Архивная публикация 2003 года: "О свежей крови"
В Москве проходят театральные фестивали NET и "Балтийский дом". На них представлены оба поколения режиссеров и драматургов: поколение ночного клуба и поколение библиотеки.Сегодня, 13.11.03, я пишу эту статью вместо того, чтобы отправиться на встречу с англичанином Марком Равенхиллом, автором незабвенной пьесы Shopping & Fucking. Встреча проходит в рамках фестиваля NET (Новый европейский театр), который, в свою очередь, проводится в Москве уже пятый раз и год от года становится все новее. В общем, я не горюю. Желание встретиться с Равенхиллом я как-нибудь преодолею, тем более что он обещал устроить презентацию своей новой пьесы. Основатели фестиваля, Марина Давыдова и Роман Должанский (блестящие театральные обозреватели и активные театральные деятели), горды этим фактом до чрезвычайности, а с меня за глаза хватит и того, что я читал и видел несколько лет назад в скромной постановке Ольги Субботиной.
Прорывающиеся вместе
Если кто не знает, Субботина -- ведущий театральный режиссер нового поколения, причем "ведущий" я пишу не красоты ради: она действительно ведет и за нею действительно идут. Она сумела организовать масштабную встречу новых драматургов (Евгений Гришковец, Максим Курочкин, братья Пресняковы, Василий Сигарев, Михаил Угаров и др.) и новых режиссеров (Кирилл Серебренников, Владимир Агеев, те же Гришковец и Угаров и др.). Центр драматургии и режиссуры, в котором она работает, стал не только штаб-квартирой всех новых, но и модным, широко рекламируемым заведением.
Только что мне попался в руки образчик особо беззастенчивой рекламы; драматурги-соавторы В. Забалуев & А. Зензинов (они сами так себя пишут, через &) опубликовали в журнале "Театр" статью "Новая драма как драма нового", пестрящую выражениями вроде "счастливым образом начался триумфальный прорыв" и написанную с очевидной целью: примкнуть к прорыву. Они объявляют конец героической эпохи одиночек и искренне считают, что прорываться в театре надо дружно, всем скопом. Скорее всего, очень озабочены тем, как бы их не забыли. В поколении прорывающихся вместе эта забота -- самая распространенная.
Если я успею закончить статью к вечеру, то мне представится возможность по второму разу посмотреть спектакль "Кислород" Ивана Вырыпаева, лауреата недавнего фестиваля "Новая драма". Спектакль поставлен в театре под названием "Театр.doc", еще одном оплоте новых прорывов. Заведением руководит драматург Елена Гремина, жена драматурга и режиссера Михаила Угарова, и руководит хорошо: "Театр.doc" тоже вошел в моду. С тех пор как он объявил о своем аскетизме и безапелляционной антибуржуазности, каждый вечер у театра паркуется полтора-два десятка очень хороших машин, а мест там -- не то пятьдесят, не то семьдесят, включая подоконник. Вырыпаев недавно объявил об учреждении Международного движения "Кислород". Как вы полагаете, захочется ли после этого мне еще раз посмотреть этот спектакль? Правильно, продолжаем разговор, как говорил добрый старый Карлсон.
Все сказано, все предсказуемо
Театральный климат в Москве (говорят, что и в России) действительно изменился, и это не обязательно к худшему. Я не разделяю восторгов по поводу нового театра и новой драмы, которую критик Илья Смирнов смешно и хлестко назвал "сраматургией"; не разделяю и негодований. Смирнову не нравится то, что в семи ее сюжетах из десяти центральное место занимает fucking; других это всячески умиляет, я же сохраняю нейтралитет. Хотите -- пожалуйста: не имею ничего против. Разве то, что о fucking лишь нудно и без юмора рассуждают, не переходя к действию. Не имею я также ничего против ненормативной лексики -- разве то, что употребляется она с подзаборной неизобретательностью. Умением загнуть что-нибудь этакое, веселящее слух, оборотов на семь, никто из новых драматургов не обладает и обладать не стремится. Они вообще не любят выделяться из массы -- все ждут чего-то. Должно быть, того времени, когда масса станет критической.
Самая неприятная черта нового театрального поколения -- даже не малограмотность (нормативной лексикой они владеют еще хуже, чем ненормативной, и в большинстве своем пишут с ошибками), а предсказуемость. Как правило, все, что предстоит увидеть, в их театре при наличии некоторого зрительского опыта выясняется к десятой, хорошо если к пятнадцатой минуте. Они эффектно конструируют ситуацию, но совершенно не знают, что делать с сюжетом: в лучшем случае предлагают ритмический узор с минимумом вариаций. Это равно относится к режиссерам и драматургам, в меньшей степени -- к актерам (которые, впрочем, уже привыкают ограничиваться статическим существованием): им нечем удивлять и обманывать. Должно быть, поэтому театральные представления за последние годы заметно укоротились: спектакли все чаще укладываются в сто, девяносто, семьдесят минут. Фильмы, напротив, стали длиннее -- и не только благодаря любви к спецэффектам.
Как я радовался на "Новой драме", когда в пьесе Максима Курочкина "Трансфер" ситуация преломилась неожиданным образом. Начиналось все как у всех: молодой бизнесмен, сексуально озабоченная жена, налоговые заморочки, привет от отца. И тут выяснилось, что отец давно мертв, привет он передает из преисподней, а сыну с ним предстоит увидеться: не умереть, а оформить турпоездку в ад, погостить чуток и вернуться. Вот тебе и трансфер.
Впрочем, не желая обидеть ни автора пьесы, ни режиссера Михаила Угарова, ни Центр драматургии и режиссуры (все те же и он же -- а вы как думали?), я должен заявить: менее увлекательных путешествий по загробному миру не существует ни в отечественном, ни в зарубежном искусстве. Хотя, вероятно, правильнее сказать: не существовало. Сейчас фантазия отказывается работать у большинства сочинителей. Это первая общезначимая реакция на постмодернизм с его тезисом "все сказано до нас" и выводом: будем, стало быть, обмениваться знаками знаков. На территории искусства такой обмен быстро теряет увлекательность и приводит к унылому "ну, я же сказал ад -- дальше вспоминайте хоть Орфея, хоть Вергилия: у них все сказано". Ну и дураки. Орфея я и без вас вспомню.
Колхозный рынок
Новое поколение, иной опыт, свежая кровь. Не надо даже заикаться об этом -- зря, что ли, у Бродского сказано: "То, что считается свежей кровью, всегда оказывается в итоге обычной старой мочой". Он был человек недобрый, но точный.
То, что сейчас происходит в театре, на самом деле можно назвать добровольной коллективизацией в особо крупных (давно уже международных) масштабах. Это не создание некой группировки, надеющейся реализовать свои художественные идеи или хотя бы дорваться до кормушки. Против стремления к кормушке и прочих рыночных отношений я ничего не имею; против колхоза -- весьма многое. Предпринята попытка обобществить именно то, что принципиально не поддается обобществлению: индивидуальный стиль. Нечто подобное сумели сделать лондонские модники времен Джорджа Браммела (те самые dandy), и старания их увенчались успехом именно потому, что применялись не на территории искусства. Можно сколько угодно говорить о людях, которые сотворили нечто художественное из собственной биографии или просто даже из внешности, -- это возвышенный треп, не более. Произведением искусства человек себя сделать не способен. Гораздо проще ему стать святым.
Новое действующее поколение -- именно в той степени, в какой оно ощущает себя поколением -- качественно отличается от двух предыдущих. Сознание предыдущих формировала библиотека: в том широком смысле, который включает в себя магнитофонные записи и кухонные разговоры. Сознание нового формируется ночным клубом: в столь же широком смысле, который включает в себя черт знает что. Поняв это, мы поймем очень многое: от чрезвычайно насыщенного ритма жизни до ненависти к любым проявлениям индивидуализма, от замечательно развитых навыков потребления -- разумного, вежливого, стильного -- до терпимости ко всему, кроме утверждения, что дважды два четыре и Господь за дело покарал Содом и Гоморру. Нормы клубной жизни, темы клубных разговоров (отрывистых, бесконечных, лишенных уважения к слову) перешли из ночного в дневное поведение и, как могут, переползают в художественное. Переползают, стараясь искупить недостаток в скорости избытком агрессивной широковещательности. Впрочем, возможно, что агрессивность этого клубного поколения объясняется просто тем, что оно у нас первое.
И тем, что оно покамест не готово расслоиться, а значит, время от времени подвержено коллективному психозу, групповому самовнушению и всем прочим прелестям Idola fori (идолов площади), как их понимал сэр Фрэнсис Бэкон.
В Москве проходят театральные фестивали NET и "Балтийский дом". На них представлены оба поколения режиссеров и драматургов: поколение ночного клуба и поколение библиотеки.Сегодня, 13.11.03, я пишу эту статью вместо того, чтобы отправиться на встречу с англичанином Марком Равенхиллом, автором незабвенной пьесы Shopping & Fucking. Встреча проходит в рамках фестиваля NET (Новый европейский театр), который, в свою очередь, проводится в Москве уже пятый раз и год от года становится все новее. В общем, я не горюю. Желание встретиться с Равенхиллом я как-нибудь преодолею, тем более что он обещал устроить презентацию своей новой пьесы. Основатели фестиваля, Марина Давыдова и Роман Должанский (блестящие театральные обозреватели и активные театральные деятели), горды этим фактом до чрезвычайности, а с меня за глаза хватит и того, что я читал и видел несколько лет назад в скромной постановке Ольги Субботиной.
Прорывающиеся вместе
Если кто не знает, Субботина -- ведущий театральный режиссер нового поколения, причем "ведущий" я пишу не красоты ради: она действительно ведет и за нею действительно идут. Она сумела организовать масштабную встречу новых драматургов (Евгений Гришковец, Максим Курочкин, братья Пресняковы, Василий Сигарев, Михаил Угаров и др.) и новых режиссеров (Кирилл Серебренников, Владимир Агеев, те же Гришковец и Угаров и др.). Центр драматургии и режиссуры, в котором она работает, стал не только штаб-квартирой всех новых, но и модным, широко рекламируемым заведением.
Только что мне попался в руки образчик особо беззастенчивой рекламы; драматурги-соавторы В. Забалуев & А. Зензинов (они сами так себя пишут, через &) опубликовали в журнале "Театр" статью "Новая драма как драма нового", пестрящую выражениями вроде "счастливым образом начался триумфальный прорыв" и написанную с очевидной целью: примкнуть к прорыву. Они объявляют конец героической эпохи одиночек и искренне считают, что прорываться в театре надо дружно, всем скопом. Скорее всего, очень озабочены тем, как бы их не забыли. В поколении прорывающихся вместе эта забота -- самая распространенная.
Если я успею закончить статью к вечеру, то мне представится возможность по второму разу посмотреть спектакль "Кислород" Ивана Вырыпаева, лауреата недавнего фестиваля "Новая драма". Спектакль поставлен в театре под названием "Театр.doc", еще одном оплоте новых прорывов. Заведением руководит драматург Елена Гремина, жена драматурга и режиссера Михаила Угарова, и руководит хорошо: "Театр.doc" тоже вошел в моду. С тех пор как он объявил о своем аскетизме и безапелляционной антибуржуазности, каждый вечер у театра паркуется полтора-два десятка очень хороших машин, а мест там -- не то пятьдесят, не то семьдесят, включая подоконник. Вырыпаев недавно объявил об учреждении Международного движения "Кислород". Как вы полагаете, захочется ли после этого мне еще раз посмотреть этот спектакль? Правильно, продолжаем разговор, как говорил добрый старый Карлсон.
Все сказано, все предсказуемо
Театральный климат в Москве (говорят, что и в России) действительно изменился, и это не обязательно к худшему. Я не разделяю восторгов по поводу нового театра и новой драмы, которую критик Илья Смирнов смешно и хлестко назвал "сраматургией"; не разделяю и негодований. Смирнову не нравится то, что в семи ее сюжетах из десяти центральное место занимает fucking; других это всячески умиляет, я же сохраняю нейтралитет. Хотите -- пожалуйста: не имею ничего против. Разве то, что о fucking лишь нудно и без юмора рассуждают, не переходя к действию. Не имею я также ничего против ненормативной лексики -- разве то, что употребляется она с подзаборной неизобретательностью. Умением загнуть что-нибудь этакое, веселящее слух, оборотов на семь, никто из новых драматургов не обладает и обладать не стремится. Они вообще не любят выделяться из массы -- все ждут чего-то. Должно быть, того времени, когда масса станет критической.
Самая неприятная черта нового театрального поколения -- даже не малограмотность (нормативной лексикой они владеют еще хуже, чем ненормативной, и в большинстве своем пишут с ошибками), а предсказуемость. Как правило, все, что предстоит увидеть, в их театре при наличии некоторого зрительского опыта выясняется к десятой, хорошо если к пятнадцатой минуте. Они эффектно конструируют ситуацию, но совершенно не знают, что делать с сюжетом: в лучшем случае предлагают ритмический узор с минимумом вариаций. Это равно относится к режиссерам и драматургам, в меньшей степени -- к актерам (которые, впрочем, уже привыкают ограничиваться статическим существованием): им нечем удивлять и обманывать. Должно быть, поэтому театральные представления за последние годы заметно укоротились: спектакли все чаще укладываются в сто, девяносто, семьдесят минут. Фильмы, напротив, стали длиннее -- и не только благодаря любви к спецэффектам.
Как я радовался на "Новой драме", когда в пьесе Максима Курочкина "Трансфер" ситуация преломилась неожиданным образом. Начиналось все как у всех: молодой бизнесмен, сексуально озабоченная жена, налоговые заморочки, привет от отца. И тут выяснилось, что отец давно мертв, привет он передает из преисподней, а сыну с ним предстоит увидеться: не умереть, а оформить турпоездку в ад, погостить чуток и вернуться. Вот тебе и трансфер.
Впрочем, не желая обидеть ни автора пьесы, ни режиссера Михаила Угарова, ни Центр драматургии и режиссуры (все те же и он же -- а вы как думали?), я должен заявить: менее увлекательных путешествий по загробному миру не существует ни в отечественном, ни в зарубежном искусстве. Хотя, вероятно, правильнее сказать: не существовало. Сейчас фантазия отказывается работать у большинства сочинителей. Это первая общезначимая реакция на постмодернизм с его тезисом "все сказано до нас" и выводом: будем, стало быть, обмениваться знаками знаков. На территории искусства такой обмен быстро теряет увлекательность и приводит к унылому "ну, я же сказал ад -- дальше вспоминайте хоть Орфея, хоть Вергилия: у них все сказано". Ну и дураки. Орфея я и без вас вспомню.
Колхозный рынок
Новое поколение, иной опыт, свежая кровь. Не надо даже заикаться об этом -- зря, что ли, у Бродского сказано: "То, что считается свежей кровью, всегда оказывается в итоге обычной старой мочой". Он был человек недобрый, но точный.
То, что сейчас происходит в театре, на самом деле можно назвать добровольной коллективизацией в особо крупных (давно уже международных) масштабах. Это не создание некой группировки, надеющейся реализовать свои художественные идеи или хотя бы дорваться до кормушки. Против стремления к кормушке и прочих рыночных отношений я ничего не имею; против колхоза -- весьма многое. Предпринята попытка обобществить именно то, что принципиально не поддается обобществлению: индивидуальный стиль. Нечто подобное сумели сделать лондонские модники времен Джорджа Браммела (те самые dandy), и старания их увенчались успехом именно потому, что применялись не на территории искусства. Можно сколько угодно говорить о людях, которые сотворили нечто художественное из собственной биографии или просто даже из внешности, -- это возвышенный треп, не более. Произведением искусства человек себя сделать не способен. Гораздо проще ему стать святым.
Новое действующее поколение -- именно в той степени, в какой оно ощущает себя поколением -- качественно отличается от двух предыдущих. Сознание предыдущих формировала библиотека: в том широком смысле, который включает в себя магнитофонные записи и кухонные разговоры. Сознание нового формируется ночным клубом: в столь же широком смысле, который включает в себя черт знает что. Поняв это, мы поймем очень многое: от чрезвычайно насыщенного ритма жизни до ненависти к любым проявлениям индивидуализма, от замечательно развитых навыков потребления -- разумного, вежливого, стильного -- до терпимости ко всему, кроме утверждения, что дважды два четыре и Господь за дело покарал Содом и Гоморру. Нормы клубной жизни, темы клубных разговоров (отрывистых, бесконечных, лишенных уважения к слову) перешли из ночного в дневное поведение и, как могут, переползают в художественное. Переползают, стараясь искупить недостаток в скорости избытком агрессивной широковещательности. Впрочем, возможно, что агрессивность этого клубного поколения объясняется просто тем, что оно у нас первое.
И тем, что оно покамест не готово расслоиться, а значит, время от времени подвержено коллективному психозу, групповому самовнушению и всем прочим прелестям Idola fori (идолов площади), как их понимал сэр Фрэнсис Бэкон.
АЛЕКСАНДР СОКОЛЯНСКИЙ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
