Архивная публикация 2007 года: "Грамматика добра"
Нужно ли ребенка учить тому, что хорошо и что плохо? Или чувство морали у него врожденное? Необычный союз философов права, исследователей поведения приматов и нейрофизиологов надеется, что нашел корни морали.Когда Элиот рассказывал о том, сколько всего произошло после того, как у него атрофировалось чувство этики, на лице у него не дрогнул ни единый мускул. Обязанности аудитора он перестал выполнять так, как полагалось, и его уволили.
Относиться к собственной жене с уважением он не мог, и она, изнервничавшись, бросила его. Двое его детей стали ему безразличны — они прекратили с ним общаться. Связавшись с проходимцами, он потерял все деньги и имущество.
Сейчас Элиоту за пятьдесят, он живет на социальное пособие. От него дурно пахнет, и по виду он человек запущенный. Но от грусти или одиночества он не страдает.
Причиной перерождения Элиота стала мозговая опухоль, которая начала бурно расти 20 лет назад. Новообразование начало ощущаться, когда достигло размеров детского кулака. Опухоль давила на передние доли мозга справа и слева и разрушала в этом месте нервную ткань. Опухоль и отмершие участки ткани удалили.
Интеллект и память сохранились, но в остальном Элиот стал другим человеком. Его собственная судьба теперь ему безразлична, он перестал ее воспринимать. Он глух и слеп к ощущениям других — их он просто пугает тем, что совершенно не чувствует дистанции общения. Впечатление такое, будто Элиот разучился вести себя среди людей.
Все это привело к тому, что он стал пациентом 27-летнего нейрофизиолога Михаэля Кёнигса. Молодой исследователь решил выяснить, «насколько необходимы чувства для моральных оценок».
Для своего уникального исследования Кёнигс помимо Элиота изучал еще пятерых пациентов с похожими повреждениями мозга и отклонениями в поведении. Пытаясь понять природу морали, ученые в прошлом ставили нормальных испытуемых в ситуации этического выбора. А в этом случае в такие ситуации помещались люди, утратившие эмоциональность. Проводя индивидуальные интервью в комнате без окон университетской клиники в Айова-Сити, Кёнигс задавал испытуемым один и тот же вопрос: как вы повели бы себя в следующих ситуациях, требующих принятия решения?
Сценарий 1. Неуправляемый вагон мчится по рельсам, грозя задавить пятерых рабочих-путейцев. Их можно спасти, если перевести стрелку. Однако это будет стоить жизни человеку, находящемуся на другом пути. Правда, ему одному. Но вагон его раздавит. Стали бы вы переводить стрелку?
Да — лучше пожертвовать одной жизнью, нежели обрекать на смерть пятерых. Так большинство людей решают эту «задачу с путейцами». Такой результат исследователи получают при опросах тысяч здоровых испытуемых. При этом не играет роли, идет ли речь об атеистах или верующих, детях или взрослых, женщинах или мужчинах, рабочих или выпускниках университетов, китайцах или американцах — все они «переводят стрелку».
Сценарий 2. Готовы ли вы были бы столкнуть с моста на пути человека, масса тела которого достаточна, чтобы остановить вагон? В этом случае пятеро рабочих тоже были бы спасены.
В этом сценарии обычно лишь 15% опрошенных отвечают «Да», хотя в моральном аспекте речь идет об одной и той же проблеме: могу ли я убить одного человека, чтобы спасти пятерых? Этот образец ответов Кёнигс и шесть его коллег сопоставили с данными, полученными от Элиота и пяти его собратьев по несчастью с атрофированной эмоциональной сферой. Представленные недавно в журнале Nature результаты простых смертных приводят в ужас: Элиот и иже с ним не стали бы даже сомневаться и собственными руками столкнули бы толстяка под поезд. Люди с повреждениями головного мозга вдвое чаще, чем сопоставимая группа, голосовали за то, чтобы отравить человека, собирающегося тайком заразить других людей СПИДом. При этом Элиот и другие пациенты видели только позитивную цель и не видели, насколько ужасно средство ее достижения.
Многие исследователи, в том числе нейропсихолог Антонио Дамасио из Южно-Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, смогли выделить в мозгу зоны, в которых может находиться нарушение, облегчающее прохождение импульсов, направленных на убийство: это участок, в котором действуют нейроны в тех случаях, когда требуется этическая оценка. «Если этот участок работает нормально, — объясняет Дамасио, — в нем возникают такие ощущения, как сочувствие, стыд и вина, релевантные для нашего социального поведения».
45-летний врач и философ из Германии Хенрик Вальтер также ищет нейрофизиологические основы морали. В Центре терапии нервных болезней университетской клиники Бонна он разрабатывает стратегию, дополняющую подход американцев: у него испытанию подвергаются не те, кто действует аморально или асоциально, а те, кто зарабатывает себе на хлеб размышлениями о праве и преступлении, о вине и наказании: «Нас интересуют не преступники, а судьи», — рассказывает Вальтер. Он и его коллеги планируют дискуссию, в которой приняли бы участие 20 юристов и — для сравнения с ними — 20 людей с высшим образованием неюридического профиля. Им будет предложено подумать о ситуациях, требующих поиска решения с учетом категорий морали.
Погружаться в размышления все они будут, находясь под наблюдением ядерно-магнитного томографа. Это должно позволить исследователям увидеть, что же происходит в мозгу наблюдаемых: принимает ли мозг адвокатов и судей решения по моральным проблемам иначе, нежели мозг юридических профанов?
Опросы и симпозиумы, проводимые в Айове и Бонне, отражают расцвет новой ветви науки. До сих пор считалось, что о корнях морали размышлять могут только философы. Юристам же полагалось результаты познания философов сводить в уложения, управляющие жизнью социума: нормы, законы, наказания. Но ныне и естественники пытаются постичь, где берет истоки та интуиция о социально «правильном» поведении, которая и делает возможным существование людей в коллективах. В распоряжении исследователей сегодня и технологии, позволяющие видеть реакции на визуальные раздражители («нейроимиджинг»), и массовые опросы, и новые теоретические построения.
Доклады биологов, психологов и нейрофизиологов о результатах их исследований вызывают все более резкое неприятие представителей гуманитарных и социологических наук. Один из самых интересных споров ведется вокруг проблемы, в какой степени человек ответствен за свои деяния. Нейрофизиологи Вольф Зингер из Франкфурта-на-Майне, Герхард Рот из Бремена и Ганс Маркович из Билефельда утверждают, что в основе одного из фундаментальных принципов современного права — наказания по критерию вины — лежит фундаментальное заблуждение. Ни одному человеку не предоставляется выбор между добрым поступком и злодеянием, ибо свободная воля человека, утверждают они, чистая иллюзия, а зло существует в голове и есть биологический феномен.
«Все наши поступки определены схемой связей и соединений, существующих в нашем мозгу, — заявляет Маркович. — Ежели кто-либо совершает уголовное деяние, потому что он иначе поступить не в состоянии, общество должно сделать выводы и отразить их в своем уголовном кодексе».
Социолог Ян Филипп Реемтсма, который в 1996 году был похищен и стал жертвой преступления, отражает нападки биологов на уголовное право. «Постулат, что каждый сам отвечает за свои деяния, — утверждает Реемтсма, — создает предпосылку для существования судов, для функционирования правовой системы и для этически мотивированного поведения». По его мнению, юридическая практика не может принимать во внимание биологические аргументы.
В развернувшуюся дискуссию оказались втянуты практически все известные научные центры: это и почтенное Королевское научное общество в Лондоне, и Американская ассоциация развития науки (AAAS), которая в элитарном Стэнфордском университете проводит семинары для судей. В США с помощью компьютерной томографии адвокаты по уголовным делам уже ставят под сомнение вину своих подзащитных.
«Смена парадигм в уголовном судопроизводстве! Нейробиология переходит в наступление» или: «Новое в изучении мозга — новое уголовное право?» Таковы сегодня темы конференций, на которых и в Германии ломают копья нейрофизиологи и юристы.
Маркович привык, что в таких учреждениях, как Судейская академия в Трире, его гипотезу об истоках криминального поведения встречают с возмущением и непониманием. Специалист по философии права Матиас Мальман, работающий в берлинском Свободном университете, уже обсуждает с будущими юристами вопрос, насколько «нейрофизиология познания расшатывает привычные представления правовой культуры».
Новые научные данные, совместно добываемые нейрофизиологами и специалистами по философии права, опровергают многое из того знания о человеке, которое издавна считалось незыблемым. Так, очевидно, что мозг младенца не tabula rasa, не девственно чистый лист бумаги, на котором воспитание и окружающая среда смогут написать, что захотят. Появляется все больше доводов в пользу гипотезы, что человек приходит на этот свет с неким этическим компасом, своего рода врожденным чувством добра и зла. «Мы выработали в себе этический инстинкт, то свойство, которое природа заложила в каждом ребенке», — утверждает, к примеру, 47-летний психолог из Гарварда Марк Хаузер.
Боннский невропатолог Вальтер высказывается в том же духе: «Я полагаю, что базовые правила социального — и тем самым морального — сосуществования заложены природой». По Вальтеру, чувство нравственного и безнравственного нельзя сравнивать с рукой или ногой, которые растут сами по себе. Этическое чувство, скорее, врожденная структура, которая «правильно развивается только в надлежащих условиях».
Не только религии и правовые системы, не только родители и воспитатели прививают человеку нравственность и порядочность. Человек появляется с этими задатками на свет, получив их в чреве матери. Следовательно, принятие этических решений — процесс, не полностью осознанный, им управляет еще и интуиция. Правда, исследователи утверждают, что наличие этических чувств само по себе не гарантирует того, что человек будет добродетельным. Согласно этой теории, каждый человек — пока его мозг в порядке — знает, что хорошо и что плохо. Но существует множество психологических механизмов и воздействий окружающего мира, способных накладываться на этическое чувство. В противном случае невозможно было бы объяснить убийства — как умышленные, так и непреднамеренные.
Признание того, что существует инстинкт добра и зла, позволило бы другими глазами посмотреть на правопорядок. Правовые нормы тогда следовало бы считать не только «искусственными, рационально-целевыми культурными творениями» (Мальман), но и отражением интуитивных порывов, общих для всех людей.
Тезис об этическом чувстве ученые подкрепляют тремя основными аргументами:
Исследования здорового и больного мозга показывают, что нравственные решения в основном генерируются четырьмя участками головного мозга (см. рис.). Эта сетевая структура, отвечающая за этику, в ходе эволюции оказалась вплетенной в ткань головного мозга. У здоровых людей эта система управляется не столько трезвой логикой, сколько эмоциями.
Всем людям на нашей планете явно и в одинаковой мере присуща способность распознавать порядочность, ответственность или благодарность. В любой культуре преднамеренное оскорбление воспринимается как более тяжкий удар, нежели неумышленное. Эти базовые этические оценки даны уже детям в самом юном возрасте.
Все национальные правовые системы основываются на сходных заповедях и запретах, истоки которых не обсуждаются. Откуда эти глубокие убеждения взялись, известные на сегодня философские учения удовлетворительно объяснить не могут.
Поэтому Матиас Мальман из берлинского Свободного университета и Джон Михаил из Центра по изучению права в Джорджтаунском университете, штат Вашингтон, принялись за создание теории, исходящей из того, что этическое чувство человеку дано от рождения. Оба в ближайшие месяцы собираются опубликовать результаты своих исследований. Один из них изучал право, другой — философию, но и тот, и другой руководствуются теорией 78-летнего лингвиста Ноама Хомски из Массачусетского технологического института в Кембридже.
Будучи еще молодым ученым, Хомски выдвинул интересную гипотезу о том, что во всех языках мира существует один и тот же набор из нескольких первичных грамматических правил. В ходе эволюции этот набор превратился в систему связей в мозгу человека. И только благодаря этим врожденным знаниям ребенок способен постигать сложный язык. А окружающая среда лишь определяет, будет ли это японский, французский или суахили.
Идеи Хомски ускорили развитие не только лингвистики, но и современной теории познания в целом. Поскольку язык относится к важнейшим способностям человека, гипотеза о существовании универсальной грамматики предлагает новую модель объяснения того, как работает разум человека. На самом деле дети могут сравнительно рано не только произносить слова. Кажется, что они появляются на свет, имея основные представления о числах, объектах, людях и пространстве.
Специалисты по философии права считают, что в один ряд с этими врожденными способностями нужно поставить и этическое чутье. В 90-е годы Мальман и Михаил были учениками Хомски и применили его идеи при изучении нравственности. 41-летний берлинец Мальман в своей книге объемом свыше 350 страниц постулирует врожденную «универсальную этическую грамматику». Согласно ей, принятое в философии Аристотеля определение человека как animal rationale, то есть разумного животного, нуждается в дополнении: «Человек — это также animal morale, наделенное моралью существо».
А исследование, проведенное психологом из Гарварда Хаузером и его коллегами, показало: человек может принимать неосмысленные этические решения. Ученые отобрали 526 испытуемых и предложили им различные варианты задачи с путевыми рабочими, попросив их назвать причины принятого ими решения.
И были немало удивлены. Опрошенные либо вообще не могли дать объяснения, либо несли что-то невразумительное. Они не знали, почему сделали такой выбор. Хаузер трактует это так: этика глубоко внедрена в мозг и скрыта от сознания. Если бы эти правила всю жизнь вбивались в голову родителями, учителями и окружающей средой как абстрактные принципы, люди могли бы на них сослаться. Но дело обстоит не так: даже студенты элитарных университетов в этом эксперименте давали такие же невнятные пояснения, как и дети.
«Мораль — это нечто, что каждому дано, а не то, что приобретается в результате чтения книг», — делает вывод 37-летний Михаил. Этой незатейливой формулировкой он хоронит мнение, господствующее сейчас в среде философов, психологов и юристов.
А оно исходит из того, что этические оценки являют собой совершенно осознанные решения. В таком представлении о человеческом интеллекте моральному инстинкту места явно не находится. Согласно этой теории, мораль и нравственность определяются исключительно воспитанием, религией и обществом. Теоретик педагогики Лоренс Кольберг (1927 — 1987) считал, что это происходит поэтапно. Шаг за шагом подрастающий человек накапливает впечатления и опыт и таким образом совершенствует свою способность давать этические оценки.
Современная наука подтверждает правильность ступенчатой модели Кольберга в отношении того, что дети постепенно усваивают правовые нормы из окружающей среды. Однако эта теория не пригодна как доказательство того, что врожденной этики не существует: тот факт, что детям приходится сначала выучить множество правил, не значит, что они воспринимают их, не имея никакого морального фундамента. И действительно: специалисты по возрастному развитию считают, что уже младенцы имеют рудиментарное чутье на добро и зло. А по Кольбергу, они еще слишком малы для этого.
Это не значит, что в голове грудного ребенка заложен Гражданский кодекс. Но в возрасте между 1,5 и 3 годами формируются основные представления о нормах владения и собственности. В 3—4 года дети в состоянии понять, был тот или иной поступок совершен намеренно или нечаянно. Малыши также абсолютно точно отличают моральные провинности, типа рукоприкладства и воровства, от нарушения социальных конвенций.
Уже первоклассники в состоянии рассматривать правило «Как аукнется, так и откликнется» в качестве основного закона человеческого сосуществования: «Ты больше не будешь так делать, тебе ведь тоже не понравится, если я сломаю твою машину», — сказал человек шести лет от роду при опросе, который проводил юрист-криминалист Эрнст-Йоахим Лампе. В рамках пилотного исследования изучалось формирование правосознания у 78 детей в возрасте от 3 до 13 лет, с которыми Лампе работал в течение нескольких лет, используя сценарии и конкретные уточняющие вопросы.
Окончание в следующем номере
Нужно ли ребенка учить тому, что хорошо и что плохо? Или чувство морали у него врожденное? Необычный союз философов права, исследователей поведения приматов и нейрофизиологов надеется, что нашел корни морали.Когда Элиот рассказывал о том, сколько всего произошло после того, как у него атрофировалось чувство этики, на лице у него не дрогнул ни единый мускул. Обязанности аудитора он перестал выполнять так, как полагалось, и его уволили.
Относиться к собственной жене с уважением он не мог, и она, изнервничавшись, бросила его. Двое его детей стали ему безразличны — они прекратили с ним общаться. Связавшись с проходимцами, он потерял все деньги и имущество.
Сейчас Элиоту за пятьдесят, он живет на социальное пособие. От него дурно пахнет, и по виду он человек запущенный. Но от грусти или одиночества он не страдает.
Причиной перерождения Элиота стала мозговая опухоль, которая начала бурно расти 20 лет назад. Новообразование начало ощущаться, когда достигло размеров детского кулака. Опухоль давила на передние доли мозга справа и слева и разрушала в этом месте нервную ткань. Опухоль и отмершие участки ткани удалили.
Интеллект и память сохранились, но в остальном Элиот стал другим человеком. Его собственная судьба теперь ему безразлична, он перестал ее воспринимать. Он глух и слеп к ощущениям других — их он просто пугает тем, что совершенно не чувствует дистанции общения. Впечатление такое, будто Элиот разучился вести себя среди людей.
Все это привело к тому, что он стал пациентом 27-летнего нейрофизиолога Михаэля Кёнигса. Молодой исследователь решил выяснить, «насколько необходимы чувства для моральных оценок».
Для своего уникального исследования Кёнигс помимо Элиота изучал еще пятерых пациентов с похожими повреждениями мозга и отклонениями в поведении. Пытаясь понять природу морали, ученые в прошлом ставили нормальных испытуемых в ситуации этического выбора. А в этом случае в такие ситуации помещались люди, утратившие эмоциональность. Проводя индивидуальные интервью в комнате без окон университетской клиники в Айова-Сити, Кёнигс задавал испытуемым один и тот же вопрос: как вы повели бы себя в следующих ситуациях, требующих принятия решения?
Сценарий 1. Неуправляемый вагон мчится по рельсам, грозя задавить пятерых рабочих-путейцев. Их можно спасти, если перевести стрелку. Однако это будет стоить жизни человеку, находящемуся на другом пути. Правда, ему одному. Но вагон его раздавит. Стали бы вы переводить стрелку?
Да — лучше пожертвовать одной жизнью, нежели обрекать на смерть пятерых. Так большинство людей решают эту «задачу с путейцами». Такой результат исследователи получают при опросах тысяч здоровых испытуемых. При этом не играет роли, идет ли речь об атеистах или верующих, детях или взрослых, женщинах или мужчинах, рабочих или выпускниках университетов, китайцах или американцах — все они «переводят стрелку».
Сценарий 2. Готовы ли вы были бы столкнуть с моста на пути человека, масса тела которого достаточна, чтобы остановить вагон? В этом случае пятеро рабочих тоже были бы спасены.
В этом сценарии обычно лишь 15% опрошенных отвечают «Да», хотя в моральном аспекте речь идет об одной и той же проблеме: могу ли я убить одного человека, чтобы спасти пятерых? Этот образец ответов Кёнигс и шесть его коллег сопоставили с данными, полученными от Элиота и пяти его собратьев по несчастью с атрофированной эмоциональной сферой. Представленные недавно в журнале Nature результаты простых смертных приводят в ужас: Элиот и иже с ним не стали бы даже сомневаться и собственными руками столкнули бы толстяка под поезд. Люди с повреждениями головного мозга вдвое чаще, чем сопоставимая группа, голосовали за то, чтобы отравить человека, собирающегося тайком заразить других людей СПИДом. При этом Элиот и другие пациенты видели только позитивную цель и не видели, насколько ужасно средство ее достижения.
Многие исследователи, в том числе нейропсихолог Антонио Дамасио из Южно-Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, смогли выделить в мозгу зоны, в которых может находиться нарушение, облегчающее прохождение импульсов, направленных на убийство: это участок, в котором действуют нейроны в тех случаях, когда требуется этическая оценка. «Если этот участок работает нормально, — объясняет Дамасио, — в нем возникают такие ощущения, как сочувствие, стыд и вина, релевантные для нашего социального поведения».
45-летний врач и философ из Германии Хенрик Вальтер также ищет нейрофизиологические основы морали. В Центре терапии нервных болезней университетской клиники Бонна он разрабатывает стратегию, дополняющую подход американцев: у него испытанию подвергаются не те, кто действует аморально или асоциально, а те, кто зарабатывает себе на хлеб размышлениями о праве и преступлении, о вине и наказании: «Нас интересуют не преступники, а судьи», — рассказывает Вальтер. Он и его коллеги планируют дискуссию, в которой приняли бы участие 20 юристов и — для сравнения с ними — 20 людей с высшим образованием неюридического профиля. Им будет предложено подумать о ситуациях, требующих поиска решения с учетом категорий морали.
Погружаться в размышления все они будут, находясь под наблюдением ядерно-магнитного томографа. Это должно позволить исследователям увидеть, что же происходит в мозгу наблюдаемых: принимает ли мозг адвокатов и судей решения по моральным проблемам иначе, нежели мозг юридических профанов?
Опросы и симпозиумы, проводимые в Айове и Бонне, отражают расцвет новой ветви науки. До сих пор считалось, что о корнях морали размышлять могут только философы. Юристам же полагалось результаты познания философов сводить в уложения, управляющие жизнью социума: нормы, законы, наказания. Но ныне и естественники пытаются постичь, где берет истоки та интуиция о социально «правильном» поведении, которая и делает возможным существование людей в коллективах. В распоряжении исследователей сегодня и технологии, позволяющие видеть реакции на визуальные раздражители («нейроимиджинг»), и массовые опросы, и новые теоретические построения.
Доклады биологов, психологов и нейрофизиологов о результатах их исследований вызывают все более резкое неприятие представителей гуманитарных и социологических наук. Один из самых интересных споров ведется вокруг проблемы, в какой степени человек ответствен за свои деяния. Нейрофизиологи Вольф Зингер из Франкфурта-на-Майне, Герхард Рот из Бремена и Ганс Маркович из Билефельда утверждают, что в основе одного из фундаментальных принципов современного права — наказания по критерию вины — лежит фундаментальное заблуждение. Ни одному человеку не предоставляется выбор между добрым поступком и злодеянием, ибо свободная воля человека, утверждают они, чистая иллюзия, а зло существует в голове и есть биологический феномен.
«Все наши поступки определены схемой связей и соединений, существующих в нашем мозгу, — заявляет Маркович. — Ежели кто-либо совершает уголовное деяние, потому что он иначе поступить не в состоянии, общество должно сделать выводы и отразить их в своем уголовном кодексе».
Социолог Ян Филипп Реемтсма, который в 1996 году был похищен и стал жертвой преступления, отражает нападки биологов на уголовное право. «Постулат, что каждый сам отвечает за свои деяния, — утверждает Реемтсма, — создает предпосылку для существования судов, для функционирования правовой системы и для этически мотивированного поведения». По его мнению, юридическая практика не может принимать во внимание биологические аргументы.
В развернувшуюся дискуссию оказались втянуты практически все известные научные центры: это и почтенное Королевское научное общество в Лондоне, и Американская ассоциация развития науки (AAAS), которая в элитарном Стэнфордском университете проводит семинары для судей. В США с помощью компьютерной томографии адвокаты по уголовным делам уже ставят под сомнение вину своих подзащитных.
«Смена парадигм в уголовном судопроизводстве! Нейробиология переходит в наступление» или: «Новое в изучении мозга — новое уголовное право?» Таковы сегодня темы конференций, на которых и в Германии ломают копья нейрофизиологи и юристы.
Маркович привык, что в таких учреждениях, как Судейская академия в Трире, его гипотезу об истоках криминального поведения встречают с возмущением и непониманием. Специалист по философии права Матиас Мальман, работающий в берлинском Свободном университете, уже обсуждает с будущими юристами вопрос, насколько «нейрофизиология познания расшатывает привычные представления правовой культуры».
Новые научные данные, совместно добываемые нейрофизиологами и специалистами по философии права, опровергают многое из того знания о человеке, которое издавна считалось незыблемым. Так, очевидно, что мозг младенца не tabula rasa, не девственно чистый лист бумаги, на котором воспитание и окружающая среда смогут написать, что захотят. Появляется все больше доводов в пользу гипотезы, что человек приходит на этот свет с неким этическим компасом, своего рода врожденным чувством добра и зла. «Мы выработали в себе этический инстинкт, то свойство, которое природа заложила в каждом ребенке», — утверждает, к примеру, 47-летний психолог из Гарварда Марк Хаузер.
Боннский невропатолог Вальтер высказывается в том же духе: «Я полагаю, что базовые правила социального — и тем самым морального — сосуществования заложены природой». По Вальтеру, чувство нравственного и безнравственного нельзя сравнивать с рукой или ногой, которые растут сами по себе. Этическое чувство, скорее, врожденная структура, которая «правильно развивается только в надлежащих условиях».
Не только религии и правовые системы, не только родители и воспитатели прививают человеку нравственность и порядочность. Человек появляется с этими задатками на свет, получив их в чреве матери. Следовательно, принятие этических решений — процесс, не полностью осознанный, им управляет еще и интуиция. Правда, исследователи утверждают, что наличие этических чувств само по себе не гарантирует того, что человек будет добродетельным. Согласно этой теории, каждый человек — пока его мозг в порядке — знает, что хорошо и что плохо. Но существует множество психологических механизмов и воздействий окружающего мира, способных накладываться на этическое чувство. В противном случае невозможно было бы объяснить убийства — как умышленные, так и непреднамеренные.
Признание того, что существует инстинкт добра и зла, позволило бы другими глазами посмотреть на правопорядок. Правовые нормы тогда следовало бы считать не только «искусственными, рационально-целевыми культурными творениями» (Мальман), но и отражением интуитивных порывов, общих для всех людей.
Тезис об этическом чувстве ученые подкрепляют тремя основными аргументами:
Исследования здорового и больного мозга показывают, что нравственные решения в основном генерируются четырьмя участками головного мозга (см. рис.). Эта сетевая структура, отвечающая за этику, в ходе эволюции оказалась вплетенной в ткань головного мозга. У здоровых людей эта система управляется не столько трезвой логикой, сколько эмоциями.
Всем людям на нашей планете явно и в одинаковой мере присуща способность распознавать порядочность, ответственность или благодарность. В любой культуре преднамеренное оскорбление воспринимается как более тяжкий удар, нежели неумышленное. Эти базовые этические оценки даны уже детям в самом юном возрасте.
Все национальные правовые системы основываются на сходных заповедях и запретах, истоки которых не обсуждаются. Откуда эти глубокие убеждения взялись, известные на сегодня философские учения удовлетворительно объяснить не могут.
Поэтому Матиас Мальман из берлинского Свободного университета и Джон Михаил из Центра по изучению права в Джорджтаунском университете, штат Вашингтон, принялись за создание теории, исходящей из того, что этическое чувство человеку дано от рождения. Оба в ближайшие месяцы собираются опубликовать результаты своих исследований. Один из них изучал право, другой — философию, но и тот, и другой руководствуются теорией 78-летнего лингвиста Ноама Хомски из Массачусетского технологического института в Кембридже.
Будучи еще молодым ученым, Хомски выдвинул интересную гипотезу о том, что во всех языках мира существует один и тот же набор из нескольких первичных грамматических правил. В ходе эволюции этот набор превратился в систему связей в мозгу человека. И только благодаря этим врожденным знаниям ребенок способен постигать сложный язык. А окружающая среда лишь определяет, будет ли это японский, французский или суахили.
Идеи Хомски ускорили развитие не только лингвистики, но и современной теории познания в целом. Поскольку язык относится к важнейшим способностям человека, гипотеза о существовании универсальной грамматики предлагает новую модель объяснения того, как работает разум человека. На самом деле дети могут сравнительно рано не только произносить слова. Кажется, что они появляются на свет, имея основные представления о числах, объектах, людях и пространстве.
Специалисты по философии права считают, что в один ряд с этими врожденными способностями нужно поставить и этическое чутье. В 90-е годы Мальман и Михаил были учениками Хомски и применили его идеи при изучении нравственности. 41-летний берлинец Мальман в своей книге объемом свыше 350 страниц постулирует врожденную «универсальную этическую грамматику». Согласно ей, принятое в философии Аристотеля определение человека как animal rationale, то есть разумного животного, нуждается в дополнении: «Человек — это также animal morale, наделенное моралью существо».
А исследование, проведенное психологом из Гарварда Хаузером и его коллегами, показало: человек может принимать неосмысленные этические решения. Ученые отобрали 526 испытуемых и предложили им различные варианты задачи с путевыми рабочими, попросив их назвать причины принятого ими решения.
И были немало удивлены. Опрошенные либо вообще не могли дать объяснения, либо несли что-то невразумительное. Они не знали, почему сделали такой выбор. Хаузер трактует это так: этика глубоко внедрена в мозг и скрыта от сознания. Если бы эти правила всю жизнь вбивались в голову родителями, учителями и окружающей средой как абстрактные принципы, люди могли бы на них сослаться. Но дело обстоит не так: даже студенты элитарных университетов в этом эксперименте давали такие же невнятные пояснения, как и дети.
«Мораль — это нечто, что каждому дано, а не то, что приобретается в результате чтения книг», — делает вывод 37-летний Михаил. Этой незатейливой формулировкой он хоронит мнение, господствующее сейчас в среде философов, психологов и юристов.
А оно исходит из того, что этические оценки являют собой совершенно осознанные решения. В таком представлении о человеческом интеллекте моральному инстинкту места явно не находится. Согласно этой теории, мораль и нравственность определяются исключительно воспитанием, религией и обществом. Теоретик педагогики Лоренс Кольберг (1927 — 1987) считал, что это происходит поэтапно. Шаг за шагом подрастающий человек накапливает впечатления и опыт и таким образом совершенствует свою способность давать этические оценки.
Современная наука подтверждает правильность ступенчатой модели Кольберга в отношении того, что дети постепенно усваивают правовые нормы из окружающей среды. Однако эта теория не пригодна как доказательство того, что врожденной этики не существует: тот факт, что детям приходится сначала выучить множество правил, не значит, что они воспринимают их, не имея никакого морального фундамента. И действительно: специалисты по возрастному развитию считают, что уже младенцы имеют рудиментарное чутье на добро и зло. А по Кольбергу, они еще слишком малы для этого.
Это не значит, что в голове грудного ребенка заложен Гражданский кодекс. Но в возрасте между 1,5 и 3 годами формируются основные представления о нормах владения и собственности. В 3—4 года дети в состоянии понять, был тот или иной поступок совершен намеренно или нечаянно. Малыши также абсолютно точно отличают моральные провинности, типа рукоприкладства и воровства, от нарушения социальных конвенций.
Уже первоклассники в состоянии рассматривать правило «Как аукнется, так и откликнется» в качестве основного закона человеческого сосуществования: «Ты больше не будешь так делать, тебе ведь тоже не понравится, если я сломаю твою машину», — сказал человек шести лет от роду при опросе, который проводил юрист-криминалист Эрнст-Йоахим Лампе. В рамках пилотного исследования изучалось формирование правосознания у 78 детей в возрасте от 3 до 13 лет, с которыми Лампе работал в течение нескольких лет, используя сценарии и конкретные уточняющие вопросы.
Окончание в следующем номере
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
