Выпала тяжелая воля: как в России хотят избавиться от рецидивистов

Содержание:

• Безвыходная ситуация
• Сто тысяч россиян без поддержки
• ФСИН опробует пробацию
• Переводчики для чиновников
• От сумы и от тюрьмы не зарекайся

Безвыходная ситуация

Мариинск – один из старейших городов Кузбасса, дважды бывшая столица – сначала золотой лихорадки, а затем сибирских лагерей ГУЛАГа. «Городок небольшой, на 30 тысяч жителей. Но тут четыре колонии и тюрьма, спиртовой комбинат и ликеро-водочный завод. Можно сказать, половина города сидит, половина – охраняет», – рассказывает Юрий Муратов, генеральный директор центра социальной помощи «Гавань Надежды».

Пятнадцать лет назад вместе с группой энтузиастов он начал помогать наркоманам и алкоголикам. Постепенно к делу подключались неравнодушные, сами прошедшие через трудности люди. «Нас объединила нужда, у многих сотрудников и партнеров центра личный опыт отбывания срока, детство прошло на улице. Те, кто не попал под суд, все равно с лихвой окунулись в эту атмосферу», – вспоминает Муратов.

Начинали с духовно-нравственной, связанной с церковью реабилитации, а в 2018-м официально стали автономной некоммерческой организацией, поставщиком социальных услуг. Сейчас «Гавань Надежды» помогает гражданам без определенного места жительства, освободившимся из мест лишения свободы и попавшим в трудную жизненную ситуацию.

«Как человек выходит на волю? Все зависит от того, с каким багажом он сел: сохранил ли семью, друзей, был ли встроен в какую-либо криминальную группировку. Тогда его могут встретить и помочь. А если он пожилой одинокий оступившийся гражданин, то так и выходит – пожилым и одиноким», – объясняет Муратов.

Исправительная спецоперация: опасны ли бывшие заключенные с боевым опытом

Порой у такого человека не решены даже самые элементарные вопросы. Нет одежды по сезону, а в черной робе с биркой далеко не уедешь. Значит, нужны куртка, свитер, брюки, обувь. Но вручать их стоит только на выходе, потому что внутри любая вещь станет валютой, особенно в женских колониях, – ее променяют на сигареты или чай.

На руки бывший сиделец получает 850 рублей денежного пособия от Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) и проездные документы до дома. Если заключенный работал или получал пенсию, то, вероятно, что-то накопил. Но это зависит от положения во внутренней тюремной иерархии, чаще всего пенсией приходится «делиться».

Если у человека нет родственников или друзей, переночевать и поесть он может в центре социальной адаптации для людей в трудной жизненной ситуации. Они есть во многих регионах, но далеко не все работают с бывшими заключенными. Как там отнесутся к уголовнику, зависит от администрации. В Красноярском крае, например, местное УФСИН создало четыре специальных центра адаптации. Но таких примеров по всей огромной России единицы.

Даже если крыша над головой найдется, навалятся проблемы со здоровьем. Особенно у тех, кто сидел за наркотики или запойно выпивал. А тюремная медицина оставляет желать лучшего. «Часто, когда сопровождаем своих подопечных в медучреждения, там такие букеты заболеваний обнаруживают, что даже врачи немного побаиваются осматривать», – рассказывает Муратов.

Оформить документы, медицинский полис, СНИЛС или пособие по безработице – отдельное испытание, потому что у освободившихся зачастую нет прописки. Многие женщины просят восстановить их в родительских правах, на ком-то висят кредиты, кому-то нужны средства реабилитации.

В бытовых мелочах такие люди и вовсе дезориентированы. Муратов вспоминает случай: мужчина, отсидевший 25 лет, недолго пробыл на воле – зашел в туалет на вокзале, по привычке закурил и тут же был задержан полицией. Если б не помощь «Гавани Надежды», так бы и не доехал до родного Новокузнецка, хотя билет был на руках.

Именно таким – отбывшим в тюрьме большой срок – труднее всего освоиться в обычной жизни. «Встречал одного деда, ему 70 лет, он специально возвращался в тюрьму, – приводит другой случай Муратов. – За решеткой ему все знакомо, а здесь гаджеты, телефоны, госуслуги... Он же ничего не понимает, боится этих новшеств, да и не нужен никому на воле. Если не помочь такому, он снова совершит преступление: украдет бутылку, выпьет и сядет. Отсюда и столь высокий процент рецидива».

Сокращение сидельцев

По данным ФСИН, на 1 января 2023 года в уголовно-исполнительной системе (УИС) содержалось 433 тысячи человек. Это на 33 тысячи меньше, чем годом ранее. Сопоставимое снижение отмечалось в 2019 и 2020 годах, когда тюремное население сокращалось примерно на 40 тысяч ежегодно (с 563,2 тыс. до 523,9 тыс. и с 523,9 до 483 тыс. соответственно). Для сравнения: в 2000 году в местах лишения свободы находилось 1,06 миллиона человек.

Сто тысяч россиян без поддержки

Возвращаются в места лишения свободы почти половина отбывших заключение в России. Такие данные приводил председатель комиссии по реформе пенитенциарной системы Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) Алексей Мельников. По оценкам некоторых экспертов, показатель рецидива может доходить и до 70%, и до 90% – цифры колеблются в зависимости от метода подсчета.

Меры поддержки, прописанные на бумаге, работают только там, где проявляют участие неравнодушные сотрудники уголовно-исполнительных инспекций. Статья 182 Уголовно-исполнительного кодекса гарантирует право осужденных на социальную помощь. Федеральный закон №178 позволяет бывшим сидельцам с доходом ниже прожиточного минимума обратиться за материальной помощью, но ее размер и порядок получения каждый регион определяет сам.

Именно региональные власти несут ответственность за поддержку таких людей. Контроль ложится на плечи участковых «на земле». Но те завалены работой по раскрытию преступлений, а заодно и бумажной отчетностью. На действенные профилактические обходы времени попросту не остается. Бывает, что участковые по-свойски звонят в социальные центры и просят: «Да заберите вы у меня этого пассажира, проблем мне, что ли, мало».

О необходимости системного подхода для адаптации бывших заключенных к жизни в обществе говорили давно, а соответствующий проект готовили без малого десять лет. Наконец в феврале 2023-го долгожданный закон приняли. Не последнюю роль в его появлении сыграл доклад членов президентского Совета по правам человека о выявленных нарушениях во ФСИН, подготовленный в декабре 2021-го. Правозащитники проинспектировали российские колонии и собрали материал о насилии над заключенными и состоянии уголовно-исправительной системы.

Вскоре после этого министр юстиции Константин Чуйченко доложил президенту, что видит две проблемы – высокий уровень рецидива преступлений и необходимость развития исправительных центров. «Мы специально уходим от слова «инспекция», потому что инспекция – это все-таки контрольно-надзорная история, а здесь деятельность ближе к душе человека, это, я бы сказал, человеческая история», – объяснял Чуйченко.

По словам министра, каждый год из мест лишения свободы выходят около 100 тысяч человек, и все они не подготовлены к жизни на свободе, «то есть не могут получить работу, не имеют денежных средств, которые необходимы для того, чтобы начать новую жизнь, и, конечно же, нуждаются в помощи». Эти обстоятельства повышают риск повторного преступления. Сейчас, по данным Чуйченко, в колонии возвращаются примерно 44% освободившихся.

Решением этих проблем на системной основе займется служба пробации. Под малознакомым для российских реалий термином понимают создание индивидуальных программ ресоциализации бывших заключенных, их трудоустройства и проживания. Общие черты, без уточняющих деталей, как раз и прописаны в новом законе.

ФСИН опробует пробацию

В документе предусмотрено три вида пробации: пенитенциарная, исполнительная и постпенитенциарная. Первая предназначена для приговоренных к принудительным работам и лишению свободы. Она предполагает некие воспитательные функции и оказание психологической помощи. Осужденные смогут получить среднее профессиональное образование, помощь в трудоустройстве и открытии индивидуального лицевого счета.

Исполнительная пробация предусмотрена для осужденных к наказанию, не связанному с лишением свободы. На нее смогут рассчитывать и люди, совершившие преступление против половой неприкосновенности, если они при этом «страдают расстройствами сексуального предпочтения». Здесь также упоминается психологическая поддержка, привлечение НКО, религиозных и общественных объединений, научных и медицинских организаций.

Постпенитенциарная пробация – это адаптация оказавшихся в трудной жизненной ситуации после освобождения из колонии. Срок такой помощи определяется индивидуальной программой, но не может составлять более одного года со дня ее начала.
Временным местом проживания станут центры пробации. Их организацию доверят некоммерческим, религиозным и общественным объединениям. Правила установит Минюст. Кроме того, предусмотрено создание единого реестра лиц, в отношении которых применяется весь комплекс мер. Оператором назначена Федеральная служба исполнения наказаний.

Большую часть полномочий Минюст решил возложить на одну из структур ФСИН – уголовно-исполнительные инспекции (УИИ). Сегодня они занимаются «лицами, осужденными без изоляции от общества». Всего таких инспекций по стране более восьми десятков и больше тысячи филиалов, на учете в которых состоит почти полмиллиона человек (в том числе более 25 тысяч освобожденных по УДО).

Именно такие инспекции будут координировать работу МВД, Минтруда и Минобрнауки по вопросам социальной адаптации осужденных. Основные нововведения вступят в силу с 1 января 2024 года. Нормы, связанные с введением в РФ постпенитенциарной пробации, заработают с 1 января 2025-го.

Важный момент – согласно финансовому обоснованию, реализация положений не потребует выделения дополнительных средств. Замминистра юстиции Андрей Логинов объяснял, что денежный вопрос будут решать «по первым месяцам реализации, когда сложится некая практика». Однако даже подготовка к работе должна потребовать вложений: пополнение штата психологов, учебные курсы по повышению квалификации действующих сотрудников, оргтехника и многое другое. Как отмечал бывший глава СПЧ Михаил Федотов, без финансирования служба пробации станет службой профанации.

Переводчики для чиновников

Собеседники «Профиля», которые имеют отношение к этим процессам, все же считают закон прогрессивным. «Понятно, что по ходу действия еще будут внесены поправки. Но закон классный, и он в классных руках», – говорит директор фонда «Прикосновение к жизни» Ольга Черепанова. Этот фонд работает в Челябинской области с 2014-го и, по сути, выполняет как раз функции пробации.

«У нас разработана программа сопровождения, которая начинает действовать за полгода до выхода человека на волю. Выезжаем в места лишения свободы, проводим анкетирование, выясняем самые насущные проблемы. Затем помогаем восстанавливать документы, разрабатываем индивидуальную маршрутную карту, в которой прописываем алгоритм решения социально-правовых вопросов, подходящие вакансии, уточняем зарплату и условия труда», – перечисляет Черепанова.

С января по июль 2023-го содействие фонда получили больше тысячи человек, маршрутные карты составили для 219 освободившихся, провели 134 юридические консультации. Выездным сопровождением в госструктуры для получения услуг воспользовались 69 бывших заключенных. Расширять деятельность проекта планируют в режиме онлайн – добавят либо бот, либо приложение. Подразумевается, что у заключенных будет доступ к компьютеру или планшету.

В Челябинской области фонду удалось наладить взаимодействие с чиновниками. Работу выстроили за четыре года, хотя некоторые госструктуры неохотно шли на контакт, полагая, что «Прикосновение к жизни» хочет переложить на них свою работу.

«А мы объясняли, что, наоборот, хотим их разгрузить, – рассказывает Черепанова. – Мы им передаем уже обработанный запрос. Понимаете, бывшим заключенным очень сложно донести, чего они хотят, мы же выступаем в роли переводчиков. У чиновников ведь работает сухой алгоритм «запрос – ответ». Разматывание клубков проблем – это не функция госслужб, этим занимаются соцработники».

От сумы и от тюрьмы не зарекайся

О гибкости соцработников говорит и Юрий Муратов, отмечая, что госучреждениям мешает регламент. Он указывает на важный момент в законе о пробации: человек должен обратиться за помощью, «а там, на зоне, это воспринимается как проявление слабости. Сказать об этом публично – значит дать слабину, после этого коллектив прогнет. Если ты слабый характером – тебя сломает, раздавит, перемелет эта мясорубка».

Поэтому, на взгляд собеседника «Профиля», в таких вопросах очень важно сотрудничество с религиозными или некоммерческими организациями –легче открыться им, чем сотруднику ФСИН. Но Минюст пока не дал рекомендации, кого привлекать к пробации.
В структуре ФСИН существует отдельная группа социальной защиты и учета трудоустройства граждан, отбывающих наказание, формально действует и Школа подготовки к освобождению. Но, как видно, результатов особых это не приносит. Действовать по накатанной уже не получится, для нового закона потребуются новые компетенции.

Чтобы работать с такой категорией людей, нужно призвание, считает Муратов. Кроме христианских общин, на это мало кто обращает внимание. «Какой интерес человеку с академическим образованием, например, психологу, работать с заключенными? Мне могут ночью позвонить с вокзала и попросить забрать оттуда человека. И я поеду, а кто другой поедет?»

Волонтерской или финансовой помощи от обычных людей поступает мало. Жертвовать больным детям или бездомным животным стало нормой в обществе, но бывшие зэки сочувствия не вызывают. В соцсетях некоторые даже возмущаются, зачем фонд помогает уголовникам, «лучше бы изолировали их навсегда».

Муратов в таких случаях напоминает русскую поговорку: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. В жизни случаются разные трагические ситуации, от всего не застрахуешься. «И второй момент, – добавляет директор центра. – Помогать надо ради нашего будущего, наших детей, чтобы они жили в безопасном мире. Потому что, если мы сейчас не поддержим освободившихся, они снова пойдут совершать преступления».

О понимании и даже любви к заключенным говорит и старший священник храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме Константин Кобелев. «Неправильное у нас отношение к людям, попавшим за решетку, нехристианское. Бежим от них, как от огня, – сожалеет батюшка, проработавший многие годы с заключенными. – И никаких перемен не вижу. Появляются некоторые фонды, помогают, но коренных изменений в обществе нет. В тюрьме сидят не ангелы, мы все это понимаем. Но главная беда – недостаток нашей любви. А жестокое отношение сделает любого человека озлобленным и действительно опасным».