царь Петр I также в итоге потерпел неудачу с попытками закрепиться в Приазовье и Причерноморье. Лишь в молодости Воронцова, в 1736 году, русская армия под началом фельдмаршала Миниха впервые взяла штурмом Перекоп и дошла до Бахчисарая, отомстив за многочисленные набеги и сожжение Москвы.

Но до записки Воронцова все действия в сторону Крыма были лишь реакцией на враждебную активность турецких вассалов. Именно Воронцов впервые сформулировал предельно четкую программу «покоренья Крыма». Царица Екатерина Великая откровенно не любила старого канцлера, но столь же откровенно считала его весьма искушенным политиком. В том июле, 260 лет назад, едва получив полноту власти, она явно очень внимательно прочла анализ Воронцова. И далее всё в нашей истории было именно так, как писал Михаил Илларионович: в 1774-м турок заставили признать независимость Крымского ханства, а через девять лет последовало и полное присоединение полуострова к России.

Сам Михаил Воронцов этого уже не увидел, он умер в Москве в 1767 году. Впрочем, в Крыму канцлер пусть и не лично, но все же проявился и был увековечен на века. Наверняка многие знают замечательный и необычный дворец в крымской Алупке у подножия горы Ай-Петри. Почти сказочный замок, причудливо соединяющий в себе переходы от западноевропейской готики к восточно-исламскому мавританскому стилю.

Это Воронцовский дворец, один из красивейших памятников Тавриды – его построил Михаил Воронцов. Только не Илларионович, а Семенович – доблестный ветеран 1812 года, генерал-губернатор Новороссии и внучатый племянник героя нашего рассказа.