Исправительная спецоперация: опасны ли бывшие заключенные с боевым опытом

Содержание:

• Охота пуще неволи
• Завоевать прощение
• Взялись за старое
• Помощь нужна всем
• С невротизацией придется считаться

Охота пуще неволи

В конце апреля поселок Сосьва Свердловской области сгорел полностью – пламя уничтожило все жилые строения, от лечебного исправительного учреждения (ЛИУ-23) остался обугленный каркас. Оттуда эвакуировали 240 осужденных. Когда к ним приехала местный уполномоченный по правам человека Татьяна Мерзлякова, женщины просили ее помочь в бытовых вопросах, а у мужчин была «другая атмосфера». «Вопросы, которые их волнуют, – как попасть на фронт?» – написала потом в своих соцсетях Мерзлякова.

О том, что многие заключенные стремятся в зону боевых действий, рассказывали и правозащитники, которые ездят по тюрьмам и СИЗО. Особенно много таких среди «пожизников»: терять им нечего, на условно-досрочное рассчитывать не приходится, и они пишут письма с просьбой «искупить вину кровью». Но таких преступников, судя по многочисленным сведениям, воевать не брали. Отправки на фронт, возможно, надеясь на положительный аргумент в характеристике, просили и те, кто еще не осужден и находится в СИЗО.

Каким будет место России в мировой иерархии после СВО?

О вербовке заключенных стало известно прошлой осенью после опубликованных видео, на которых владелец компании «Конкорд» и основатель частной военной компании «Вагнер» Евгений Пригожин выступал во дворах исправительных колоний. Агитируя, он ставил жесткие условия: не дезертировать и не сдаваться в плен. Среди других запретов: алкоголь/наркотики, сексуальные контакты с местными женщинами, «мародерка».

Контракт с заключенными, по словам предпринимателя, подписывали на полгода. После чего им обещали выдавать справку о помиловании. Во время службы они получали зарплату, хотя и меньше, чем остальные добровольцы. Раненым выплачивали компенсации.

Постепенно появлялось все больше сведений о том, как заключенные, теперь уже бывшие, принимали участие в боевых действиях. Но проверить такую информацию сложно. Из подтвержденного – прошедших СВО действительно освобождали через помилование. Процедура проходила строго по российскому законодательству, уточнял в январе пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.

Представитель Кремля также подтверждал награждение бойца «Вагнера» Айка Гаспаряна, который был осужден в 2020 году за разбой. Бывший заключенный присутствовал на торжественной церемонии с участием президента. Песков пояснил, что Гаспарян проявил героизм в ходе спецоперации, за что и получил государственную награду.

В феврале 2023-го стало известно, что набор таких добровольцев в частную военную компанию прекращен. Несколько месяцев длилась информационная пауза. Однако, как показали дальнейшие события, опыт признали успешным и решили его легализовать.

Завоевать прощение

О необходимости законодательно прописать механизм привлечения заключенных в зону СВО в Госдуме начали говорить ближе к лету. Единоросс Андрей Картаполов, например, рассуждал так: «Есть люди, которые совершили преступления малой или средней тяжести, например ДТП, где кто-то получил травму. То есть человек не хотел нарушать закон, но так получилось. Почему же он не может пойти защищать Родину? Мы считаем, что это вполне логично».

В июне парламентарии разработали проект закона «Об особенностях уголовной ответственности лиц, которые привлекаются к участию в специальной военной операции». Такую инициативу внесли депутаты Павел Крашенинников, Ирина Панькина и сенатор Андрей Клишас. Параллельно рассматривали документ (внесен Картаполовым и Андреем Красовым), который позволяет осужденным служить в Вооруженных силах.

Какими будут последствия ведущейся Западом против России анти-СВО

Комментируя эти проекты, зампредседателя комитета Госдумы по безопасности Анатолий Выборный говорил прямо: «Человек может оступиться, но, если он кровью доказал преданность нашему государству, проявил мужество, героизм, (...) эти люди должны быть освобождены».

В итоге закон, который разрешает гражданам с судимостью заключать контракты с Минобороны в период военного положения или мобилизации, рассмотрели и приняли очень быстро, несмотря на сомнения в том, насколько оправдано участие уголовников в боевых действиях.

«Что будет, когда эти люди вернутся в города? – спрашивал депутат Дмитрий Гусев (СРЗП). – Возможно, участие в спецоперации только убедит их в собственной безнаказанности». Оценивать риски призывал и Владимир Сипягин (ЛДПР): «Человек, побывав в зоне СВО, возвращается в мирную жизнь. Хорошо, если принимает ее, устраивается на работу, но ведь уже есть случаи, когда, вернувшись домой, эти люди совершают новые преступления».

Несмотря на призывы серьезно обсудить законопроект с экспертным сообществом и специалистами, документ приняли сразу во втором и третьем чтениях. И, не откладывая в долгий ящик, оперативно рассмотрели в Совете Федерации.За скобками оставили лиц, совершивших тяжкие или особо тяжкие преступления (терроризм, госизмена, шпионаж, насильственный захват власти, вооруженный мятеж). С сидельцами по таким статьям заключать контракты не будут.

По новой схеме уголовное дело в отношении участника СВО приостанавливают по ходатайству войсковой части, а уже отбывающий наказание освобождается условно. «Прощение» последует после увольнения со службы или в случае получения государственной награды.

Тут стоит уточнить, что с «Вагнером» подписывали контракт, в котором четко оговаривались сроки службы. Однако теперь увольнение можно получить лишь по основаниям, предусмотренным законом о воинской обязанности и военной службе. То есть по возрасту, состоянию здоровья и в связи с окончанием периода мобилизации, отменой военного положения и (или) истечением военного времени.
Контролировать поведение подобных мобилизованных и контрактников должно командование войсковых частей. Если же боец совершит преступление уже во время службы, то наказание будет суммироваться с приговором, полученным до подписания контракта.

Точкой отсечения стала дата опубликования закона – 24 июня 2023 года. Те, кто совершит правонарушения после этого, уже не смогут оказаться в зоне СВО. «Это нужно, чтобы не было так называемых притворных преступлений: когда люди с помощью заключения контракта на военную службу хотят избежать наказания», – объяснял Крашенинников.

Взялись за старое

Сколько заключенных прошли через боевые действия, получили помилование или продлили контракт с ЧВК, а также сколько подписали договор с Минобороны – неизвестно. В июне из зоны специальной военной операции, по словам Пригожина, вернулись 32 тысячи ранее осужденных. Исходя из названных им ранее цифр, не менее 10 тысяч завербованных погибли.

Предприниматель также приводил статистику преступлений, которые совершают после возвращения с фронта бывшие заключенные. На тот момент было известно о 83 случаях. По данным Пригожина, это в 80 раз меньше, чем у тех, кто за аналогичный период вышел на свободу без заключения контракта с ЧВК.

Какое место мятеж ЧВК "Вагнер" занимает на шкале развития России

Некоторые случаи уже попали в прессу. Так, в конце марта бывшего бойца группы «Вагнер» Ивана Россомахина арестовали по обвинению в убийстве 85-летней пенсионерки в Кировской области. Ранее судимый Россомахин, вернувшись на родину, держал в страхе односельчан, угрожал им расправой и крушил автомобили топором. Пригожин тогда в комментарии, распространенном пресс-службой компании «Конкорд», выразил готовность содействовать правоохранительным органам.

А в конце июня другого бывшего бойца «Вагнера» задержали в Казани по подозрению в торговле наркотиками. Он сам показал места, где успел сделать «закладки». Ранее был неоднократно осужден за наркотические преступления, последний раз в 2021-м. Через год отправился на службу в ЧВК, а в марте вернулся в Казань с ранением от пули под лопаткой.

Таких освободившихся следует еще больше контролировать и опекать, настаивает член Совета по правам человека при президенте Ева Меркачева. «На мой взгляд, участие в СВО усугубляет состояние бывшего заключенного, – говорит правозащитница. – Человек совершил преступление не от хорошей жизни, у него и так не все в порядке с психикой. Потому что здоровая личность, уважающая себя и других, никогда не пойдет воровать чужое имущество, грабить и тем более убивать. И на все это налагается еще травма военная».

Но структуры, отвечающей за такое направление, просто не существует. Схему контроля и помощи заключенным, прошедшим боевые действия, не успели отработать. Кто и на каких условиях будет проводить их психологическую реабилитацию, пока тоже неясно. А масштабы предстоящей работы уже впечатляют.

Помощь нужна всем

Михаил Бриль, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии кризисных и экстремальных ситуаций факультета психологии СПбГУ, выделяет несколько аспектов проблемы. Первый звучит немного парадоксально: если человек из мест лишения свободы сразу попадает в структуру, которая его контролирует и направляет, – это хорошо. Попав из тюрьмы в армию, он находится не в одиночестве, ему четко говорят, что следует делать, а что под категорическим запретом. Таким образом выход на волю происходит мягче.

Второй аспект – насколько боевой опыт травматичен для конкретного человека. Для того чтобы это понять, необходимо провести беседы, скрининговые процедуры, которые позволят установить: он условно успешно для своей личности пережил боевые действия или нет.

«У выхода на волю через боевые действия есть свои плюсы: часто бывший заключенный носит стигму «уголовника», а после участия в СВО отношение к нему может поменяться – все-таки он уже ветеран боевых действий, – обращает внимание Бриль. – Вопрос в том, что кризис, который был отложен на момент выхода из мест лишения свободы, может наступить после боевых действий. Важно, есть ли близкие люди, которые ему помогут, найдут легальный заработок».

В некоторых случаях возможен феномен посттравматического роста – за счет переживания тяжелых событий на фронте человек воодушевлен и у него есть силы и готовность преодолевать трудности. А может быть и травмирующий эффект – в таких случаях высокий уровень стресса и нехватка ресурсов не позволяют успешно адаптироваться к той жизни, которая его встретит на «гражданке». Это чревато алкоголизацией, спонтанными проявлениями агрессии и многим другим.

И третий вариант – боевой опыт будет не столь травмирующим, условия субъективно окажутся мягче, и тогда человек благополучно переживет эту часть своей жизни. Полученные деньги станут дополнительным ресурсом и поддержкой, однако важно помнить, что за годы заключения человек мог утратить навык обращения с финансами – их потеря или пустая трата могут стать тяжелым ударом.

Однако не стоит обобщать и говорить, что все бывшие заключенные представляют угрозу, подчеркивает Бриль. Заключенные разные, статьи, по которым они осуждены, тоже разные, и преступления они совершили при разных обстоятельствах. Внимание нужно всем людям, которые потенциально могли пережить посттравматический стресс. Не только бывшим заключенным.

С невротизацией придется считаться

Система обучения психологов, готовых работать с такими травмами, разворачивается, но потихоньку. СПбГУ получил несколько запросов на подготовку учебных программ для специалистов, которые помогут работать и выявлять случаи ПТСР, объяснять, как работать с родственниками и вынужденными переселенцами. Хотя вузов, выпускающих психологов, работающих с военной травмой, насчитывается не так много.

Для работы с подобными случаями нужен специалист высочайшей квалификации. А таких, по заключению директора НМИЦ психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева Минздрава РФ Николая Незнанова, у нас примерно в сто раз меньше, чем должно быть в экономически развитой стране. Поэтому здесь мы сталкиваемся с двумя очень сложными и требующими безотлагательного решения задачами, подчеркивает доктор психологических наук, профессор Михаил Решетников.

Во-первых, повышение психологической культуры населения и подготовка управленческих кадров (тяготеющих к техническим решениям любых проблем). А во-вторых, создание развитой и доступной системы социально-психологической, психотерапевтической и психиатрической помощи. То есть подготовка сотрудников для всех этих малочисленных и полупрофессиональных служб.

«Долго ли их готовить? В ведущих профессиональных ассоциациях России принято, что будущий специалист в сфере ментального здоровья уже имеет высшее медицинское или психологическое образование (это 5–6 лет), плюс дополнительная теоретическая подготовка (еще примерно 2 года), – перечисляет Решетников. – Потом личный профессиональный тренинг (еще 3–4 года), затем начало практики под руководством опытного супервизора, и лет через 3–5 он уже становится реально грамотным профессионалом. То есть получается как минимум 15 лет».

Однако Решетников уверен, что СВО будет хорошей системой реабилитации для судимых – уж точно лучше тюремной. А адаптация к мирной жизни, как это бывает после любых боевых действий, для каждого их участника окажется непростой.
«Главное здесь вопреки распространенному мнению вовсе не усилия врачей и психологов, – подчеркивает профессор. – Чрезвычайно важен социальный фактор. Люди, которые прошли через ад войны, приобретают особую уверенность, что теперь все должно быть лучше, благороднее, честнее. И готовы отстаивать это мнение с удвоенной силой. Безусловно, будет наблюдаться определенная (далеко не у всех) невротизация и даже взрывчатость характера и поведения, и с этим придется считаться».

Однако любой ветеран достоин уважения и почтения. Поэтому нужна воспитательная работа на всех уровнях управления обществом, полагает Решетников. «Я хорошо помню время, когда вернувшихся из Афганистана не брали на работу, – приводит пример профессор. – А отыскать лучшей, благородной и честной жизни в 1990-х было сложно. И нет ничего удивительного, что многие из бывших участников боевых действий стали искать справедливости другими методами... Хотелось бы, чтобы из этого опыта были сделаны адекватные выводы».