Тургенев, Ремарк и рок-н-ролл

Михаил Науменко родился в семье коренных ленинградцев-петербуржцев. Прозвище Майк он получил отнюдь не в рок-н-ролльной тусовке, как можно было бы подумать, а от учительницы в английской спецшколе. С тех пор оно приклеилось к нему, тем более что свое настоящее имя он признавал только в полной форме – Михаил, а уменьшительное Миша терпеть не мог.

Благодаря спецшколе и личной увлеченности Науменко был лучшим знатоком английского среди ленинградских рокеров. Не секрет, что многие отечественные артисты, не зная языка, очень слабо представляли себе, о чем поют их западные кумиры. Майк же не только вникал в тексты песен, но и регулярно читал доставляемую в СССР контрабандой зарубежную рок-периодику, пересказывая потом друзьям новости из жизни знаменитых музыкантов, а нередко переводил и целые книги, будь то биография любимого им Марка Болана из T.Rex, энциклопедия рок-н-ролла или повесть Ричарда Баха «Иллюзии».

Свет сквозь трещину: 90 лет со дня рождения Леонарда Коэна

Любимыми писателями юного Майка были Тургенев и Ремарк. Мужество, товарищество, душевное благородство ремарковских героев определили его отношение к жизни. «При его телесной хрупкости у Майка были очень… мужские взгляды, мужские предпочтения», – вспоминала позже подруга Науменко художница Татьяна Апраксина.

Он также очень интересовался военной техникой и любил клеить модели самолетов, причем эти увлечения остались и в зрелости: Майк мог удивить расслабленных рокеров-пацифистов неожиданными познаниями в области новейших видов вооружения. Его знакомые знали, что подаренной модели самолета Майк обрадуется не меньше, чем хорошей пластинке.

Увидев, что сын примеряется к гладильной доске, задумав выпилить из нее гитару, родители поспешили приобрести Михаилу музыкальный инструмент в магазине. Заподозрить, что из него вырастет большой артист, было никак невозможно, уж слишком слабый и гнусавый был у Науменко голос. Но Майк понимал, что рок-музыка не требует от исполнителей способностей Карузо или хотя бы Пола Маккартни. Его кумиры Боб Дилан, Леонард Коэн, Лу Рид сделали себе имена на бормотании, хрипении и подвывании. Так что стесняться ему в этом плане было нечего. Куда больше Майка беспокоила собственная низкорослость. Но и тут было чьими примерами утешиться: Дилан – человек невысокий, а Марк Болан и того меньше.

«В нем изменилось все»

После школы Науменко по семейной традиции поступил в Ленинградский инженерно-строительный институт. Его окончили родители и старшая сестра Таня (к слову, именно она привила ему любовь к рок-н-роллу). Но на Майке традиция оборвалась. Едва дотянув до конца первого курса, он, не дожидаясь летних экзаменов, рванул в «самоволку» – в гости к институтским друзьям из Киева. Вернулся настолько хмурым и замкнутым, что родители показали его знакомому психиатру и тот поставил диагноз «маниакально-депрессивный психоз» (сейчас это принято называть биполярным расстройством). Зная биографию Науменко, можно предположить, что если врач сгустил краски, то несильно. Но тогда диагноз был воспринят Майком и его родными как подарок, ведь он давал освобождение от службы в армии, что было очень кстати, учитывая сложные отношения с институтом, который Науменко через некоторое время и вовсе бросил.

Как новая книга о классике питерского рока Майке Науменко бросает вызов всем предыдущим

По советским понятиям это был чудовищно непрактичный шаг, ведь даже если человек не горел желанием работать по специальности, диплом позволял найти какую-нибудь синекуру. Без диплома Майку светила карьера сторожа, дворника или кочегара, причем о дополнительном заработке подпольными концертами тогда, в середине 1970-х, речи еще не шло.

Но будущую звезду рок-н-ролла такие перспективы вполне устраивали. В бытовом плане он был максимально неприхотлив. И хотя в зрелом возрасте это безразличие к быту обернулось семейной драмой, в бедной юности оно было очень кстати: Майк мало ел, обходился минимумом одежды, а сэкономленные рубли мог тратить на иностранные пластинки.

После того побега в Киев в Майке произошел внутренний переворот. Его мать Галина Флорентьевна вспоминала: «Как будто до восемнадцати лет мы знали одного человека, а после встретили другого. В нем изменилось все: характер, увлечения, взгляды, занятия».

Братья по разуму

Через институтского приятеля, колоритного неформала и тусовщика Анатолия Заверняева по прозвищу Родион, Майк познакомился с Борисом Гребенщиковым* и его кругом. Группу «Аквариум» тогда почти никто не знал, это была компания друзей, практиковавших интеллектуальные развлечения «для своих» и время от времени записывавших странные экспериментальные альбомы вроде «Притч графа Диффузора». До гимна «Рок-н-ролл мёртв» и фразы Бананана из «Ассы» «БГ* – бог, от него сияние исходит» было еще очень далеко.

Но Майк и Борис нашли друг в друге единомышленников и желанных собеседников. Обоих переполняли музыкальные знания и впечатления, оба копали глубоко, но по-настоящему обменяться накопленным интеллектуально-эстетическим богатством было не с кем. БГ* не раз иронично замечал, что среди музыкантов умных собеседников не сыщешь. Майк оказался исключением.

Единственное, в чем их взгляды не совпадали, были духовные вопросы. Религиозные поиски Гребенщикова* общеизвестны, а вот Майк был убежденным атеистом и даже бравировал этим в среде рокеров, где мистицизм, индуизм, даосизм, христианство были такой же положительной альтернативой советскому безбожию, как и подпольный рок – альтернативой официальным ВИА. Но Майка было не пронять. Он считал, что в жизни нет ничего сверхъестественного и она проста, как дважды два. А увлечения друзей эзотерикой позже высмеял в песне «Гуру из Бобруйска».

Голос из ванной

Под влиянием «Аквариума» в середине 1970-х Майк начал сочинять первые серьезные песни. Пробовал он это и раньше – у него даже были заготовлены названия для будущей группы: либо Rains, либо «Зоопарк». За вторым стояла концепция «мир – это зоопарк», которую Майк при случае развивал в пьяных компаниях.

Танцы на грани зимы: 70 лет Борису Гребенщикову

Но ранние опусы Науменко, еще до встречи с «Аквариумом», были слабы и наивны, у этого юношеского творчества не было никакой опоры. Опора появилась после общения с Гребенщиковым*, который в тот период задумал перейти от авангардистской зауми к тому, чтобы стать «русским Диланом», поющим о жизни на понятном языке. И БГ* отчасти выполнил свой план, хотя все же был склонен касаться высоких материй. А вот его младший товарищ Науменко реализовал идею разговорной, «бытовой» или «уличной» рок-поэзии на все сто.

В своей работе он ориентировался не столько на Дилана, сколько на Лу Рида, больше всех любившего репортажную конкретику текста: перечисление деталей, имен.

Первой серьезной песней, которую Майк сочинил и решил показать друзьям, была «Ода ванной комнате»:

«Ванная – место, где можно раздеться совсем донага,
Вместе с одеждой сбросить улыбки, страх и лесть.
И зеркало, твой лучший друг, плюнет тебе в глаза,
Но вода все простит и примет тебя таким, как ты есть».

Автор еще не распрямился в полный рост, но главная черта его лирики – фокус на частной жизни героя, столь неожиданный для привыкшего к коллективизму советского слушателя, – уже на месте. Присутствовала в песне и характерная для Майка легкая горечь, выдававшая в нем человека, готового скорее к неудачам, чем к победам.

Манера, в которой исполнялись ранние песни Майка, тоже прибавляла ощущения «прозаичности»: то было не совсем пение, а скорее напоминающий беседу речитатив носовым, немного гнусавым голосом. В интонациях Майка было больше философской мудрости, чем рок-н-ролльного задора.

Дело «Дрянь»

Помимо первых настоящих опытов сочинительства, тусовок и поездок на прибалтийские рок-концерты автостопом, Майк в этот период начал выступать на сцене, подыгрывая музыкантам коллективов «Союз любителей музыки рок» и «Вокально-инструментальная группировка имени Чака Берри», исполнявших классику рок-н-ролла, а также «Капитальный ремонт» и «Аквариум».

В 1978 году Гребенщиков* предложил Майку записать совместный альбом, в котором бы их песни чередовались. Так появилась запись «Все братья – сестры», сделанная за несколько летних часов на лужайке у Смольного. Сама идея альбомов, имитировавших западные виниловые пластинки, но записывавшихся и распространявшихся на бобинах для катушечных магнитофонов, в ту пору была еще нова для отечественного рока. «Братья» стал одним из первых таких опытов. Пройдет несколько лет, и распространение магнитоальбомов превратится в большую подпольную индустрию. Без нее песни питерских рокеров вряд ли бы достигли Сибири и Дальнего Востока, а творения какого-нибудь Вовы Синего из закрытого города Челябинска-70 – Москвы и Ленинграда.

Осенью 1980-го пришло время большой славы для Майка, пусть и не в самых широких кругах. На последнее в Советском Союзе могли претендовать только эстрадные артисты, да, пожалуй, еще барды вроде Высоцкого с Визбором. Науменко со своими песнями впервые выступил в Москве при поддержке музыкантов «Аквариума» на организованном критиком Артемием Троицким* концерте в Чертанове.

После этого концерта у Майка появились как горячие поклонники, так и ненавистники, говорят, дело дошло и до рукоприкладства. Перессорила всех песня «Дрянь»:

«Ты спишь с моим басистом
И играешь в бридж с моей женой.
Я все прощу ему, но скажи,
Что мне делать с тобой?
Ты – дрянь! Лишь это слово способно обидеть.
Ты – дрянь! Я не могу тебя любить
И не хочу ненавидеть».

Зацепил публику и «Пригородный блюз», начинавшийся словами «Я сижу в сортире и читаю Rolling Stone / Венечка на кухне разливает самогон». Одни были потрясены, что можно вот так без обиняков и «музыки Вивальди» рассказывать о том, что происходит между людьми, другие – до глубины души возмущены грубостью и натурализмом «нового русского рок-н-ролла». Среди последних был Андрей Макаревич*, которого Майк через пару лет припечатал в песне «Уездный город N»: «Наш молодежный герой опять затеял битву с дураками, но бьется он сам с собой». То была отсылка к популярной в то время песне «Машины времени» «Битва с дураками». Впоследствии два пионера русского рока помирились.

Свое чужое

Сегодня, когда слушателя словом «дрянь» уже не шокируешь, на первый план выходит другая проблема, связанная с песнями Майка, в 1980-е никого особо не волновавшая, – техника «творческого присвоения». Ведь «Дрянь» – это вольное переложение (с сохранением оригинального риффа) песни Лу Рида Baby face, а «Пригородный блюз» был, мягко выражаясь, навеян еще более известной композицией Subterranean Homesick Blues Дилана. И такого у Науменко более чем достаточно.

На дикой стороне: 80 лет отцу инди-рока Лу Риду

Ленинградские рокеры 1980-х вообще не стеснялись заимствовать у своих западных кумиров сюжеты, строчки, риффы, темы, будь то Гребенщиков*, игравший цитатами из Моррисона, Дилана, Патти Смит и других, или «Кино», основательно общипавшие The Cure и The Smiths. Но у Майка это было особенно заметно, настолько, что одних это сегодня провоцирует на обвинения в воровстве, а других – на рассуждения об «искусстве заимствования». Вторых все-таки больше, потому что, конечно, Майк не первый и не последний, кто делал подобное. Как, например, относиться к «Волшебнику Изумрудного города» Александра Волкова?

Брал у других литераторов Пушкин, брал Пикассо, а кинорежиссер Жан-Люк Годар даже поучал: «Проблема не в том, чтобы украсть, а в том, как ты распорядишься украденным». В этом смысле Майк распоряжался «сокровищницей рок-н-ролла» самым лучшим образом, вплавляя англо-американские строфы и риффы в до боли знакомые отечественному слушателю реалии.

Это мог быть рифф из песни Sweet Jane группы The Velvet Underground, использованный в «Сладкой N», или почти буквальный перевод Let In Bleed – композиции The Rolling Stones, которая у Майка стала называться «Если ты хочешь». Это могли быть «Старые раны», выросшие из песни Дилана It's Alright Ma (I'm Only Bleeding), или «21 Дубль» – из Dress Rehearsal Rag Леонарда Коэна, или «Сегодня ночью» – из Tonight Игги Попа. Нельзя не вспомнить и самое пространное произведение Науменко «Уездный город N», построенное по тому же принципу, что и дилановская Desolation Row: исторические персонажи и литературные герои помещаются скопом в новую абсурдную обстановку.

Это была игра эрудита, знатока рока. Майка можно сравнить с автором-синефилом, мыслящим фрагментами фильмов, а также с сотнями, тысячами художников и поэтов, работавших с библейскими сюжетами. Его Библией был западный рок, и он брал из него сюжеты и темы с такой же свободой и надеждой на то, что цитаты будут опознаны и поняты, как это делали мастера Ренессанса.

Панки и Цой

В 1981 году наконец-то воплотилась давняя мечта Майка: у него появилась собственная группа, названная, как и предполагалось, «Зоопарком». Вскоре по мотивам московских гастролей группа выпустила концертный магнитоальбом Blues de Moscou. Это были электрические варианты песен, которые годом ранее Майк зафиксировал на акустическом альбоме «Сладкая N и другие».

Сам себе режиссер: из чего Виктор Цой делал свое "Кино"

У Майка появился и особый сценический имидж вальяжного, немного циничного человека, который мало вязался с тем чопорным от застенчивости и щепетильным интеллигентом, каким знали его друзья. Но проштудировавший сотни рок-журналов Науменко хорошо понимал, что без некоторой доли театральности хорошего рок-н-ролла не бывает.

На первых порах «Зоопарк» играл так грязно, что многие считали, что это панк-рок, благо Майк в ту пору дружил с музыкантами первой советской панк-группы «Автоматические удовлетворители». Панк был тогда в СССР в новинку, и получалось, что Майк стал модным музыкантом, хотя на самом деле, в отличие от настоящих модников вроде Цоя, он был консервативен и предпочитал играть только рок-н-ролл и блюз. Многие сходятся во мнении, что «Зоопарк» – единственная чисто рок-н-ролльная группа во всем отечественном роке.

Юный Виктор Цой играл в «Удовлетворителях» на бас-гитаре, а потом начал петь свои песни. Человеком, который очень помог ему на первом этапе, был именно Майк. Отчасти это отражено в нашумевшем фильме Кирилла Серебренникова* «Лето».

Дружба с Цоем продолжилась и в середине 1980-х, когда во время усилившихся гонений на рок-музыку Майк и лидер набиравшего популярность «Кино» часто давали совместные квартирные концерты. Но через несколько лет отношения испортились. Говорят, что Цой, став героем стадионов, саркастически отзывался о старшем товарище, выбравшем путь пьянства и эскапизма. Майк, в свою очередь, не переносивший карьеристов, счел нужным заметить в интервью, данном после гибели лидера «Кино»: «Цой умело использовал людей, был холоден и расчетлив в отношениях. Мне не нравилось то, как он изменился в последние годы».

Пассивный залог

В отличие от своего главного любимца Марка Болана, Майк не был тем, кто старается казаться поэтом не от мира сего, а на деле ведет бизнес железной хваткой. Он действительно не умел и не хотел быть расчетливым. Мечтая о жизни рок-звезды, он предпочитал плыть по течению, отказываясь пальцем о палец ударить ради продвижения своего творчества или саморекламы. Ему бы никогда не пришло в голову пригласить домой фотографа ради модной фотосессии, а, к примеру, Гребенщиков* делал это регулярно.

И долгое время течение несло его куда надо. В начале 1980-х «Зоопарк» стал одной из главных групп недавно образованного Ленинградского рок-клуба. По инициативе легендарного энтузиаста звукозаписи Андрея Тропилло команда Майка произвела на свет два классических альбома – «Уездный город N» (1983) и «Белая полоса» (1984). Последний, когда началась перестройка, был выпущен фирмой «Мелодия» огромным тиражом.

Бит-квартет «Секрет», который советское телевидение почему-то любило больше остальных ленинградских групп, активно популяризировал две песни Майка – «Мажорный рок-н-ролл» и «Буги-вуги каждый день».

У Майка были жена Наташа, сын Женя и своя «нора» в Наташиной комнате в коммуналке на Лиговке. Чтобы далеко не ходить, в той же коммунальной квартире поселился и гитарист «Зоопарка» Александр Храбунов. Когда в конце 1980-х финансовые дела у Майка пошли на лад, жена завела разговор о том, что жилищные условия пора менять, но, для того чтобы это произошло, надо было прилагать какие-то усилия, а напрягаться Майк не хотел.

Не хотел он и общаться с чудом попавшей в питерскую рок-тусовку молодой американкой Джоанной Стингрей. Казалось бы, кто, как не Майк, мог бы поговорить с ней на отличном английском языке, но Науменко заподозрил в ней агента то ли ЦРУ, то ли КГБ. Когда Стингрей собирала записи для выпущенного в Штатах сборника ленинградских рок-групп Red Wave (1986), Майк свои песни отдавать не захотел.

Опасные гастроли

Зато пластинка «Мелодии» увеличила советскую аудиторию «Зоопарка» в разы. Особенно группу полюбили в регионах – за доходчивость, отсутствие вычурности и прямоту высказывания. В некоторых городах возникли свои «Зоопарки», например «Чайф» в Свердловске. В конце 1980-х группа Майка не вылезала из гастролей. Вроде бы вот она, долгожданная слава, но к этому времени у звезды рок-н-ролла появилось несколько серьезных проблем.

Во-первых, Майк почти перестал писать новые песни. Сегодня это не выглядит проблемой: многие артисты десятилетиями гастролируют с одной заезженной пластинкой, но в те честные и по-хорошему наивные времена заявляться два года подряд в один город с одной и той же программой считалось неуважением к публике. Тем более что друзья-конкуренты из Ленинградского рок-клуба фонтанировали свежими идеями.

Главной пропагандистке русского рока в США исполнилось 60 лет

Во-вторых, Майк стал много пить. Алкоголь из атрибута дружеских посиделок превратился в ежедневную анестезию, которой музыкант отгораживался от мира, требовавшего от него каких-то песен, действий, предприимчивости. Несмотря на горбачевский сухой закон, в спиртном недостатка не было: его чуть ли не ящиками несли в коммуналку к лидеру «Зоопарка» поклонники, раздобывшие адрес кумира и считавшие, что он обязан пропустить в их компании стакан-другой.

Науменко словно потерял интерес к сколько-нибудь активной жизни, и течение медленно несло его в стоячие воды. Вокруг шумела перестройка, перед рок-музыкантами открывались небывалые возможности, Гребенщиков* и вовсе отправился в Америку, но Майк, если не гастролировал, лежал на диване в своей комнате с бутылкой, глядя в телевизор. А если гастролировал – пил еще больше.

Обломов-рок

Можно решить, что отцу русского рок-н-ролла в некотором роде пристало скорее лежать на печи, а не суетиться, подобно гончаровскому Штольцу, и это был бы неплохой образ, если бы история Майка не закончилась так трагично.

Возможно, всему виной был тот самый маниакально-депрессивный психоз, найденный у Михаила в 18 лет. А может, и что-то иное. Но, когда мечта всей жизни началась сбываться, Науменко принялся изо всех сил саботировать ее.

Уже в 1987 году на фестивале в Подольске Майк выглядел опухшим и обрюзгшим. Дальше было только хуже. Все чаще на концертах он забывал слова собственных песен. После микроинсульта у него стала плохо работать правая рука. Лечиться Майк отказывался. По словам барабанщика «Зоопарка» Валерия Кириллова, на все дружеские предупреждения «Майк, сдохнешь же» музыкант отвечал: «А я этого хочу, я к этому иду».

«Майка погубило то, что он жил как живется. Это было его проповедью, его музыкой, его философией. И он пил как пьется, ел как естся, и ничего не делал для того, чтобы спасти жизнь и поверить в Бога. Он не искал Бога, и это его погубило, на мой взгляд», – считал друг музыканта, питерский коллекционер и битломан Коля Васин.

«Рок-н-ролл мёртв»

В начале 1991 года, устав от пьянства и неустроенности, от него ушла жена. Майк увеличил объемы потребляемого спиртного, страдал. Публика ожидала увидеть «Зоопарк» на концерте в честь 10-летия Ленинградского рок-клуба, но Майк решил не предпринимать ничего по этому поводу. И все же друзья из «Аквариума» вытащили его одного, без группы, на сцену и все вместе – довольно лихо и, как оказалось, на прощание – исполнили «Пригородный блюз».

Несколько песен Майком во второй половине 1980-х все-таки было написано, в том числе «Выстрелы», одна из самых сильных его вещей. Но на полноценную программу их явно не хватало. Незадолго до смерти Науменко уверял друзей, что снова начал писать и скоро грядет возрождение группы. По словам Гребенщикова*, которому Майк читал свои новые тексты, впечатление они производили удручающее.

27 августа 1991 года Майка нашли лежащим на полу в коридоре коммуналки. Его подняли и проводили в комнату, где он к вечеру умер от кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа, а оно, в свою очередь, произошло от падения навзничь.

Несмотря на то что Науменко жил так, что гибель могла прийти и раньше, она все равно стала шоком для друзей и тех, кто ценил его музыку. Ему было 36, и все ждали, что Майк оклемается и вернется в строй с новыми песнями.

За год до него погиб Цой, а еще раньше Александр Башлачёв, но «ни одна смерть не потрясла меня так, как смерть Майка, – признавался писатель и рок-критик Александр Житинский. – С его уходом рок-н-ролл во мне кончился».

Само время ухода Майка из этого мира кажется символичным. Только что отгремел августовский путч, большая страна готовилась распасться на части. Наступала эпоха хищного капитализма и деловых людей, и неделовой, щепетильный Майк этой новой эпохе был органически чужд.

Получается, что позиция, обозначенная им в песне «Сидя на белой полосе», не была художественным преувеличением. Герой песни говорит, что хотел бы всю жизнь просидеть посреди дороги, на белой разделительной полосе. Даже не на природе, а посреди городской сутолоки, но при этом совершенно отдельно от нее:

«Мне недоступна вся ваша спешка,
Мне непонятен ваш ажиотаж,
Я не вижу причин суетиться,
Я не знаю, зачем входить в раж».

Именно так и прожил свою жизнь Майк Науменко, звезда рок-н-ролла.

* Борис Гребенщиков, Андрей Макаревич, Артемий Троицкий и Кирилл Серебренников включены в списки иноагентов.