Нескучный сад российской политики

В обоих собеседниках отчетливо проступает что-то музейное. Проханов — давно уже музей самого себя и заодно высокопарно-пустого большого пропагандистского стиля давно сгинувшей империи. И Стрелков в общем-то тоже уже музей — мира, которого давно нет, а возможно, никогда и не было. В том мире, в котором мы все живем, юношеское увлечение белогвардейщиной, страсть к исторической реконструкции и даже реальное участие в настоящей войне — даже если она развязана тобой лично, как об этом не без упоения говорит наш герой, — едва ли дает право считаться строителем, сохранителем или восстановителем империй.

Сейчас уже мало кто помнит, но под конец 1980-х и в течение всех 1990-х годов в Москве в Нескучном саду существовало сообщество, представители которого, спеша к месту сбора на так называемом Эгладоре, пугали пассажиров метро полутораметровыми деревянными мечами и кольчугами, любовно собранными из крючков для занавесок. Хотя реконструировали на Эгладоре вымышленный мир книг Толкиена, многие шагнули потом оттуда в серьезную историческую реконструкцию. А сам Эгладор кончился: наверное, самодельные кольчуги не выдержали конкуренции с эпохальной экранизацией Питера Джексона.

Этот Нескучный сад может считаться довольно точной метафорой российской политики. Слово «реконструкция», которое словно выпало из стрелковской биографии, очень точно фиксирует ее актуальное состояние. Похоже, что все наше политическое сообщество состоит из реконструкторов.

Что-то свое реконструирует президент Владимир Путин, открыто сожалеющий о распаде Советского Союза и явно стремящийся построить как минимум во внешнеполитическом отношении его действующую модель.

И либеральная оппозиция, при всем уважении к ней, занималась реконструкцией с момента своего появления в той стране, о распаде которой сожалеет президент Путин. Некоторые из ее условных лидеров — лидерство которых, как правило, тоже результат вполне реконструкторских ухищрений типа уже прочно забытых выборов в координационный совет оппозиции — успели побывать у власти. Но и в кабинетах Кремля и Белого дома они были заняты в основном реконструкцией собственных довольно умозрительных представлений о том, как должна выглядеть идеальная Россия.

Теперь, оказавшись на улице, они бесконечно (и не слишком удачно) реконструируют свои представления о том, как должна выглядеть либеральная оппозиция. Кажется, и реконструкторы могли бы поставить себе творческую задачу создать хоть эскиз системы власти, какой она станет после того, как в силу тех или иных причин из нее будет устранено главное, с их точки зрения, зло — действующий президент. Но в том-то и дело, что реконструкторы никогда не реконструируют будущее. Только прошлое — в основном воображаемое, как у толкиенистов.

Мы все были в определенной мере втянуты в реконструкцию воображаемого мира благополучной и сытой Москвы, в которой примерно миллион людей активно интересовались политикой — и при этом готовы были принять за политику тот фейк, который все это время существовал вместо нее.

Момент истины наступил в этом году, после Крыма, когда благодаря усилиям политических реконструкторов стало понятно, что сон о сытом благополучии не будет продолжаться вечно. И что кроме миллиона нас с вами, которым так нравилось все это время смотреть в зеркало на почти настоящих современных граждан современного глобального мира, есть другой миллион, готовый жизнь положить за «Крымнаш» и потом еще полвека есть лебеду за корону Российской империи.

Их реконструкция на самом деле принципиально не так уж сильно отличается от нашей: их уверенность в том, что уже завтра, в крайнем случае послезавтра к обеду над Северной Евразией взойдет незакатное солнце русского мира, настолько же лишена реальных оснований, как и наивная вера победителей августа 1991 года в то, что на развалинах совка мгновенно образуется некое уютное подобие Канады.

За пределами этих вариантов мечты — примерно 140 млн человек, присутствие которых в зале мы, увлеченные реконструкторы, как-то вдруг заметили: кто здесь? Для многих из них лебеда — не такой уж пустой звук: ежедневная борьба за выживание многих заставляет отложить мировоззренческий выбор между подобием Канады и Российской империей.

Этих 140 млн людей, не без удивления поглядывающих на наше вполне безобразное лицедейство, можно и испугаться. Тогда вариантов в общем-то действительно три: Внуково, Шереметьево или Домодедово. Но все еще не исключено, что найдутся люди, понимающие: 140 млн человек — это огромная спящая нация, которая не только в последние 20 лет, но и практически никогда раньше не знала настоящей, а не фиктивной политической жизни. Спящая нация, которой критически пора просыпаться.

Время реконструкторов заканчивается, когда просыпается нация. Реконструктор может сшить себе буденовку, купить настоящий маузер у черного копателя и застрелить из него триста человек, но он не может ни сделать империю, ни разобрать ее при всем уважении к пламенным ниспровергателям.

Делают империи и ниспровергают их совсем другие мужчины и женщины. Те, которые нашли в себе мужество оставить в детстве кольчуги из занавесочных крючков, буденовки и маузеры. Их взгляд и каждое их движение направлено в будущее, а не в прошлое. Если такие еще есть, рано или поздно им придется сдать в музей реконструкторов всех мастей даже тех, кто обладает для них безусловным моральным авторитетом. В креслах совета директоров вовсе не обязательно сидеть тем же людям, чьи портреты украшают стену офиса. Важно успеть понять это прежде, чем реконструкторы превратят всю страну в музей собственных представлений о России.