Архивная публикация 2000 года: "Москва на досадном положении"
Елена Юренева, директор художественной галереи "Кино", была героиней нашей рубрики "Вторая половина". Ее муж, генеральный директор Московского аукционного дома Михаил Перченко, выступал в "Профиле" как эксперт по антиквариату. Их сын, 22-летний Кирилл Перченко, был похищен чеченцами и семь месяцев провел в плену.Елена Юренева: Это случилось 19 августа -- мы собирались улетать в отпуск. Сын вышел купить сигареты и встретиться с какими-то знакомыми. Когда через два часа он не вернулся, мы решили, что что-то, как всегда, случилось с машиной: она исчезла вместе с ним.
Прошло два дня -- мы обзвонили все больницы и морги, в милиции завели уголовное дело, к следствию подключились компетентные органы. Они опросили свидетелей, навели справки по своим каналам -- все указывало на чеченский след. Через пару недель в одном московском дворе нашли пустую машину. Стало ясно, что сына похитили.
Первые полтора месяца, пока мы ничего не знали о Кирилле, были самыми мучительными. Как объяснили нам компетентные люди, это обычная тактика чеченцев -- они вначале доводят родственников до состояния полного исступления, а потом звонят и выдвигают свои требования. И нам действительно позвонили. Даже дали с Кириллом поговорить.
Завершился этот кошмар так же неожиданно, как и начался. В феврале в полшестого утра нам позвонил комендант Урус-Мартана: "Ваш сын у меня, не волнуйтесь, он жив-здоров, сейчас дает показания". Вместе с другим заложником, 20-летним казахским парнем, Кириллу удалось бежать. Он проделал спонтанную, но, как оказалось впоследствии, продуманную и логичную операцию по своему освобождению.
На военном вертолете его переправили в Моздок, оттуда в Москву. И тут еще был один сюрприз. Когда мы приехали в комендатуру за сыном, то вместо одного освобожденного пленника получили двоих.
Олегу, собрату Кирилла по несчастью, под пятьдесят. В плену он провел два года, ему отрезали палец на руке, перебили ребра, его семья в Израиле ничего о нем не знала. У него не было ни документов, ни родственников, его никто не встречал. Я сказала, что без него домой не уеду.
Через несколько дней из Израиля прилетела его жена. Мэр Тель-Авива оплатил им все авиационные расходы. Стало известно, что в Израиле уже создан фонд и по телефону можно разговаривать бесплатно. Он звонил маме, которая упала в обморок. Израильское посольство в Москве предлагало ему переселиться в гостиницу. Мы их успокаивали, что ему у нас хорошо, что мы его отмываем, обогреваем и откармливаем и никуда не отпустим, да он и сам не уедет. Так что, потеряв одного сына, я обрела сразу двух.
Людмила Лунина: Лена, оглядываясь назад, как вы думаете, можно ли было всего этого избежать?
Е.Ю.: Поймите, для чеченцев это бизнес. Они к этому относятся абсолютно прагматично. У них накоплен огромный опыт, есть своя специализация: одни собирают информацию, другие следят, третьи похищают (кстати, не всегда чеченцы, иногда ингуши), четвертые переправляют, пятые требуют выкуп.
Какой-то знакомый сказал Кириллу, что один человек хочет продать картину -- надо бы встретиться и оценить вещь. Втроем они сели в машину. Кирилла стукнули по голове, оглушили, кинули в трейлер, закидали стекловатой -- и через два дня он уже был в Чечне.
Машина была хорошо оборудована, с биотуалетом. Ее останавливали на КПП, но никто из нормальных людей не полезет разгребать стекловату, чтобы поинтересоваться, что там внутри.
Л.Л.: Но, может, они крадут только детей состоятельных родителей?
Е.Ю.: В зону внимания чеченцев попадают самые разные люди. Одних воруют, чтобы получить выкуп, других превращают в рабов. Там была женщина, которая приехала в Чечню за трупом своего сына. Или тот же Олег. Он рядовой гражданин Израиля. Известно, что Израиль никогда не платит выкуп и не вступает в переговоры с террористами. Но ему говорили: "А ты обратись к своей общине". Он эмигрировал не так давно, да и материальные возможности общины невелики. Для них это абсолютно ничего не значило.
Если не в каждом, то во многих чеченских домах изначально отведены подвалы для заложников. Как мы на дачах планируем баню или гараж, так они -- бункер для рабов.
Л.Л.: А к кому вы в Москве обращались в первую очередь? Говорят, милиция неохотно заводит дела об исчезновении людей.
Е.Ю.: Неправда. Это было сделано моментально. Подключились опытные следователи. Они нам искренне сострадали -- в меру сил и эмоций, конечно, потому что они сталкиваются с такой ситуацией часто. Буквально десять дней назад мы узнали, что из Москвы опять похитили человека.
Л.Л.: Надо ли сразу соглашаться на выкуп?
Е.Ю.: Конечно. Потому что в противном случае заложников убивают. Для сохранения человеческой жизни, мне кажется, надо сделать все возможное.
Л.Л.: А как вы вели переговоры -- снижали сумму выкупа, тянули время?
Е.Ю.: И то и другое. Первая сумма -- два миллиона долларов -- была просто нереальной. У нас не было таких денег. Коллекционеры живут не деньгами, а вещами, которые они хотят иметь,-- вся наличность вкладывалась в произведения искусства. А продать их сразу, быстро просто невозможно.
Л.Л.: А что в это время происходило с вашим сыном?
Е.Ю.: Вначале Кирилл попал в семью, в которой к нему очень хорошо относились -- он учил детей английскому, его кормили, он смотрел телевизор. У него было ощущение, что это семья старейшины. Старейшины, как правило, против похищений. Этим занимается среднее и молодое поколение --20--30-летние.
Потом ситуация изменилась -- и Кирилла продали. Как корову, которую нет возможности держать. И увезли в горы.
Л.Л.: Убежать он не пробовал?
Е.Ю.: Он находился на территории другой страны. Связи между семьями, селами, тейпами у чеченцев, как у любого маленького народа, очень сильны. Ты убежишь в соседнюю деревню, тебя тут же вернут и отрежут для острастки руку. Или перепродадут.
И в горах не убежишь, хотя вокруг полно оружия. Если ты его возьмешь -- убьют и тебя, и тех, кто сидит вместе с тобой.
Л.Л.: Есть ли какая-то тактика выживания в плену?
Е.Ю.: Там ни о чем, кроме сохранения жизни, люди не думают. Им никто ничего не объясняет -- все понятно на уровне инстинкта. Схемы очень просты: надо хорошо работать, чтобы кормили. Наказание -- палки. После двадцати палок ты едва встаешь. Тебе делают укол анальгина, и ты идешь на работу. Плохо работаешь -- лишают еды. Привычные нам болезни типа гриппа или простуды к заложникам не пристают. Но возникают другие болячки -- например, трофические язвы или синяки и переломы от побоев.
Кирилл никогда не отличался атлетическим телосложением. А приехал такой здоровый парень. Как из тренажерного зала. Я вначале понять не могла: "Кира, ты что, опух?" А ему там просто ему бросали на плечи 50-килограммовый мешок -- и двадцать километров в горы, иногда по щиколотку, иногда по пояс в воде. И обратно, чтобы поесть. Или заставляли копать с утра до вечера окопы -- очень развивает мускулатуру.
Л.Л.: Удивительно, что после семи месяцев подобной жизни у вашего сына нашлись силы на побег.
Е.Ю.: Способность пережить такую ситуацию, в общем, не зависит ни от чего -- только от индивидуальных качеств человека. Тринадцатилетний мальчишка, тоже из Израиля, которого не так давно освободили, стойкости духа не потерял. Как и мой Кирилл, который держался мужественно и сохранил себя. А иные взрослые люди, казалось бы, уже повидавшие жизнь, ломались -- они из этой ситуации вышли с большими моральными и психологическими потерями.
У Кирилла, как выяснилось, сильная эмоциональная защита. Он, когда уже был в Москве, позвонил домой: "Мама, привет, как дела? Ну, ты за мной приедешь?" Сказано это было таким тоном, словно он вышел на минуточку за сигаретами.
Недавно сын давал интервью одному американскому корреспонденту. Тот был поражен, как спокойно Кирилл с ним разговаривал, шутил, ерничал -- у него просто характер такой. Так вот, корреспондент потом позвонил мне, чтобы проверить, действительно ли это наш сын и правда ли, что именно его похищали.
Л.Л.: Так как же Кирилл убежал?
Е.Ю.: Боевики вместе с заложниками выходили из окружения. Там расщелина в горах была, и внизу, в тумане, можно было пройти. Сверху с двух сторон сидели федералы, поливавшие ущелье огнем. В любой момент тебя могли убить либо чеченцы, либо свои.
В конце концов их группа добралась до какой-то деревни. Кто в ней: наши войска, чеченская милиция или боевики,-- не понятно. Охранник завел заложников в полуразрушенную школу и велел подниматься на второй этаж -- ночевать. Кто-то уже начал карабкаться, а Кирилл заметил, что в доме есть еще один выход -- на другую улицу. Когда охранник вышел, он своему напарнику, казахскому парню, предложил бежать. Тот вначале сомневался: ведь опасно. Если поймают, смерть однозначно. Но если бы Кирилл убежал один, этого мальчика все равно убили. Там это моментально все оцениваешь. Они выбежали и бросились к старейшинам. В деревне, оказывается, были гантамировцы. И только потому, что Кирилла и этого мальчика видело много людей, их передали федеральным войскам. Их спасение -- дело случая. За все время, как сын говорит, это был единственный шанс. Мы его спрашивали: "Ты понимал, что это пятьдесят на пятьдесят?" "Да нет, у нас было десять процентов".
Л.Л.: Я понимаю, что давать советы тем, чьи родные сейчас в плену, бессмысленно. Но все-таки вы можете им что-то посоветовать?
Е.Ю.: Мне не хотелось, чтобы в нашем интервью была безысходность. Не надо паниковать. Надо верить в христианские догматы -- очень помогает.
Я никому не говорила, что произошло. Только тем, к кому мы обращались за деньгами. Для всех знакомых наше появление в передаче "Взгляд", рассказ о том, что сын семь месяцев был заложником у чеченцев, стало полной неожиданностью.
Было достаточно тяжело держать ситуацию -- работать как ни в чем не бывало, сохранять в счастливом неведении родственников. Но я понимала, что, если всем об этом расскажу, жить не смогу. Начнут каждый день звонить, выражать соболезнования. Эта страшная информация будет медленно убивать моих близких, моего отца.
Нельзя допускать, чтобы весь мир тебе сочувствовал. У мудрых японцев есть притча: у человека сгорел дом, он стоит у пепелища и улыбается. И прохожий не смеет ему сочувствовать.
Я просто вбила себе в голову, что должна быть спокойной, сохранить себя, потому что неизвестно, что в будущем. Когда Кирилл вернется и найдет меня на грани нервного истощения, легче ему не станет. Он будет считать себя виноватым не только из-за того, что случилось с ним, но и из-за меня.
Я точно знала: он чувствует, что мы заботимся, что мы любим его и делаем все возможное, чтобы его спасти. Близкие люди все-таки каким-то невидимыми узами связаны. Эта связь основана на опыте совместной жизни, общих многолетних переживаний. Ребенок знает, как в той или иной ситуации поступят мама и папа. Мы не всегда отдаем себе отчет, но, что касается близких, мы точно предугадываем их реакцию.
Сегодня мне говорят: "Лена, как ты смогла это выдержать?"
Просто они не видели меня в сложных ситуациях, пусть и не таких драматичных. А мои близкие, в том числе Кирилл, не допускали, что я могу повести себя иначе.
Люди очень много могут вынести -- если есть ради кого.
Только не надо зацикливаться на мыслях типа: "Почему мне так не повезло? Почему это случилось со мной?" Это тупиковый путь. Все, что случается, случается почему-то. Не тобой этот мир устроен, и у тебя нет права такие вопросы задавать. Жалеть себя нечего, надо думать о других.
Елена Юренева, директор художественной галереи "Кино", была героиней нашей рубрики "Вторая половина". Ее муж, генеральный директор Московского аукционного дома Михаил Перченко, выступал в "Профиле" как эксперт по антиквариату. Их сын, 22-летний Кирилл Перченко, был похищен чеченцами и семь месяцев провел в плену.Елена Юренева: Это случилось 19 августа -- мы собирались улетать в отпуск. Сын вышел купить сигареты и встретиться с какими-то знакомыми. Когда через два часа он не вернулся, мы решили, что что-то, как всегда, случилось с машиной: она исчезла вместе с ним.
Прошло два дня -- мы обзвонили все больницы и морги, в милиции завели уголовное дело, к следствию подключились компетентные органы. Они опросили свидетелей, навели справки по своим каналам -- все указывало на чеченский след. Через пару недель в одном московском дворе нашли пустую машину. Стало ясно, что сына похитили.
Первые полтора месяца, пока мы ничего не знали о Кирилле, были самыми мучительными. Как объяснили нам компетентные люди, это обычная тактика чеченцев -- они вначале доводят родственников до состояния полного исступления, а потом звонят и выдвигают свои требования. И нам действительно позвонили. Даже дали с Кириллом поговорить.
Завершился этот кошмар так же неожиданно, как и начался. В феврале в полшестого утра нам позвонил комендант Урус-Мартана: "Ваш сын у меня, не волнуйтесь, он жив-здоров, сейчас дает показания". Вместе с другим заложником, 20-летним казахским парнем, Кириллу удалось бежать. Он проделал спонтанную, но, как оказалось впоследствии, продуманную и логичную операцию по своему освобождению.
На военном вертолете его переправили в Моздок, оттуда в Москву. И тут еще был один сюрприз. Когда мы приехали в комендатуру за сыном, то вместо одного освобожденного пленника получили двоих.
Олегу, собрату Кирилла по несчастью, под пятьдесят. В плену он провел два года, ему отрезали палец на руке, перебили ребра, его семья в Израиле ничего о нем не знала. У него не было ни документов, ни родственников, его никто не встречал. Я сказала, что без него домой не уеду.
Через несколько дней из Израиля прилетела его жена. Мэр Тель-Авива оплатил им все авиационные расходы. Стало известно, что в Израиле уже создан фонд и по телефону можно разговаривать бесплатно. Он звонил маме, которая упала в обморок. Израильское посольство в Москве предлагало ему переселиться в гостиницу. Мы их успокаивали, что ему у нас хорошо, что мы его отмываем, обогреваем и откармливаем и никуда не отпустим, да он и сам не уедет. Так что, потеряв одного сына, я обрела сразу двух.
Людмила Лунина: Лена, оглядываясь назад, как вы думаете, можно ли было всего этого избежать?
Е.Ю.: Поймите, для чеченцев это бизнес. Они к этому относятся абсолютно прагматично. У них накоплен огромный опыт, есть своя специализация: одни собирают информацию, другие следят, третьи похищают (кстати, не всегда чеченцы, иногда ингуши), четвертые переправляют, пятые требуют выкуп.
Какой-то знакомый сказал Кириллу, что один человек хочет продать картину -- надо бы встретиться и оценить вещь. Втроем они сели в машину. Кирилла стукнули по голове, оглушили, кинули в трейлер, закидали стекловатой -- и через два дня он уже был в Чечне.
Машина была хорошо оборудована, с биотуалетом. Ее останавливали на КПП, но никто из нормальных людей не полезет разгребать стекловату, чтобы поинтересоваться, что там внутри.
Л.Л.: Но, может, они крадут только детей состоятельных родителей?
Е.Ю.: В зону внимания чеченцев попадают самые разные люди. Одних воруют, чтобы получить выкуп, других превращают в рабов. Там была женщина, которая приехала в Чечню за трупом своего сына. Или тот же Олег. Он рядовой гражданин Израиля. Известно, что Израиль никогда не платит выкуп и не вступает в переговоры с террористами. Но ему говорили: "А ты обратись к своей общине". Он эмигрировал не так давно, да и материальные возможности общины невелики. Для них это абсолютно ничего не значило.
Если не в каждом, то во многих чеченских домах изначально отведены подвалы для заложников. Как мы на дачах планируем баню или гараж, так они -- бункер для рабов.
Л.Л.: А к кому вы в Москве обращались в первую очередь? Говорят, милиция неохотно заводит дела об исчезновении людей.
Е.Ю.: Неправда. Это было сделано моментально. Подключились опытные следователи. Они нам искренне сострадали -- в меру сил и эмоций, конечно, потому что они сталкиваются с такой ситуацией часто. Буквально десять дней назад мы узнали, что из Москвы опять похитили человека.
Л.Л.: Надо ли сразу соглашаться на выкуп?
Е.Ю.: Конечно. Потому что в противном случае заложников убивают. Для сохранения человеческой жизни, мне кажется, надо сделать все возможное.
Л.Л.: А как вы вели переговоры -- снижали сумму выкупа, тянули время?
Е.Ю.: И то и другое. Первая сумма -- два миллиона долларов -- была просто нереальной. У нас не было таких денег. Коллекционеры живут не деньгами, а вещами, которые они хотят иметь,-- вся наличность вкладывалась в произведения искусства. А продать их сразу, быстро просто невозможно.
Л.Л.: А что в это время происходило с вашим сыном?
Е.Ю.: Вначале Кирилл попал в семью, в которой к нему очень хорошо относились -- он учил детей английскому, его кормили, он смотрел телевизор. У него было ощущение, что это семья старейшины. Старейшины, как правило, против похищений. Этим занимается среднее и молодое поколение --20--30-летние.
Потом ситуация изменилась -- и Кирилла продали. Как корову, которую нет возможности держать. И увезли в горы.
Л.Л.: Убежать он не пробовал?
Е.Ю.: Он находился на территории другой страны. Связи между семьями, селами, тейпами у чеченцев, как у любого маленького народа, очень сильны. Ты убежишь в соседнюю деревню, тебя тут же вернут и отрежут для острастки руку. Или перепродадут.
И в горах не убежишь, хотя вокруг полно оружия. Если ты его возьмешь -- убьют и тебя, и тех, кто сидит вместе с тобой.
Л.Л.: Есть ли какая-то тактика выживания в плену?
Е.Ю.: Там ни о чем, кроме сохранения жизни, люди не думают. Им никто ничего не объясняет -- все понятно на уровне инстинкта. Схемы очень просты: надо хорошо работать, чтобы кормили. Наказание -- палки. После двадцати палок ты едва встаешь. Тебе делают укол анальгина, и ты идешь на работу. Плохо работаешь -- лишают еды. Привычные нам болезни типа гриппа или простуды к заложникам не пристают. Но возникают другие болячки -- например, трофические язвы или синяки и переломы от побоев.
Кирилл никогда не отличался атлетическим телосложением. А приехал такой здоровый парень. Как из тренажерного зала. Я вначале понять не могла: "Кира, ты что, опух?" А ему там просто ему бросали на плечи 50-килограммовый мешок -- и двадцать километров в горы, иногда по щиколотку, иногда по пояс в воде. И обратно, чтобы поесть. Или заставляли копать с утра до вечера окопы -- очень развивает мускулатуру.
Л.Л.: Удивительно, что после семи месяцев подобной жизни у вашего сына нашлись силы на побег.
Е.Ю.: Способность пережить такую ситуацию, в общем, не зависит ни от чего -- только от индивидуальных качеств человека. Тринадцатилетний мальчишка, тоже из Израиля, которого не так давно освободили, стойкости духа не потерял. Как и мой Кирилл, который держался мужественно и сохранил себя. А иные взрослые люди, казалось бы, уже повидавшие жизнь, ломались -- они из этой ситуации вышли с большими моральными и психологическими потерями.
У Кирилла, как выяснилось, сильная эмоциональная защита. Он, когда уже был в Москве, позвонил домой: "Мама, привет, как дела? Ну, ты за мной приедешь?" Сказано это было таким тоном, словно он вышел на минуточку за сигаретами.
Недавно сын давал интервью одному американскому корреспонденту. Тот был поражен, как спокойно Кирилл с ним разговаривал, шутил, ерничал -- у него просто характер такой. Так вот, корреспондент потом позвонил мне, чтобы проверить, действительно ли это наш сын и правда ли, что именно его похищали.
Л.Л.: Так как же Кирилл убежал?
Е.Ю.: Боевики вместе с заложниками выходили из окружения. Там расщелина в горах была, и внизу, в тумане, можно было пройти. Сверху с двух сторон сидели федералы, поливавшие ущелье огнем. В любой момент тебя могли убить либо чеченцы, либо свои.
В конце концов их группа добралась до какой-то деревни. Кто в ней: наши войска, чеченская милиция или боевики,-- не понятно. Охранник завел заложников в полуразрушенную школу и велел подниматься на второй этаж -- ночевать. Кто-то уже начал карабкаться, а Кирилл заметил, что в доме есть еще один выход -- на другую улицу. Когда охранник вышел, он своему напарнику, казахскому парню, предложил бежать. Тот вначале сомневался: ведь опасно. Если поймают, смерть однозначно. Но если бы Кирилл убежал один, этого мальчика все равно убили. Там это моментально все оцениваешь. Они выбежали и бросились к старейшинам. В деревне, оказывается, были гантамировцы. И только потому, что Кирилла и этого мальчика видело много людей, их передали федеральным войскам. Их спасение -- дело случая. За все время, как сын говорит, это был единственный шанс. Мы его спрашивали: "Ты понимал, что это пятьдесят на пятьдесят?" "Да нет, у нас было десять процентов".
Л.Л.: Я понимаю, что давать советы тем, чьи родные сейчас в плену, бессмысленно. Но все-таки вы можете им что-то посоветовать?
Е.Ю.: Мне не хотелось, чтобы в нашем интервью была безысходность. Не надо паниковать. Надо верить в христианские догматы -- очень помогает.
Я никому не говорила, что произошло. Только тем, к кому мы обращались за деньгами. Для всех знакомых наше появление в передаче "Взгляд", рассказ о том, что сын семь месяцев был заложником у чеченцев, стало полной неожиданностью.
Было достаточно тяжело держать ситуацию -- работать как ни в чем не бывало, сохранять в счастливом неведении родственников. Но я понимала, что, если всем об этом расскажу, жить не смогу. Начнут каждый день звонить, выражать соболезнования. Эта страшная информация будет медленно убивать моих близких, моего отца.
Нельзя допускать, чтобы весь мир тебе сочувствовал. У мудрых японцев есть притча: у человека сгорел дом, он стоит у пепелища и улыбается. И прохожий не смеет ему сочувствовать.
Я просто вбила себе в голову, что должна быть спокойной, сохранить себя, потому что неизвестно, что в будущем. Когда Кирилл вернется и найдет меня на грани нервного истощения, легче ему не станет. Он будет считать себя виноватым не только из-за того, что случилось с ним, но и из-за меня.
Я точно знала: он чувствует, что мы заботимся, что мы любим его и делаем все возможное, чтобы его спасти. Близкие люди все-таки каким-то невидимыми узами связаны. Эта связь основана на опыте совместной жизни, общих многолетних переживаний. Ребенок знает, как в той или иной ситуации поступят мама и папа. Мы не всегда отдаем себе отчет, но, что касается близких, мы точно предугадываем их реакцию.
Сегодня мне говорят: "Лена, как ты смогла это выдержать?"
Просто они не видели меня в сложных ситуациях, пусть и не таких драматичных. А мои близкие, в том числе Кирилл, не допускали, что я могу повести себя иначе.
Люди очень много могут вынести -- если есть ради кого.
Только не надо зацикливаться на мыслях типа: "Почему мне так не повезло? Почему это случилось со мной?" Это тупиковый путь. Все, что случается, случается почему-то. Не тобой этот мир устроен, и у тебя нет права такие вопросы задавать. Жалеть себя нечего, надо думать о других.
ЛЮДМИЛА ЛУНИНА
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
