- Главная страница
- Архив
- Архивная публикация 2009 года: "«Иногда надо поставить парус, иногда – затопить лодку»"
Архивная публикация 2009 года: "«Иногда надо поставить парус, иногда – затопить лодку»"
Максим Суханов — один из самых известных актеров России. И на экране, и на сцене он появляется нечасто: режиссеров и ролей, которые бы его устраивали, не так много.Одной из лучших театральных премьер уходящего сезона стало «Предательство» Пинтера в постановке Владимира Мирзоева — странная пьеса, действие в которой раскручивается задом наперед. Суханов там сыграл обманутого мужа — и, как всегда, привлекал общее внимание одним фактом своего присутствия на сцене. Впрочем, это ему удается и в повседневности: куда бы он ни входил — в комнату, в зрительный зал, в ресторан «Маяк», который придумал когда-то, — все смотрят только на него.
— Скажи, твоя поддержка Михалкова в событиях, развернувшихся вокруг Союза кинематографистов, — осознанная или вынужденная?
— Почему же — вынужденная?
— Ну, все-таки работали вместе, ты сам говорил, что им очарован...
— На самом деле на сегодня я просто не знаю альтернатив. Кого с Михалковым сравнивать? Он, несомненно, обладает незаурядными качествами организатора, но — это важно — в ситуации, когда он сам этого хочет. Кроме того, мне кажется, стратегия такой организации, как Союз, к сожалению или к счастью, не может строиться без поддержки государства, а Михалков и есть тот человек, который может быть связующим звеном между людьми творческими и чиновниками.
— В этом сезоне ты попробовал себя в новом качестве — театрального продюсера. Как ты считаешь, можно ли сегодня сделать спектакль за три копейки?
— Если это принципиальная задача, можно обойтись несколькими табуретками и лампочкой без абажура. Я уверен, сегодня главная составляющая успешного и кассового спектакля — имена исполнителей. Делать дорогой спектакль, но без звезд — неправильный ход. Может быть, это одна из причин, из-за которой у нас без особенного успеха идут адаптированные зарубежные мюзиклы. Кроме того, важно определиться со своим зрителем. «Любэ» с Николаем Расторгуевым собирает стадионы на своих концертах. Однако драматический спектакль, в котором Николай принял участие, прошел без ощутимого успеха. В театр и на концерты ходит принципиально разная публика.
— На что публика сегодня гарантированно пойдет?
— Если на афише будет написано «Гамлет», «Чайка», «Мастер и Маргарита». Это, скажем так, проверенная драматическая попса. С другой стороны, ажиотаж вызывает и имя режиссера. По большому счету, уже не важно, что сегодня поставит, например, Виктюк. Одно его имя соберет полные залы.
— Как ты считаешь, в каком направлении сегодня вообще развивается кино и театр — они прогрессируют или деградируют?
— В кино явно идет позитивный процесс, за последнее время возникло много интересных режиссеров. Гай Германика, Хржановский-младший (хотя и старший впервые снял игровую картину), Герман-младший. Там все-таки есть деньги, есть инвесторы — и благодаря этому существует возможность делать что-то новое, искать, экспериментировать. В театре, на мой взгляд, сегодня вообще не видно никаких ростков. Все живое объединяется вокруг единиц. Личностей вроде Фоменко, Женовача, Галибина, Райкина, Табакова... А в основном вагон забит одними и теми же пассажирами, которые никуда не хотят выходить и так и едут от одной до боли знакомой станции до другой, с закрытыми глазами минуя все полустанки экспериментов и открытий. Думаю, проблема в том, что наш театр непосредственно связан с той жизнью, которая происходит вокруг. И если в ней все стремится к поддержанию чего-то среднеарифметического, то и многие явления в театре будут стремиться к тому же. Пока ситуация, отжатая до предела, не доведет до коллапса и на фоне сопротивления не возникнет что-то новое.
— А чем плоха нынешняя система?
— Тем, что театры, спонсируемые государством, постепенно деградируют. И желание государства контролировать все — и финансовую составляющую, и творческую, и техническую — приводит к самым печальным последствиям. В такой ситуации талантливый экспериментатор, приходя в театр, оказывается в сложном положении варяга-завоевателя. Ему приходится выбирать. Либо делать сильнейшую энергетическую инъекцию людям, привыкшим изо дня в день заниматься одним и тем же скучным делом со скучными лицами, либо разгонять их всех и на их место брать новых, с горящими глазами и у которых руки чешутся. Естественно, и тому, и другому театр, спокойно засыпающий на госбюджете, активно сопротивляется.
— Ты острые вещи говоришь. Тебя не пугают, скажем, конфликты с коллегами? И конфликты вообще?
— Я думаю, человек, вышедший на паруснике в море, выбирает, исходя из ситуации, какой парус поднимать или ставить. Иногда бывает необходима сложная комбинация, иногда — голые мачты, а иногда вообще кажется правильным перевернуть и затопить к чертовой матери эту лодку. Мне кажется, неверно говорить о человеке как о существе рациональном. Многие ошибаются, думая, что он последовательно стремится к комфорту и к удовольствиям. Это не так. Я уверен, что на самом деле человек стремится к свободе.
— Твоей младшей дочери, Софье, сейчас 16. Как тебе кажется, тяжело ей жить?
— Мне кажется, непросто. Она максималистка, многое из происходящего вокруг ее не радует, она сама себя не радует, когда смотрится в зеркало. Я думаю, и то, что она постоянно перекрашивает волосы во все цвета радуги, происходит не из-за того, что она хочет попробовать что-то новое, а потому, что ей не нравится ее внешность. Ей нос ее не нравится, она говорит, что он ужасный и достался ей от меня — спасибо, папа... Что-то в ее сегодняшних привязанностях мне понятно, например любовь к животным, что-то вроде постоянного висения в Интернете — нет. Но я надеюсь, что у нее сейчас период накопления.
— Накопления чего?
— Недовольства собой. Мне кажется, оно будет копиться до тех пор, пока не превысит все пределы и не переплавится во что-то новое. Я в ее возрасте тоже не был доволен собой, от случая к случаю занимался музыкой, но по большей части ничем не занимался. Тогда ведь не было ни компьютеров, ни телефонов, только прямое общение и чтение каких-то страшно интересных книг.
— Это каких же?
— Ну, например, я мог «Трех мушкетеров» по десять раз перечитывать.
— Ты видишь в дочери свои черты?
— Вижу. Активное недовольство. Упертость. Ложная пока уверенность в том, что все можно сделать самостоятельно.
— Для девочки это хорошие качества?
— Хорошие, наверное. Другое дело, куда это все вырулит. Повторяю, я очень надеюсь на какой-то счастливый случай, счастливую встречу, переворот в жизни, которые все изменят.
— А у тебя такой случай произошел в свое время?
— Конечно. Я поступил в Щукинское училище. Но не факт, что мне понравилось бы там учиться, если бы на протяжении года или полутора я ощущал бы неудовлетворенность от того, что делаю.
— То есть если бы тебя сразу не начали хвалить, неизвестно, стал бы ты вообще актером?
— Совершенно неизвестно. Если бы мне сразу не показали морковку, я бы просто ушел оттуда. В моем случае невозможно копать на длинные дистанции, ждать, надеяться, верить. Мне нужен результат.
— Но Шарон Стоун сыграла свою звездную роль только в 35 лет.
— У женщины всегда есть вариант довольствоваться тем, что она просто женщина. У меня большой радости от того, что я просто мужчина, не возникает.
— Ты предсказываешь грядущее наступление матриархата, и у тебя в этом вопросе есть сторонники и последователи. Это все, конечно, очень приятно слышать женщинам, но вы не поторопились с такими идеями?
— Ну, это тоже в какой-то степени оружие мужчин — возвеличить женщину и посмотреть, как она будет на это реагировать. На самом деле матриархат если наступит, то не на неделю. И это сейчас мы можем говорить, как это, возможно, будет прелестно, обаятельно и в диковину, но неизвестно, что мы или наши потомки запоют на самом деле. И еще неизвестно, будет ли матриархат чем-то полезен мужскому отродью. Женщины активно копируют то, что создано мужчинами. Они своего пока ничего не создали и могут существовать только в заданной системе. Вот когда они создадут свой мир, посмотрим, на что это будет похоже.
Максим Суханов — один из самых известных актеров России. И на экране, и на сцене он появляется нечасто: режиссеров и ролей, которые бы его устраивали, не так много.Одной из лучших театральных премьер уходящего сезона стало «Предательство» Пинтера в постановке Владимира Мирзоева — странная пьеса, действие в которой раскручивается задом наперед. Суханов там сыграл обманутого мужа — и, как всегда, привлекал общее внимание одним фактом своего присутствия на сцене. Впрочем, это ему удается и в повседневности: куда бы он ни входил — в комнату, в зрительный зал, в ресторан «Маяк», который придумал когда-то, — все смотрят только на него.
— Скажи, твоя поддержка Михалкова в событиях, развернувшихся вокруг Союза кинематографистов, — осознанная или вынужденная?
— Почему же — вынужденная?
— Ну, все-таки работали вместе, ты сам говорил, что им очарован...
— На самом деле на сегодня я просто не знаю альтернатив. Кого с Михалковым сравнивать? Он, несомненно, обладает незаурядными качествами организатора, но — это важно — в ситуации, когда он сам этого хочет. Кроме того, мне кажется, стратегия такой организации, как Союз, к сожалению или к счастью, не может строиться без поддержки государства, а Михалков и есть тот человек, который может быть связующим звеном между людьми творческими и чиновниками.
— В этом сезоне ты попробовал себя в новом качестве — театрального продюсера. Как ты считаешь, можно ли сегодня сделать спектакль за три копейки?
— Если это принципиальная задача, можно обойтись несколькими табуретками и лампочкой без абажура. Я уверен, сегодня главная составляющая успешного и кассового спектакля — имена исполнителей. Делать дорогой спектакль, но без звезд — неправильный ход. Может быть, это одна из причин, из-за которой у нас без особенного успеха идут адаптированные зарубежные мюзиклы. Кроме того, важно определиться со своим зрителем. «Любэ» с Николаем Расторгуевым собирает стадионы на своих концертах. Однако драматический спектакль, в котором Николай принял участие, прошел без ощутимого успеха. В театр и на концерты ходит принципиально разная публика.
— На что публика сегодня гарантированно пойдет?
— Если на афише будет написано «Гамлет», «Чайка», «Мастер и Маргарита». Это, скажем так, проверенная драматическая попса. С другой стороны, ажиотаж вызывает и имя режиссера. По большому счету, уже не важно, что сегодня поставит, например, Виктюк. Одно его имя соберет полные залы.
— Как ты считаешь, в каком направлении сегодня вообще развивается кино и театр — они прогрессируют или деградируют?
— В кино явно идет позитивный процесс, за последнее время возникло много интересных режиссеров. Гай Германика, Хржановский-младший (хотя и старший впервые снял игровую картину), Герман-младший. Там все-таки есть деньги, есть инвесторы — и благодаря этому существует возможность делать что-то новое, искать, экспериментировать. В театре, на мой взгляд, сегодня вообще не видно никаких ростков. Все живое объединяется вокруг единиц. Личностей вроде Фоменко, Женовача, Галибина, Райкина, Табакова... А в основном вагон забит одними и теми же пассажирами, которые никуда не хотят выходить и так и едут от одной до боли знакомой станции до другой, с закрытыми глазами минуя все полустанки экспериментов и открытий. Думаю, проблема в том, что наш театр непосредственно связан с той жизнью, которая происходит вокруг. И если в ней все стремится к поддержанию чего-то среднеарифметического, то и многие явления в театре будут стремиться к тому же. Пока ситуация, отжатая до предела, не доведет до коллапса и на фоне сопротивления не возникнет что-то новое.
— А чем плоха нынешняя система?
— Тем, что театры, спонсируемые государством, постепенно деградируют. И желание государства контролировать все — и финансовую составляющую, и творческую, и техническую — приводит к самым печальным последствиям. В такой ситуации талантливый экспериментатор, приходя в театр, оказывается в сложном положении варяга-завоевателя. Ему приходится выбирать. Либо делать сильнейшую энергетическую инъекцию людям, привыкшим изо дня в день заниматься одним и тем же скучным делом со скучными лицами, либо разгонять их всех и на их место брать новых, с горящими глазами и у которых руки чешутся. Естественно, и тому, и другому театр, спокойно засыпающий на госбюджете, активно сопротивляется.
— Ты острые вещи говоришь. Тебя не пугают, скажем, конфликты с коллегами? И конфликты вообще?
— Я думаю, человек, вышедший на паруснике в море, выбирает, исходя из ситуации, какой парус поднимать или ставить. Иногда бывает необходима сложная комбинация, иногда — голые мачты, а иногда вообще кажется правильным перевернуть и затопить к чертовой матери эту лодку. Мне кажется, неверно говорить о человеке как о существе рациональном. Многие ошибаются, думая, что он последовательно стремится к комфорту и к удовольствиям. Это не так. Я уверен, что на самом деле человек стремится к свободе.
— Твоей младшей дочери, Софье, сейчас 16. Как тебе кажется, тяжело ей жить?
— Мне кажется, непросто. Она максималистка, многое из происходящего вокруг ее не радует, она сама себя не радует, когда смотрится в зеркало. Я думаю, и то, что она постоянно перекрашивает волосы во все цвета радуги, происходит не из-за того, что она хочет попробовать что-то новое, а потому, что ей не нравится ее внешность. Ей нос ее не нравится, она говорит, что он ужасный и достался ей от меня — спасибо, папа... Что-то в ее сегодняшних привязанностях мне понятно, например любовь к животным, что-то вроде постоянного висения в Интернете — нет. Но я надеюсь, что у нее сейчас период накопления.
— Накопления чего?
— Недовольства собой. Мне кажется, оно будет копиться до тех пор, пока не превысит все пределы и не переплавится во что-то новое. Я в ее возрасте тоже не был доволен собой, от случая к случаю занимался музыкой, но по большей части ничем не занимался. Тогда ведь не было ни компьютеров, ни телефонов, только прямое общение и чтение каких-то страшно интересных книг.
— Это каких же?
— Ну, например, я мог «Трех мушкетеров» по десять раз перечитывать.
— Ты видишь в дочери свои черты?
— Вижу. Активное недовольство. Упертость. Ложная пока уверенность в том, что все можно сделать самостоятельно.
— Для девочки это хорошие качества?
— Хорошие, наверное. Другое дело, куда это все вырулит. Повторяю, я очень надеюсь на какой-то счастливый случай, счастливую встречу, переворот в жизни, которые все изменят.
— А у тебя такой случай произошел в свое время?
— Конечно. Я поступил в Щукинское училище. Но не факт, что мне понравилось бы там учиться, если бы на протяжении года или полутора я ощущал бы неудовлетворенность от того, что делаю.
— То есть если бы тебя сразу не начали хвалить, неизвестно, стал бы ты вообще актером?
— Совершенно неизвестно. Если бы мне сразу не показали морковку, я бы просто ушел оттуда. В моем случае невозможно копать на длинные дистанции, ждать, надеяться, верить. Мне нужен результат.
— Но Шарон Стоун сыграла свою звездную роль только в 35 лет.
— У женщины всегда есть вариант довольствоваться тем, что она просто женщина. У меня большой радости от того, что я просто мужчина, не возникает.
— Ты предсказываешь грядущее наступление матриархата, и у тебя в этом вопросе есть сторонники и последователи. Это все, конечно, очень приятно слышать женщинам, но вы не поторопились с такими идеями?
— Ну, это тоже в какой-то степени оружие мужчин — возвеличить женщину и посмотреть, как она будет на это реагировать. На самом деле матриархат если наступит, то не на неделю. И это сейчас мы можем говорить, как это, возможно, будет прелестно, обаятельно и в диковину, но неизвестно, что мы или наши потомки запоют на самом деле. И еще неизвестно, будет ли матриархат чем-то полезен мужскому отродью. Женщины активно копируют то, что создано мужчинами. Они своего пока ничего не создали и могут существовать только в заданной системе. Вот когда они создадут свой мир, посмотрим, на что это будет похоже.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
