Под угрозой расстрела

Ярослав родился в небогатой пражской семье школьного учителя. Об уровне благосостояния его родителей можно судить по тому, что Йозеф и Катаржина смогли накопить на свадьбу лишь после 13 лет совместной жизни. Когда дети стали подрастать, прокормить их на зарплату педагога оказалось невозможным, поэтому Йозефу пришлось оставить физику с математикой и устроиться в банк «Славия». От тяжелой жизни и нелюбимой работы Гашек-старший начал много пить и довольно рано умер. Тем не менее в банке он оставил о себе хорошую память, благодаря чему несколько лет спустя туда приняли и его сына Ярослава. Но скоро сильно пожалели об этом.

Лесная эзотерика: 150 лет со дня рождения Михаила Пришвина

Живой ум Ярослава рано дал о себе знать. Он легко учился в школе и гимназии до тех пор, пока не увлекся политикой, а точнее, патриотической идеей освобождения Чехии от австро-венгерского владычества. Когда ему было 14 лет, в Праге шли бурные антиправительственные демонстрации, вылившиеся в погромы немецких магазинов. В самый разгар беспорядков полиция задержала Гашека с карманами, полными камней. Юноша утверждал, что это коллекция минералов для урока географии, но ему не поверили и обещали утром расстрелять согласно законам чрезвычайного положения.

Гашек написал прощальную записку матери: «Дорогая мамочка! Завтра меня к обеду не ждите, так как я буду расстрелян». Не теряя в ужасную минуту чувства юмора, Ярослав просил передать своему товарищу, что его конвоировали аж 24 конных полицейских – какое-никакое, а достижение. К счастью, утром жестокого комиссара сменил более милосердный, и Гашека отпустили домой.

Клерк-бродяга

Ярослав честно пытался стать добропорядочным гражданином: окончил Торговую академию и по стопам отца поступил на работу в банк «Славия», но вольный дух не давал ему сидеть на одном месте. Возможно, пример отца и его ровесников, задохнувшихся и увядших под грузом рутины, не слишком вдохновлял юного Гашека. А возможно, он просто по природе был из тех, кого Лев Гумилев называл пассионариями, – людей, рожденных, чтобы открывать новое, переворачивать устоявшиеся представления и вообще жить ярко.

Доля риска: экстремальная жизнь Александра Куприна

Банковская карьера Гашека продолжалась всего два месяца. Первый звоночек прозвенел, когда в одно прекрасное утро Ярослав встретил на улице приятеля и спонтанно решил отправиться с ним в поход, а не в контору. Эту выходку Гашеку простили. Но вскоре история повторилась. Правда, на этот раз наш герой оставил на рабочем столе лаконичную записку: «Не волнуйтесь». Никто и не волновался, странствующего клерка просто уволили.

Не в состоянии вести оседлый образ жизни, Гашек пустился в путешествие по Балканам, где застал Илинденское восстание (это было лето 1903-го), в которое немедленно включился, помогая болгарам и македонцам в их борьбе с турками. Прошелся он и по землям нынешних Румынии, Венгрии, Польши, Словакии и к осени вернулся в родную Прагу, привезя с собой ворох путевых заметок.

Легко ли быть писателем

Пристроив некоторые из этих заметок в пражские газеты и получив за них гонорар, Гашек почувствовал, что литература или журналистика – неплохое средство заработка. Ему никогда не приходилось лезть за словом в карман, он фонтанировал идеями, был наблюдателен, как разведчик, и стрелял остротами, как снайпер. Уже в этих заметках правда была перемешана с небылицами: Гашеку доставляло удовольствие мистифицировать свою биографию или, лучше сказать, жить на скользкой грани между реальностью и вымыслом.

Неунывающий пессимист: 100 лет Курту Воннегуту

Странствуя, он всегда легко находил себе и ночлег, и пропитание, а в придачу и компанию завороженных его рассказами слушателей – обаяние Гашека действовало безотказно.

20-летний Гашек буквально затопил пражские газеты и журналы своими сочинениями под десятками вымышленных имен, предпочитая юморески и фельетоны. При таком объеме работ автор, казалось, должен был с утра до ночи корпеть над письменным столом, но Гашек жил совсем иначе – вольной птицей порхал по городу, кочевал из пивной в пивную, из кофейни в кофейню, заводя сотни знакомств и вскоре став ходячей легендой пражской богемы.

Жил он где придется, часто ночевал в полицейском участке и совсем не заботился о литературной репутации. Гашек скорее бравировал тем, что не имеет болезненных писательских амбиций и пишет исключительно ради хлеба.

Бродяга дхармы: 100 лет писателю-битнику Джеку Керуаку

Серьезным писателям оставалось только недолюбливать выскочку Гашека за его эпатажность и втихую завидовать его дерзости, легкости и остроумию. Хотя, по свидетельству близко знавших Ярослава людей, на самом деле он не был тем непрошибаемым весельчаком, каким хотел казаться. Глубоко внутри Гашек носил неуверенность и грусть, которые старался скрыть, создавая вокруг себя шумный праздник.

Он постоянно влипал в различные истории, чаще всего собственноручно их режиссируя. Кажется, его знали все пражские полицейские, поскольку задерживали Гашека десятки, если не сотни раз, в основном за всякие пьяные похождения. Но приходилось попадать в участок и по политическим мотивам: во второй половине 1900-х Гашек увлекся анархизмом, отрастил длинные волосы и расхаживал в папахе. Однажды на митинге он стукнул полицейского палкой по голове, за что получил месяц тюрьмы. Скажи ему в то время кто-нибудь, что через десять лет он собственноручно будет подавлять восстание анархистов в России, писатель не поверил бы.

Выдуманные блохи

Гашек любил розыгрыши и жестокие проказы. Как правило, они были опасны прежде всего для него самого. Так, в начале Первой мировой он зарегистрировался в отеле под именем Льва Николаевича Тургенева, сообщив, что прибыл из Петрограда с целью «ревизии австрийского генштаба». Шутка удалась: писатель чуть было не угодил в тюрьму как русский шпион.

В 26 лет он устроился редактором журнала «Мир животных». Тематика издания его не смутила – он мог с равным увлечением писать о чем угодно: крокодилах, доменных печах, телеграфе, политике, астрологии. Любая форма подходила для бившего из него фонтаном желания сочинять что-то веселое и провокационное.

В ту пору он ухаживал за своей будущей женой Ярмилой Майеровой, девушкой из респектабельной семьи, чьи родители были против брака с юмористом без царя в голове. Ради невесты Ярослав и решил попробовать внести в свою хаотичную жизнь немного порядка, заполучив стабильную работу.

Однако Гашек не мог не быть собой. При нем «Мир животных» начал публиковать множество интереснейших, а порой даже сенсационных статей о неведомых доселе зверях, организмах. Некоторые из этих статей перепечатывали другие издания – например, сообщение о доисторической блохе, что вскоре привело к скандалу в научной журналистике. Ведь выяснилось, что все сенсации Гашек бессовестно выдумывал. Журнал пришлось покинуть.

Перекрашенные собаки

Вскоре у легкомысленного писателя родилась новая сумасбродная идея: он учредил «Кинологический институт». Прикрываясь солидной вывеской, Ярослав торговал дворнягами, перекрашивая их и сочиняя им фальшивые родословные. Главными инструментами Гашека служили красноречие и обаяние – с их помощью он мог бы продать даже блоху, выдав ее за динозавра.

Однако очередной обман Гашека раскрылся, и на этот раз наш герой оказался на скамье подсудимых, да не один, а вместе с женой, ведь бизнес был записан на нее. Для родных Ярмилы это стало настоящим потрясением.

Суд не нашел достаточных доказательств вины супругов, но Ярмиле пережитого позора хватило за глаза. Она ушла, хотя к этому времени у них с Ярославом родился сын Рихард. Гашек, видимо, сильно любил Ярмилу, потому что до конца жизни не оставлял попыток восстановить отношения, слал ей письма и стихи.

После смерти писателя Ярмила призналась, что простила ему все обиды и что у Гашека была чистая душа и горячее сердце, а если он кому-то и причинял боль, то лишь нечаянно.

Оставленный женой Гашек попал в сумасшедший дом: его, приготовившегося прыгать в реку, сняли с Карлова моста. Медики не нашли у писателя признаков безумия и были очень довольны тем, что за время своего обследования он привел в порядок больничную библиотеку.

Дворняжья авантюра многократно упоминалась в произведениях Гашека, например, в рассказе «Как я торговал собаками». Впоследствии он приписал ее и Швейку: в самом начале романа сообщается, что тот «промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные».

Пародия на политику

В середине 1900-х Гашек с друзьями-собутыльниками организовали пародийную партию умеренного прогресса в рамках закона. Она активизировалась накануне выборов в парламент Австро-Венгрии 1911 года. Ее кампания получилась очень шумной, причем в прямом смысле: заседания единомышленников проходили в трактирах и ресторанах. Кроме того, предпринимались агитационные поездки по окрестным провинциям. Среди программных требований партии было обязательное введение рабства, инквизиции и алкоголизма.

Вечно старый, вечно пьяный: 100 лет Чарльзу Буковски, одному из лучших американских писателей

Гашек хотел высмеять политическую жизнь в стране, а вовсе не участвовать в ней. После выборов выяснилось, что он даже не удосужился зарегистрировать себя в качестве кандидата. Тем не менее Ярослав описал свои политические похождения в книге «Политическая и социальная история партии умеренного прогресса в рамках закона», которая из-за едких насмешек над многими современниками публиковалась при жизни писателя в неполном виде.

В начале 1910-х Гашек под влиянием усилившейся в стране милитаристской риторики начал сочинять рассказы о бравом солдате Швейке (сборник «Бравый солдат Швейк и другие удивительные истории»). То был еще не классический Швейк, под маской идиота скрывающий лукавство и находчивость, а скорее простофиля, попадавший в смешные ситуации.

Храбрый уклонист

Когда разразилась Первая мировая и Гашек получил повестку, его совершенно не обрадовала перспектива сражаться за нелюбимую империю. Писатель саботировал армейские порядки в школе вольноопределяющихся, надеясь, что военные устанут и захотят от него избавиться. Однако Австро-Венгрии были позарез нужны даже такие солдаты, как Гашек, так что Ярослав все-таки поехал на фронт – сразу после суда за неудачную симуляцию ревматизма, с условием отбывания наказания после окончания войны.

Его зачислили в 91-й Богемский пехотный полк австро-венгерской армии. Многое из того, что происходило с ним в этом полку, описано в «Швейке». Имена некоторых героев Гашек даже не поменял: поручика Лукаша, писаря Ванека и других.

Несмотря на свои антимилитаристские проказы, Гашек умудрился даже получить медаль «За храбрость» – он взял в плен нескольких русских солдат. То были дезертиры, условившиеся с говорившим по-русски Гашеком о добровольной сдаче, которую потом обставили как подвиг. Самому Гашеку настолько претил военный пафос, что он объяснял получение награды тем, что помог командиру своего батальона вывести вшей при помощи ртутной мази.

Вскоре и сам писатель попал в плен вместе с денщиком поручика Лукаша Франтишеком Страшлипкой – одним из прототипов бравого солдата Швейка. В лагере под Оренбургом Ярослав чуть было не умер от тифа. Поправившись, вместе с другими пленными соотечественниками вступил в Чехословацкий корпус, объединявший желающих воевать на стороне России и ее союзников.

«Предатель чешского народа»

Слабого после болезни Гашека определили сотрудником выходившей в Киеве патриотической газеты «Чехослован». На этом месте писатель был куда полезнее, чем в окопах. Гашек немедленно пустил в ход острое перо, как обычно, не щадя ни чужих, ни своих. В итоге австрийцы объявили его изменником, а взбешенные чешские националисты устроили в редакции газеты погром.

Акула пера: как Хантер Томпсон стал заложником "Страха и отвращения"

К тому времени Ярослав физически уже окреп и смог участвовать в Зборовском сражении летом 1917 года, за что получил от России Георгиевский крест 4-й степени. За время войны Гашек так освоился в России и пропитался коммунистическими идеями, что после заключения Брестского мира решил остаться в нашей стране, вступив в партию большевиков.

Как опытный работник слова, он получил назначение в Самару – агитировать чехов и словаков за советскую власть. Проблема состояла в том, что Чехословацкий корпус, теперь формально подчинявшийся Франции, сражался против Красной армии. Целью Гашека было переманить к большевикам соотечественников, часть из которых оставалась в Поволжье после плена, часть воевала на стороне Антанты. Жег писатель не только глаголом: он был командиром отряда из более чем сотни солдат, и этот отряд сражался с белочехами и участвовал в подавлении самарского восстания Черной гвардии анархистов в мае 1918-го.

Когда летом того же года Чехословацкий корпус захватил Самару, Гашека объявили в розыск как предателя чешского народа. Ему удалось уйти буквально из-под носа преследователей. Писатель проявил изрядную храбрость, задержавшись в городе, чтобы уничтожить и уберечь от попадания в руки врагов списки красных чехов, а затем почти два месяца выбирался из окружения, при проверках документов прикидываясь полоумным «немцем из Туркестана».

Комендант Бугульмы

Воссоединившись с красноармейцами, осенью 1918 года Гашек поступил в политотдел 5-й армии Восточного фронта. Он развернул свойственную ему бурную деятельность на территории нынешних Башкортостана и Татарстана. Некоторое время Гашеку случилось побыть комендантом Бугульмы и вторично переболеть там тифом. Войдя с большевиками в Уфу, Ярослав начал издавать там газету «Наш путь», в редакции которой нашел себе новую жену – Александру Львову, с которой прожил до конца дней.

Самым удивительным во всем этом было то, что практически весь русский период Гашек не пил и не безобразничал, превратившись из шального гуляки в собранного и ответственного человека.

Двигаясь вместе с Красной армией на восток, Гашек побывал в Челябинске, Омске, Красноярске. Он планировал осесть с женой в Иркутске, где стал депутатом городского совета и редактором нескольких газет, в том числе «Ур» («Заря»), выходившей на бурятском языке. «Ур» появилась раньше «Шэнэ байдал», газеты, которую обычно называют первым периодическим изданием на бурятском.

Самого языка Гашек не знал, а вот китайский учил, видимо, предполагая, что пригодится в дальнейшей партийной работе. Конечно, он был не из тех писателей, чья муза молчит, пока стреляют пушки, и за годы Первой мировой и Гражданской войны он успел написать немало очерков, но кто знает, взялся бы он за свое главное произведение, роман о Швейке, если бы остался в Советской России, как планировал.

Но в конце 1920-х Гашек получил от большевиков новое поручение: немедленно возвращаться на родину, где по некоторым признакам разгоралась пролетарская революция, и подбросить своего мощного агитационного топлива в это беспощадное пламя. Как выяснилось, он ехал навстречу своей смерти.

Снова на родине

Не сказать, что в Праге сильно обрадовались возвращению писателя, которого впоследствии будут называть чешским национальным достоянием. Газеты красочно расписывали, как красный комиссар Гашек тысячами резал чехов и словаков, а одно издание поведало, что писатель питался в Сибири мясом убитых китайцев. Гашек, обожавший фантасмагории, охотно подтвердил это.

Только хардкор: 60 лет напряженной жизни Генри Роллинза, панка и писателя

На русскую жену Ярослава пражане смотрели с сочувствием, ведь, по слухам, он привез ее как трофей, собственноручно умертвив отца, «князя Львова», и вообще всю ее семью. Недоброжелатели писателя обвинили его в двоеженстве, выяснив, что брак с первой женой Ярмилой официально не расторгнут. К удаче Гашека, дипломатических отношений между Чехословакией и РСФСР еще не было, так что по чехословацким законам Львова не считалась супругой. Но Ярослав прожил с «пани Шурой», как ее звали местные, до конца жизни.

А вот революционная работа не задалась: коммунистические волнения быстро подавили, и Гашек, забыв свои русские приключения, как давний сон, вернулся к журналистике и писательству. Возобновились и пьяные кутежи, которые теперь были окрашены не беспечной радостью, а скорее досадой на бедственное положение. Сотрудничать с Гашеком, учитывая его репутацию большевика, газеты не очень-то хотели. Он торговал своими старыми книгами. Накладываясь на последствия перенесенных болезней, пьянство подкашивало его здоровье.

Но Ярослав смог взять себя в руки и снова стать тем неунывающим Гашеком, каким его привыкли видеть друзья. Весной 1921 года он объявил жене, что созрел для большого дела – эпопеи о солдате Швейке.

Неоконченная жизнь

Новый «Швейк» задумывался не просто как еще одна беспощадная гашековская сатира. Писатель поставил перед собой серьезную цель – показать всему миру характер своего народа. Однако издатели, ознакомившись с первыми рукописями, сочли, что Гашек затеял нечто чудовищно издевательское, и отказались связываться с книгой.

Пером и топором: как враждовали знаменитые артисты, художники и писатели

Тогда Ярослав стал выпускать ее за свой счет в виде периодических брошюр, сопровождая все это эксцентричной рекламной кампанией. Среди прочего реклама утверждала, что впервые в истории чешский роман выходит одновременно во Франции, Великобритании и США. Это была очередная небылица, но трюк сработал.

Летом 1921 года Гашек перебрался из Праги в небольшой городок Липнице-над-Сазавоу, где и провел последние полтора года своей 39-летней жизни. В Липнице он попал спонтанно – примерно так же, как отправился в поход в бытность свою банковским служащим.
Выйдя за пивом и встретив друга, направлявшегося в этот город. Ярослав счел нужным поехать за компанию. Жена узнала, куда он делся, лишь через месяц, когда, выпив и расчувствовавшись, Гашек послал ей открытку с приветом.

В Липнице его дела вроде бы пошли на лад. Права на «Швейка» выкупил солидный издатель, щедро плативший автору. На радостях Гашек раздавал деньги всем желающим, стал попечителем местной школы, купил дом. Но телесные недуги все сильнее напоминали о себе. В последние месяцы писатель надиктовывал текст секретарю, так как обварил правую руку кипятком и вообще был слаб. Несмотря на хвори и пьянство, Гашек сохранял удивительно трезвый и ясный ум. Рукопись он никогда не правил и даже не перечитывал: проза лилась из него потоком.

Но роман так и остался неоконченным. 3 января 1923-го Гашек скончался, сказав незадолго до ухода: «Швейк тяжело умирает». Так завершилась беспокойная жизнь одного из самых веселых писателей в мире.

Завершилась ли? В Праге мало кто в это поверил, поскольку то была далеко не первая новость о смерти Гашека. Слухи о гибели Ярослава регулярно ходили по Праге: то шептались, что он утонул в реке, то объявляли, что в Одессе его зарезали матросы.

«Швейка», как и обещал автор, действительно перевели на многие языки, и теперь эту книгу считают первым антивоенным романом в истории. А Гашек, на которого почтенные граждане смотрели сверху вниз как на пустомелю и безответственного баламута, стал одним из главных классиков чешской литературы.