Сейчас уже нет смысла гадать, возможны ли были тогда иные варианты. Главное, что с тех пор основополагающим стал постулат, зафиксированный в Парижской хартии: «Мы полностью признаем свободу государств выбирать способ обеспечения своей собственной безопасности». Это означало, что теперь каждая европейская страна имеет право вступать в любые военно-политические альянсы. Впрочем, после 1991 года вступить можно было только в Североатлантический блок – других в Европе не осталось. То, что сама НАТО попала в ловушку, стало понятно значительно позднее. Автоматическое и, как считалось, беспроблемное расширение альянса было политико-идеологическим предприятием, а собственно военный аспект играл второстепенную роль. Новые государства–члены мало что могли добавить к боеготовности блока. А сам альянс не очень-то предполагал, что Пятую статью договора о коллективной обороне придется на деле применять ко всем вновь вступившим государствам. То есть формально это подразумевалось само собой, но едва ли кто-то в Вашингтоне или западноевропейских столицах всерьез рассчитывал, что им придется начинать войну с Россией, защищая Латвию или Словакию. Это просто не рассматривалось в качестве вероятного сценария.

С одной стороны, существовали туманные представления о вхождении России в некую общую конфигурацию безопасности. Впрочем, как она могла бы выглядеть на практике, никто никогда не продумывал, все ограничивалось абстрактными политическими рассуждениями на фоне приема в НАТО новых стран–членов. С другой стороны, Российская Федерация в первое десятилетие своего существования была столь зависима от внешних партнеров, что они были уверены: даже если угроза возникнет, ее можно будет купировать невоенными способами, а восстановление страны до уровня самодостаточности займет многие годы.

По дороге к светлому будущему: конкуренция и взаимосвязанность на мировой арене

С такими установками любые попытки России договориться о юридических гарантиях безопасности были обречены иметь очень ограниченный успех, поскольку все ее предложения – искренние или не очень – подразумевали, что НАТО откажется от принципа, согласно которому последнее слово всегда остается за ней. Для альянса это было неприемлемо. Там полагали, что НАТО может учитывать или не учитывать чьи-то еще интересы, но не ставить их на столь же значимое место, как собственные. Ну и несущая мантра всего периода с 1990-х по 2010-е: никто из внешних игроков не может иметь права вето в вопросе построения отношений НАТО и желающих к ней присоединиться.

На деле, конечно, ограничители были. Битва за формулировки на бухарестском саммите НАТО в 2008 году, когда Германия и Франция отбили настойчивые попытки США одобрить План действий по членству для Грузии и Украины, была обусловлена именно боязнью резкого ответа Москвы. Но тогдашний компромисс лишь загнал ситуацию еще глубже в тупик. ПДЧ не дали, зато в итоговом документе было однозначно сказано, что когда-нибудь эти две страны войдут в альянс. Без всяких оговорок.

На дипломатическом уровне Кремль уверяли, что это просто декларация – дескать, никто никогда не примет Украину и Грузию в НАТО, чистый политес, все всё понимают и т.д. Но признаваемое почти официально двоемыслие превращало военно-политические и дипломатические отношения в трясину, подрывало сами основы доверия. Усугублялось это все еще и тем, что помимо НАТО имеется Европейский союз. Организация вроде бы с НАТО никак не связанная, но составляющая с ней единый евроатлантический каркас с почти совпадающим членством. Столкновение 2014 года после Евромайдана окончательно нивелировало политические границы между разными европейскими структурами.

Сегодня все более запутанная и невнятная ситуация осложняется внутренними процессами, идущими и в большинстве европейских стран, и в Соединенных Штатах, и в России, и на Украине, и в других государствах восточной периферии Европы. Эти процессы способны нарушить стратегические калькуляции грандов, полагающих, что они ведут расчетливую игру. Хотя, кажется, гранды считают, что такую игру ведет их оппонент, а сами они только реагируют. Обстановка складывается опасная из-за утраты общего понимания, что происходит.

Спустя тридцать лет после начала новой эпохи в Москве, кажется, пришли к выводу, что поддержание прежней системы умолчаний и сигналов становится непродуктивным и ведет только к углублению кризиса. Когда Владимир Путин, выступая 18 ноября в МИДе, поручил министру Лаврову добиться от западных партнеров «предоставления России серьезных долгосрочных гарантий обеспечения нашей безопасности на этом направлении», речь, вероятно, шла не об очередном рамочном документе в духе того, что предлагались в нулевые годы. По сути, говорить нужно об отказе от того самого принципа «страна может выбирать себе любой альянс, и это только ее дело». Для классической геополитики баланса сил этот принцип – нонсенс, однако в последние десятилетия все привыкли считать его аксиомой. Сейчас такой подход себя исчерпал. Но создать новую рамку исключительно политико-дипломатическими переговорами, кажется, не получится.

50 оттенков "серой зоны"

Возвращаясь к ловушке расширения НАТО: наступил момент, когда считавшийся теоретическим вопрос о военных гарантиях новым странам может стать насущным. Трудно поверить, что кошмарные сценарии, которыми пугают старших товарищей младшие – Путин захочет проверить НАТО на вшивость и нападет на Прибалтику или Польшу, – обернутся явью. Представляется, что в Москве больше уважают альянс, чем в Риге или Таллине, и не сомневаются, что он выполнит свои обязательства. Но когда вопрос касается стран, в альянс не входящих, однако ведущих себя так, словно это упущение должно быть вот-вот исправлено, риск силового столкновения растет.

Проблема, которая привела к российско-грузинской войне в 2008 году, может возникнуть снова. Отсутствие формальных гарантий со стороны НАТО в сочетании с политико-идеологическим, а отчасти и военным накачиванием лояльных партнеров – ситуация бесконечной «серой зоны». Когда Путин говорит о «напряжении», которое надо поддерживать, он имеет в виду постоянное напоминание: неаккуратность в этой зоне чревата худшими последствиями.

Обострение в Восточной Европе – сигнал того, что базовый принцип обустройства пространства безопасности, заложенный тридцать лет назад, больше не работает. Расширение НАТО сформировало военно-политический ландшафт, в котором мы сейчас живем. Сохранение такой перспективы чревато обострением, отказ же требует кардинального пересмотра системы представлений. Ревизии и утверждения системы «красных линий». Например, возвращения понятию «финляндизация» позитивного смысла, какой оно имело в годы холодной войны. После нее оно стало практически ругательством. Но всё меняется.

Автор – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель Совета по внешней и оборонной политике (СВОП)