Архивная публикация 2006 года: "Галопом по России"
Посмотреть, хотя бы мельком, на родную страну, почувствовать Россию, раскинувшуюся на 9 часовых поясах, — такую задачу поставили перед собой корреспонденты «Профиля», сев в рамках акции РЖД «Окно в Россию» в вагон, отправившийся из Калининграда во Владивосток.
Заграница к нам приходит
Александр Анатольевич — проводник вагона Калининград—Владивосток — махнул желтым флажком, состав тронулся и под звуки «Прощания славянки» пополз из Калининграда. Дежурная по вокзалу долго смотрела нам вслед. Поезд идет транзитом через Литву, а в нашем билете уже написано о праве на транзитный проезд через территорию Литовской Республики. Выходить на заграничной земле нам запрещено. Поэтому заграница сама является к нам в поезд. Заграница вежлива, терпелива, одета в красивую форму. Заграницу зовут Эльвира. Эльвира Баубиене — литовский консул. У нее все пассажиры получат транзитные визы.
По просьбе калининградских властей, литовцы упростили анкеты, но эти «неграмотные» русские находят, на чем споткнуться.
— Пишите разборчивее! Да нет, бабушка, не надо вспоминать домашний адрес родителей, тем более что они уже давно умерли. Это графа вообще-то для детей...
Наконец, визы есть у всех пассажиров. Эльвира улыбается детям, гладит собаку, кивает ее хозяйке и покидает нас навсегда. Еще немного — и вот пограничный город Шталлупенен. А по-нашему — Нестеров. Пункт досмотра пассажирских поездов, таможня. А до Литвы — 14 км. Бывший немецкий город обрел имя Героя Советского Союза Кузьмы Нестерова. Так же назвали и тепловоз в Калининграде. У героя Нестерова настроение так себе.
— Нет. Нельзя. Из купе не выходить. Не снимать. Кто такие?! Уберите камеру.
На время стоянки по обеим сторонам вагона — наши пограничники. Пассажиры-арестанты робко выглядывают из окон. Платформа пуста. Холодно. Но, ура, поезд тихо тронулся и побежал из России в Литву. В вагоне раздается голос проводника:
— Приготовиться к проверке документов!
Это верный знак для пассажиров плацкарты тут же броситься в туалет. Документы проверяют долго, туалеты будут закрыты, и так на всех стоянках. А вот мы уже на станции Кибартай. Задолго до нас здесь останавливался В.И.Ленин, следуя в опломбированном вагоне в Петроград делать революцию. А еще в Кибартае жил художник Левитан. А сейчас здесь проводят фитосанитарный и ветеринарный контроль пассажиров.
Литовские пограничники «пробивают» визу хитрой машинкой, которая во время акта вызванивает канареечные трели. Все пассажиры спокойны, только одна женщина накрывает лежащую рядом собачку курткой, потому что у собачки нет ветеринарной книжки. Умный пес прикидывается ветошью и дышит сквозь капюшон. В Кибартае на наш поезд устанавливаются специальные датчики слежения. Литовские власти смогут контролировать наш маршрут прямо через космос. Задержки в пути, непредвиденные остановки — короче, с рельс не свернешь. В Вильнюсе нам разрешают выйти на платформу. Но дяденька, проверяющий тормоза под вагоном, советует нам отойти подальше
— А то сдую вас, — грозит он.
Виза у нас транзитная, стоять на платформе вообще-то нельзя. Литва недоступна, как морковка на веревочке. В Кене с поезда снимут специальные электронные датчики, чисто по-ленински пломбирующие двери вагонов, и отпустят нас в Белоруссию. На станции Гудогай веселые белорусские пограничники пообещают конфисковать всю нашу фотоаппаратуру, а один из них, обнаружив нелегальную собаку на полке соседнего вагона, просто, по-братски, отнимет у ее хозяйки триста рублей. Российских.
Местные гудогайские старушки призывно машут сумками с блинчиками (по десять опять же наших рублей за штуку). Но пограничная сетка-рабица не пускает нас к еде.
Санкт-Петербург Он встречает нас свинцовым небом. Здесь мой дед потерял от голода все зубы и волосы. Вывозил из-под огня подбитую технику, чинил ее и ехал за новой. Все девятьсот дней блокады. Возможно, поэтому я подсознательно боюсь этого города.
Питер не может простить России утерянного статуса столицы.
Как любой юноша, обделенный всеобщим вниманием, Петербург обижен. Причем обижен на всех. Держится особняком, демонстративно отвернувшись к Балтийскому морю.
Еду в маршрутке по Лиговке. Рядом сидит ослепительной красоты девушка. «Газель» летит на всех парусах к площади Восстания. Как человек из другого мира, боюсь проскочить мимо вокзала.
— Сударыня, мне надо у Московского выйти. Подскажите, пожалуйста, когда будем подъезжать.
Надменный взгляд ледяных серых глаз.
— Вам еще ехать и ехать.
Все внимание валькирии приковано к рисунку на собственных остроотточенных ноготках.
Вообще, Питер поражает тем, как в нем прижились такие открытые и искренние провинциалы, как, например, Юрий Шевчук.
На тротуаре Невского останавливаюсь посмотреть на богатую архитектуру. Моментально вокруг образовывается пустое пространство. Спиной чувствую взгляды:
— Приезжий, турист, провинциал...
Неудивительно, что здесь, по крайней мере в центре, гораздо меньше кавказцев, чем где бы то ни было. Это вам не розовощекая Москва, где запросто можно громко перекрикиваться по-азербайджански. Такие проделки в Северной столице будут моментально пресечены молчаливой стеной отчуждения. Знаменитые на всю Россию питерские скины — плоть от плоти этого города. Такие же серые...
Единственное место, где приезжий может ощущать себя в Питере на все сто комфортно, — это вокзалы, особенно Московский. Там все такие же, как и он, — дурацкие и незамутненные.
Питер — ослепительно красив, блистателен, горд и неприступен. А еще он молод и потому спесив.
Ярославль
Это город-медведь. Когда-то это был дикий и серьезный зверь, свивший свою берлогу при слиянии Волги и Которосли аж в 1010 году.
Времена прошли, и то, что было твердыней пятьсот лет назад, стало музеем-заповедником в полном смысле этого слова. На гербе города красуется медведь с секирой.
Это суженый восемнадцатилетней девушки Маши, которой просто не за кого больше выйти.
— Ну как нам ее женить? — жалуется слегка нетрезвая женщина-смотритель. — Все медведи вокруг — алкоголики. Русский-то народ добрый, вот и подносят. А медведь-то, он хуже чукчи, и отказать не моги, и спивается быстрее.
В этот момент Маша высовывает лапу из клетки и устрашающего вида когтем накалывает сладкий перец. Добыча аккуратно подносится к лицу.
Пасть у Маши мало чем уступает крокодиловой. Одним ударом левой она вполне может снести голову матерому лосю.
Маша съедает перец очень аккуратно. Сначала мякоть, затем ароматные семечки, потом сердцевина, ну и наконец брезгливо отбрасывается плодоножка.
Съев лакомство, Мария смотрит на шпиль ближайшей крепостной башни.
В металлической будке, выкрашенной в зеленый цвет, давно устроена берлога. Скоро медведица заляжет в спячку. По неумолимому закону природы этой зимой Маша хочет родить там пару медвежат.
В который раз она смотрит на воинственного медведя с секирой в лапах, а он, стоя на страже города уже десять веков, все никак не может спуститься к ней хотя бы на час, дабы подарить радость материнства.
Нижний Новгород
Он открывается очень и очень нехотя. Судите сами: чтобы подняться над Нижним Посадом, надо пройти километра три над высоким берегом Оки. Высота его в среднем составляет около 300 метров над уровнем воды. Так что если захочешь увидеть город, придется лезть наверх минимум километр. Можно, конечно, ехать на автомобиле, но это скучно. К тому же, если ехать на машине, нет того ощущения пространства, которое открывается пешему путнику.
Весь город со всеми его концами не так интересен, как старая его часть.
Первое, что впечатляет, — это кремль, башни которого плывут, взлетев тоже метров на 300 над городом. Эти фортификации создавались в начале XVI века, а посему кардинально отличаются от пряничных ограждений московской «твердыни».
Вал здесь не насыпной, а природный. Руками человеческими такой создать трудно. Когда стоишь под стеной кремля, кажется, что ты на вершине небоскреба. Из-под стенного забрала вид еще страшней. Под стены Нижнего Новгорода с целью взять его могли подходить только безумцы. Впрочем, его после строительства стен так толком ни разу и не штурмовали.
Та сторона кремля, что не защищена глубоким обрывом, ощеривалась на супостата без малого десятком башен, в которых заложено по полтора десятка пищальных бойниц.
Картечь из этих орудий одним только залпом выносила в паштет около тысячи единиц пехоты и кавалерии.
В Средние века Нижний стоял крепко. Эту традицию он продолжил и в Великую Отечественную. Танки, бронемашины, артиллерийские установки, полковые минометы, «катюши» — чего только не производилось здесь для Победы...
И вот мы победили. Оружие победы стоит под кремлевской стеной, по нему ползают дети. Старые стены хоть и восстанавливаются по мере сил, но все же имеют провал в том самом месте, где его иметь, по законам фортификации, недопустимо.
Нижний перестал быть городом воинов, перестал быть городом купцов.
Вряд ли он станет городом духовенства, как Сергиев Посад, или крупнейшим культурным центром, как Суздаль.
Промышленность и торговля только портят этого красавца. В наших глазах он должен остаться эдаким родовитым Дон Жуаном, обнимающим сразу двух красавиц — Оку и Волгу.
Казань
Казань красива настолько, что за ее красоту, по-моему, можно отдать жизнь. Эта девушка не настолько доступна, что каждый может обладать ею, но настолько жива и привлекательна, что мало кто может отвести от нее взгляд и перестать любоваться ею.
Каждая улочка старого города, каждый дом (в последнее время и татарские слободы не составляют исключения) настолько красивы, что коренные казанцы ревнуют.
— У нас здесь есть ученые, — смеется шепотом Саша, выходец из старой русской купеческой семьи, — которые доказали, что Казани тысяча лет. Местный пролетариат воспринял юбилей сурово. Если надо пить, то нас не остановишь. А вот мне смешно. Здесь же что главное — чтоб под юбилей денег побольше прислали, историческая правда — на последнем месте.
Если бы мы озвучили Сашину фамилию, то остались бы от этого козлика только рожки да ножки. А вообще-то Саша умней всех татарских властей, хотя умнее их (поверьте на слово, таких бы управителей нам в Центральную Россию!) нигде не сыскать.
Тем не менее этой девушке хочется только молодиться и молодиться. Всякие же упоминания о возрасте этой красавицы звучат в ее ушах как хамство.
Несмотря на все старания ученых, Казань выглядит такой свежей, что там остались моя рука и мое сердце...
Дальше нас ждут Ижевск и города Урала.
Продолжение в следующем номере «Профиля»
Посмотреть, хотя бы мельком, на родную страну, почувствовать Россию, раскинувшуюся на 9 часовых поясах, — такую задачу поставили перед собой корреспонденты «Профиля», сев в рамках акции РЖД «Окно в Россию» в вагон, отправившийся из Калининграда во Владивосток.
Заграница к нам приходит
Александр Анатольевич — проводник вагона Калининград—Владивосток — махнул желтым флажком, состав тронулся и под звуки «Прощания славянки» пополз из Калининграда. Дежурная по вокзалу долго смотрела нам вслед. Поезд идет транзитом через Литву, а в нашем билете уже написано о праве на транзитный проезд через территорию Литовской Республики. Выходить на заграничной земле нам запрещено. Поэтому заграница сама является к нам в поезд. Заграница вежлива, терпелива, одета в красивую форму. Заграницу зовут Эльвира. Эльвира Баубиене — литовский консул. У нее все пассажиры получат транзитные визы.
По просьбе калининградских властей, литовцы упростили анкеты, но эти «неграмотные» русские находят, на чем споткнуться.
— Пишите разборчивее! Да нет, бабушка, не надо вспоминать домашний адрес родителей, тем более что они уже давно умерли. Это графа вообще-то для детей...
Наконец, визы есть у всех пассажиров. Эльвира улыбается детям, гладит собаку, кивает ее хозяйке и покидает нас навсегда. Еще немного — и вот пограничный город Шталлупенен. А по-нашему — Нестеров. Пункт досмотра пассажирских поездов, таможня. А до Литвы — 14 км. Бывший немецкий город обрел имя Героя Советского Союза Кузьмы Нестерова. Так же назвали и тепловоз в Калининграде. У героя Нестерова настроение так себе.
— Нет. Нельзя. Из купе не выходить. Не снимать. Кто такие?! Уберите камеру.
На время стоянки по обеим сторонам вагона — наши пограничники. Пассажиры-арестанты робко выглядывают из окон. Платформа пуста. Холодно. Но, ура, поезд тихо тронулся и побежал из России в Литву. В вагоне раздается голос проводника:
— Приготовиться к проверке документов!
Это верный знак для пассажиров плацкарты тут же броситься в туалет. Документы проверяют долго, туалеты будут закрыты, и так на всех стоянках. А вот мы уже на станции Кибартай. Задолго до нас здесь останавливался В.И.Ленин, следуя в опломбированном вагоне в Петроград делать революцию. А еще в Кибартае жил художник Левитан. А сейчас здесь проводят фитосанитарный и ветеринарный контроль пассажиров.
Литовские пограничники «пробивают» визу хитрой машинкой, которая во время акта вызванивает канареечные трели. Все пассажиры спокойны, только одна женщина накрывает лежащую рядом собачку курткой, потому что у собачки нет ветеринарной книжки. Умный пес прикидывается ветошью и дышит сквозь капюшон. В Кибартае на наш поезд устанавливаются специальные датчики слежения. Литовские власти смогут контролировать наш маршрут прямо через космос. Задержки в пути, непредвиденные остановки — короче, с рельс не свернешь. В Вильнюсе нам разрешают выйти на платформу. Но дяденька, проверяющий тормоза под вагоном, советует нам отойти подальше
— А то сдую вас, — грозит он.
Виза у нас транзитная, стоять на платформе вообще-то нельзя. Литва недоступна, как морковка на веревочке. В Кене с поезда снимут специальные электронные датчики, чисто по-ленински пломбирующие двери вагонов, и отпустят нас в Белоруссию. На станции Гудогай веселые белорусские пограничники пообещают конфисковать всю нашу фотоаппаратуру, а один из них, обнаружив нелегальную собаку на полке соседнего вагона, просто, по-братски, отнимет у ее хозяйки триста рублей. Российских.
Местные гудогайские старушки призывно машут сумками с блинчиками (по десять опять же наших рублей за штуку). Но пограничная сетка-рабица не пускает нас к еде.
Санкт-Петербург Он встречает нас свинцовым небом. Здесь мой дед потерял от голода все зубы и волосы. Вывозил из-под огня подбитую технику, чинил ее и ехал за новой. Все девятьсот дней блокады. Возможно, поэтому я подсознательно боюсь этого города.
Питер не может простить России утерянного статуса столицы.
Как любой юноша, обделенный всеобщим вниманием, Петербург обижен. Причем обижен на всех. Держится особняком, демонстративно отвернувшись к Балтийскому морю.
Еду в маршрутке по Лиговке. Рядом сидит ослепительной красоты девушка. «Газель» летит на всех парусах к площади Восстания. Как человек из другого мира, боюсь проскочить мимо вокзала.
— Сударыня, мне надо у Московского выйти. Подскажите, пожалуйста, когда будем подъезжать.
Надменный взгляд ледяных серых глаз.
— Вам еще ехать и ехать.
Все внимание валькирии приковано к рисунку на собственных остроотточенных ноготках.
Вообще, Питер поражает тем, как в нем прижились такие открытые и искренние провинциалы, как, например, Юрий Шевчук.
На тротуаре Невского останавливаюсь посмотреть на богатую архитектуру. Моментально вокруг образовывается пустое пространство. Спиной чувствую взгляды:
— Приезжий, турист, провинциал...
Неудивительно, что здесь, по крайней мере в центре, гораздо меньше кавказцев, чем где бы то ни было. Это вам не розовощекая Москва, где запросто можно громко перекрикиваться по-азербайджански. Такие проделки в Северной столице будут моментально пресечены молчаливой стеной отчуждения. Знаменитые на всю Россию питерские скины — плоть от плоти этого города. Такие же серые...
Единственное место, где приезжий может ощущать себя в Питере на все сто комфортно, — это вокзалы, особенно Московский. Там все такие же, как и он, — дурацкие и незамутненные.
Питер — ослепительно красив, блистателен, горд и неприступен. А еще он молод и потому спесив.
Ярославль
Это город-медведь. Когда-то это был дикий и серьезный зверь, свивший свою берлогу при слиянии Волги и Которосли аж в 1010 году.
Времена прошли, и то, что было твердыней пятьсот лет назад, стало музеем-заповедником в полном смысле этого слова. На гербе города красуется медведь с секирой.
Это суженый восемнадцатилетней девушки Маши, которой просто не за кого больше выйти.
— Ну как нам ее женить? — жалуется слегка нетрезвая женщина-смотритель. — Все медведи вокруг — алкоголики. Русский-то народ добрый, вот и подносят. А медведь-то, он хуже чукчи, и отказать не моги, и спивается быстрее.
В этот момент Маша высовывает лапу из клетки и устрашающего вида когтем накалывает сладкий перец. Добыча аккуратно подносится к лицу.
Пасть у Маши мало чем уступает крокодиловой. Одним ударом левой она вполне может снести голову матерому лосю.
Маша съедает перец очень аккуратно. Сначала мякоть, затем ароматные семечки, потом сердцевина, ну и наконец брезгливо отбрасывается плодоножка.
Съев лакомство, Мария смотрит на шпиль ближайшей крепостной башни.
В металлической будке, выкрашенной в зеленый цвет, давно устроена берлога. Скоро медведица заляжет в спячку. По неумолимому закону природы этой зимой Маша хочет родить там пару медвежат.
В который раз она смотрит на воинственного медведя с секирой в лапах, а он, стоя на страже города уже десять веков, все никак не может спуститься к ней хотя бы на час, дабы подарить радость материнства.
Нижний Новгород
Он открывается очень и очень нехотя. Судите сами: чтобы подняться над Нижним Посадом, надо пройти километра три над высоким берегом Оки. Высота его в среднем составляет около 300 метров над уровнем воды. Так что если захочешь увидеть город, придется лезть наверх минимум километр. Можно, конечно, ехать на автомобиле, но это скучно. К тому же, если ехать на машине, нет того ощущения пространства, которое открывается пешему путнику.
Весь город со всеми его концами не так интересен, как старая его часть.
Первое, что впечатляет, — это кремль, башни которого плывут, взлетев тоже метров на 300 над городом. Эти фортификации создавались в начале XVI века, а посему кардинально отличаются от пряничных ограждений московской «твердыни».
Вал здесь не насыпной, а природный. Руками человеческими такой создать трудно. Когда стоишь под стеной кремля, кажется, что ты на вершине небоскреба. Из-под стенного забрала вид еще страшней. Под стены Нижнего Новгорода с целью взять его могли подходить только безумцы. Впрочем, его после строительства стен так толком ни разу и не штурмовали.
Та сторона кремля, что не защищена глубоким обрывом, ощеривалась на супостата без малого десятком башен, в которых заложено по полтора десятка пищальных бойниц.
Картечь из этих орудий одним только залпом выносила в паштет около тысячи единиц пехоты и кавалерии.
В Средние века Нижний стоял крепко. Эту традицию он продолжил и в Великую Отечественную. Танки, бронемашины, артиллерийские установки, полковые минометы, «катюши» — чего только не производилось здесь для Победы...
И вот мы победили. Оружие победы стоит под кремлевской стеной, по нему ползают дети. Старые стены хоть и восстанавливаются по мере сил, но все же имеют провал в том самом месте, где его иметь, по законам фортификации, недопустимо.
Нижний перестал быть городом воинов, перестал быть городом купцов.
Вряд ли он станет городом духовенства, как Сергиев Посад, или крупнейшим культурным центром, как Суздаль.
Промышленность и торговля только портят этого красавца. В наших глазах он должен остаться эдаким родовитым Дон Жуаном, обнимающим сразу двух красавиц — Оку и Волгу.
Казань
Казань красива настолько, что за ее красоту, по-моему, можно отдать жизнь. Эта девушка не настолько доступна, что каждый может обладать ею, но настолько жива и привлекательна, что мало кто может отвести от нее взгляд и перестать любоваться ею.
Каждая улочка старого города, каждый дом (в последнее время и татарские слободы не составляют исключения) настолько красивы, что коренные казанцы ревнуют.
— У нас здесь есть ученые, — смеется шепотом Саша, выходец из старой русской купеческой семьи, — которые доказали, что Казани тысяча лет. Местный пролетариат воспринял юбилей сурово. Если надо пить, то нас не остановишь. А вот мне смешно. Здесь же что главное — чтоб под юбилей денег побольше прислали, историческая правда — на последнем месте.
Если бы мы озвучили Сашину фамилию, то остались бы от этого козлика только рожки да ножки. А вообще-то Саша умней всех татарских властей, хотя умнее их (поверьте на слово, таких бы управителей нам в Центральную Россию!) нигде не сыскать.
Тем не менее этой девушке хочется только молодиться и молодиться. Всякие же упоминания о возрасте этой красавицы звучат в ее ушах как хамство.
Несмотря на все старания ученых, Казань выглядит такой свежей, что там остались моя рука и мое сердце...
Дальше нас ждут Ижевск и города Урала.
Продолжение в следующем номере «Профиля»
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
