Архивная публикация 2009 года: "Они танцевали убийство"
Русский писатель должен умереть, а российский подросток — попасть в тюрьму, чтобы им заинтересовались. Корреспондент «Профиля» отправился в Можайскую воспитательную колонию, где детьми-убийцами занялись казаки..
«Когда нас брали на горячем, мент сперва по почкам, потом в голову, потом еще для порядка в табло. Изо рта кровь течет, а я уже все слышу. Как он выпрямляется и кричит мне: «Говнюк, а ты у меня еще попляшешь».
Это не было пустым обещанием. Олег, 17 лет. Худой протубертат с голодными глазами, вполне нелепый. На лице — мозаика прыщей, коленки и локти — синие, острые, какие-то куриные. Но взгляд уже колючий, мужской. И Олег заплясал. Пляшет он в Можайской воспитательной колонии. Пляшет казачьи танцы. Казаки с недавних пор оккупировали «Можайку».
Можайской колонии на днях исполнилось 45 лет. Меньше всего по этому поводу ликуют заключенные — их сейчас 131 человек. Убийства, грабежи, изнасилования, разбой, тяжкие телесные. Корреспондент «Профиля» отправился за «колючку» выяснить, кому нужна в неволе казачья вольница. Ведь, как и везде, хребет зоны — «плыть мимо дела»: не работать, не учиться, с администрацией дел не иметь. Так велит блатной закон. Но блатной закон о казаках — самых вольных российских людях — помалкивает. Ничего не говорит.
За трехкилометровой стеной крепкого и высоченного забора с колючей проволокой — несколько старых, приземистых, одно-двухэтажных зданий из серого кирпича. Это жилые корпуса, школа, мастерские, складские помещения. Есть осатанелый по штатному расписанию пес. За ним — клуб. Внутри клуба есть актовый зал. В центре актового зала есть Олег. Олег, похожий на ощипанную курицу, стоит на одной ноге — натягивает до ушей красивые шаровары с лампасами. Теряет на секунду равновесие. Ржет:
«А прав был гражданин начальник — я у него еще потанцую. Уже танцую».
Еще шестеро смелых записались к Леониду Милованову — руководителю ансамбля «Казаки России». Милованов за танцы с убийцами не получает ни копейки. Заезжает в колонию между гастролями в Японии и родном Липецке. Два-три раза в месяц.
И не казак он — а какой-то цыган. Широкополая шляпа, глаза ромалэ. А почему на автобусе приехал? Где повозка? Почему лошади не гарцуют? Где бурки и каракулевые шапки?
— Мне сказали: можешь тащить в колонию все, кроме лошадей и кинжала, — говорит нам шеф. — Также категорическое «нет» сказали по поводу нашего знаменитого танца с шашками. Все остальное — велкам!
Поэтому с убийцами и насильниками Милованов разучивает безобидную «Марусю».
«Розпрягайте, хлопцi, коней». За полтора часа слова этой песни вдалбливаются в мозг на неделю.
«Маруся, раз, два, три, калина,
Чорнявая дiвчина
В саду ягоди рвала».
Они стоят напротив Милованова. Семь человек. Все в наколках, глаза покрыты куриной пленкой: лень им все. Но начинают танцевать, хлопать пятерней себя по плечу — пленка куриная исчезает. Интересно становится. «Зона» исчезает.
Милованов — псих!
Леонида Милованова уже называют психом. Какого черта ему надо за колючей проволокой? Милованов морщится, но объясняет:
— Да, бывают такие идиотские вопросы. Меня спрашивают: а чего Милованов опустился? «Казаки России» — мировой бренд — и вдруг до колонии докатились. Как вам не стыдно? А я говорю им: вы что, ребята, у вас с головой в порядке? Вы что, гарантируете, что в жизни непогрешимые? От сумы и от тюрьмы заговоренные? Православные люди — они всегда были милосердными. К падшим и немощным милосердные. Что же вы такие стали черствые, рациональные?
Блатной, сидящий в зале, гогочет.
«Вы зря смеетесь. В каждом есть эти персонажи. Мы все — убийцы и святые. Просто у меня не было повода обнаружить в себе злодея. А у вас — был».
Блатной встает. Подходит к одному из танцоров. Берет его за пуговицу: «Ты, чувырла, знаешь на кого похож? На петушка. Не западло тебе булками-то на сцене трясти?»
Тот машет рукой: «Перестань, Арсен. А что, лучше в мастерской париться?»
До недавнего времени заключенные «Можайки» делали грустные вещи: пожарные лестницы, лестницы-палки, лестницы-штурмовки, каски пожарные, блоки керамзито-бетонные, ворота гаражные, решетки оконные, урны для мусора, урны ритуальные, кресты надгробные, ограды кладбищенские, гвозди, штапики, балясины.
Казачий мастер-класс идет по расписанию вместо мастерской, так что в нем есть прямой смысл. «Маруся» интересней кладбищенских оград.
Пот, кровь и слезы
В актовом зале пахнет как в детстве. Пот, резина, сперма.
Милованов считает по головам учеников. Трое убийц, насильник, скинхед, разбойник.
— А где еще один? Было же семеро? Где кадры? Куда делись?
Скинхед бросает:
— А ушел в ИВК, на взрослую.
Милованов поворачивает к нам красивую, в шляпе, голову:
— Вот в этом минус детской колонии. Едешь на недельку — бац, один домой ушел, второго во взрослую перевели. Так мы с ними долго будем канитель разводить. Новичка придется брать. А это геморрой.
— Надо сказать, чтобы никого больше вообще не выпускали. Пока танец не сделаем, чтоб никого не выпускали, — кричит в зал казак. Подростки ржут:
— Эй, дядя, не надо этого делать! А то мы вам тут напляшем. Вам тогда пожизненных надо брать.
Итак, первый проход. Убийцы — танцоры, насильники — певцы. Из насильников получаются хорошие певцы. Убийцы сильнее в хореографии. Но двигаются пока вальяжно, как в гоп-стопе.
— Стоп, стоп, стоп! Вы что вообще так медленно идете? Ровно в два раза быстрее надо! И уберите с лиц вашу ухмылочку. Вы не гоп-стопники. Вы — казаки. Гордость России. Вольные сыны.
Вольные сыны смотрят на зарешеченное окно. И на охранника у дверей.
— Шутите, дядя?
— Воля — в душе. Запомните. Казаки когда-то тоже бежали от царского режима и прятались в степях…
Охранник делает знак Милованову: следи за языком.
Казак затихает. Показывает, как надо идти:
— Все должно быть размеренно. Попой виляете. Хватит вилять попой. И плохо, что вы меняетесь все, — так мы до конца дело не доведем. И правда, надо пожизненных брать, — времени больше.
Пожизненных в колонии нет. Средний срок — 4 года.
Первый проход «Маруси» Милованову не понравился.
— Всем ставлю тройки. Саше — четверку. Молодец. Попой не виляешь, блатного не лепишь.
Саша
Александр, 18 лет. Пока Милованов вещает о попе, Саша рассказывает «Профилю» вот что:
— У меня статья 162 часть 3 — групповой разбой. Сидел я с девчонками, с друзьями, просто сидели днем — гуляли. И пришли из другой компании взрослые, которые всегда любят подпить и так далее. И сказали: пойдем с нами, походим там чего-нибудь. И сели втроем. И сказали: нашего общего друга посадили в тюрьму. И надо, типа, это отметить. И начали пить, пить, ну, естественно, это показалось мало, пошли еще нашли. Часов в 11 вечера уже синющие вообще были, на ногах не могли стоять. И нам, естественно, все было мало. Мы решили найти денег. Пошли мимо какого-то деревенского домика, увидели, что там свет горит, решили туда залезть. Залезли, начали долбиться. Там было как бы три узбека. Три узбека сидели, и мы их решили нагреть. Долбили, долбили, телефоны, DVD забрали, потом где-то через неделю нас поймали. Все это было в Люберцах.
— Саша, зачем вам «Маруся?» Что вы здесь хотите найти?
— К казакам хожу потому, что у них хотя бы можно забыть, где я нахожусь. Я вообще во всех мероприятиях участвую. Как бы являюсь председателем секции досуга по колонии. Отсидел два. Еще осталось два года. УДО через 9 месяцев. Но через пару недель мне 19 исполнится, так что придется ехать на ИК — исправительную колонию. А не хочется. Лучше бы тут остался.
{PAGE}
Не как баба
Милованов все начинает сначала. Опять «ручеек» — элемент «Маруси». Опять он орет на зэков. Опять недоволен.
«Не надо шаркать, как старушка. Надо чеканить — чтобы пол трясся. Четче, четче. Теперь надо как следует заехать ладонью по своему плечу. Пальцы шире, мужской вид, суровый, не тряпка. Ногу подымай!
Милованов стоит в центре зала. Уже красный, как рак в кипятке. Мужчина в сапогах со всей силой колотит ногой по полу. Зал гулкий. «И… раз. Четче. И… два. Четче!!!». Сам от себя кайфует. «Ногу не под себя, а вот так — внахлест! Не под себя только».
Наконец Милованов натопался. Танец был разобран на куски. «Марусю» расчленили — и теперь пришло время ее собрать.
— Повторим всю комбинацию сначала. Подтянем плечи. С правой ноги. Внахлест. По-казацки. Пошли! Ударили рукой, вот, рука открывается вот так и со всей силой по плечу. Не как баба. Как казак!
Теперь четверку поставили Олегу.
— Мы напали на человека, чтобы забрать деньги, — говорит в перерыве нам Олег. — И так получилось, что сильно избили, и он умер через две недели в больнице. Было дело в Подмосковье, в Ивантеевке. В казачьем деле я — лидер. Просто давно здесь сижу, и как бы много народу уже поменялось. Сижу два года, осталось четыре с половиной. «Маруся» удовлетворяет меня. Вот девчонку бы сейчас живую.
У Олега с казачьим танцем связаны большие надежды:
— Какие-то дальнейшие перспективы на жизнь? Освободиться, не забрасывать это. Если будет возможность — продолжу плясать. На 80 процентов я уверен, что хочу плясать на воле. На 20 процентов уверен, что не успею. Попаду обратно.
За стеной актового зала — кабинет заведующей клубом. Милая женщина. Марина Корнеева — библиотекарь и завклубом — сидит за столом. Слушает радиоприемник. Динамик ласкает ее женский слух песней «Чем выше любовь — тем ниже поцелуи». Но Марина Корнеева на жизнь смотрит трезво:
— Тридцать процентов детей вернутся к нам после освобождения. Рецидив. Это печальная правда. И как бы я ни хотела, вряд ли кто-то попадет на воле к Милованову в казачий хор. К сожалению.
За стеной заканчивается топот.
«Маруся, раз, два, три, калина,
Чорнявая дiвчина
В саду ягоди рвала».
Корнеева приглушает звук приемника. Встает.
— Пора. Построение на обед. С казаками расстаемся теперь на три недели.
Семеро раскрасневшихся от танцев подростков встают в хвост очереди в столовку. Очередь черная, лица серые, земляные, смурные. На «казачков» смотрят волком: они хоть и танцевали убийство, но прогнулись под администрацию. Забыли про «западло». Забыли о блатном законе.
Милованов выходит за пределы зоны. Садится в автобус. Открываем водку. Пьем, почему-то не чокаясь.
Русский писатель должен умереть, а российский подросток — попасть в тюрьму, чтобы им заинтересовались. Корреспондент «Профиля» отправился в Можайскую воспитательную колонию, где детьми-убийцами занялись казаки..
«Когда нас брали на горячем, мент сперва по почкам, потом в голову, потом еще для порядка в табло. Изо рта кровь течет, а я уже все слышу. Как он выпрямляется и кричит мне: «Говнюк, а ты у меня еще попляшешь».
Это не было пустым обещанием. Олег, 17 лет. Худой протубертат с голодными глазами, вполне нелепый. На лице — мозаика прыщей, коленки и локти — синие, острые, какие-то куриные. Но взгляд уже колючий, мужской. И Олег заплясал. Пляшет он в Можайской воспитательной колонии. Пляшет казачьи танцы. Казаки с недавних пор оккупировали «Можайку».
Можайской колонии на днях исполнилось 45 лет. Меньше всего по этому поводу ликуют заключенные — их сейчас 131 человек. Убийства, грабежи, изнасилования, разбой, тяжкие телесные. Корреспондент «Профиля» отправился за «колючку» выяснить, кому нужна в неволе казачья вольница. Ведь, как и везде, хребет зоны — «плыть мимо дела»: не работать, не учиться, с администрацией дел не иметь. Так велит блатной закон. Но блатной закон о казаках — самых вольных российских людях — помалкивает. Ничего не говорит.
За трехкилометровой стеной крепкого и высоченного забора с колючей проволокой — несколько старых, приземистых, одно-двухэтажных зданий из серого кирпича. Это жилые корпуса, школа, мастерские, складские помещения. Есть осатанелый по штатному расписанию пес. За ним — клуб. Внутри клуба есть актовый зал. В центре актового зала есть Олег. Олег, похожий на ощипанную курицу, стоит на одной ноге — натягивает до ушей красивые шаровары с лампасами. Теряет на секунду равновесие. Ржет:
«А прав был гражданин начальник — я у него еще потанцую. Уже танцую».
Еще шестеро смелых записались к Леониду Милованову — руководителю ансамбля «Казаки России». Милованов за танцы с убийцами не получает ни копейки. Заезжает в колонию между гастролями в Японии и родном Липецке. Два-три раза в месяц.
И не казак он — а какой-то цыган. Широкополая шляпа, глаза ромалэ. А почему на автобусе приехал? Где повозка? Почему лошади не гарцуют? Где бурки и каракулевые шапки?
— Мне сказали: можешь тащить в колонию все, кроме лошадей и кинжала, — говорит нам шеф. — Также категорическое «нет» сказали по поводу нашего знаменитого танца с шашками. Все остальное — велкам!
Поэтому с убийцами и насильниками Милованов разучивает безобидную «Марусю».
«Розпрягайте, хлопцi, коней». За полтора часа слова этой песни вдалбливаются в мозг на неделю.
«Маруся, раз, два, три, калина,
Чорнявая дiвчина
В саду ягоди рвала».
Они стоят напротив Милованова. Семь человек. Все в наколках, глаза покрыты куриной пленкой: лень им все. Но начинают танцевать, хлопать пятерней себя по плечу — пленка куриная исчезает. Интересно становится. «Зона» исчезает.
Милованов — псих!
Леонида Милованова уже называют психом. Какого черта ему надо за колючей проволокой? Милованов морщится, но объясняет:
— Да, бывают такие идиотские вопросы. Меня спрашивают: а чего Милованов опустился? «Казаки России» — мировой бренд — и вдруг до колонии докатились. Как вам не стыдно? А я говорю им: вы что, ребята, у вас с головой в порядке? Вы что, гарантируете, что в жизни непогрешимые? От сумы и от тюрьмы заговоренные? Православные люди — они всегда были милосердными. К падшим и немощным милосердные. Что же вы такие стали черствые, рациональные?
Блатной, сидящий в зале, гогочет.
«Вы зря смеетесь. В каждом есть эти персонажи. Мы все — убийцы и святые. Просто у меня не было повода обнаружить в себе злодея. А у вас — был».
Блатной встает. Подходит к одному из танцоров. Берет его за пуговицу: «Ты, чувырла, знаешь на кого похож? На петушка. Не западло тебе булками-то на сцене трясти?»
Тот машет рукой: «Перестань, Арсен. А что, лучше в мастерской париться?»
До недавнего времени заключенные «Можайки» делали грустные вещи: пожарные лестницы, лестницы-палки, лестницы-штурмовки, каски пожарные, блоки керамзито-бетонные, ворота гаражные, решетки оконные, урны для мусора, урны ритуальные, кресты надгробные, ограды кладбищенские, гвозди, штапики, балясины.
Казачий мастер-класс идет по расписанию вместо мастерской, так что в нем есть прямой смысл. «Маруся» интересней кладбищенских оград.
Пот, кровь и слезы
В актовом зале пахнет как в детстве. Пот, резина, сперма.
Милованов считает по головам учеников. Трое убийц, насильник, скинхед, разбойник.
— А где еще один? Было же семеро? Где кадры? Куда делись?
Скинхед бросает:
— А ушел в ИВК, на взрослую.
Милованов поворачивает к нам красивую, в шляпе, голову:
— Вот в этом минус детской колонии. Едешь на недельку — бац, один домой ушел, второго во взрослую перевели. Так мы с ними долго будем канитель разводить. Новичка придется брать. А это геморрой.
— Надо сказать, чтобы никого больше вообще не выпускали. Пока танец не сделаем, чтоб никого не выпускали, — кричит в зал казак. Подростки ржут:
— Эй, дядя, не надо этого делать! А то мы вам тут напляшем. Вам тогда пожизненных надо брать.
Итак, первый проход. Убийцы — танцоры, насильники — певцы. Из насильников получаются хорошие певцы. Убийцы сильнее в хореографии. Но двигаются пока вальяжно, как в гоп-стопе.
— Стоп, стоп, стоп! Вы что вообще так медленно идете? Ровно в два раза быстрее надо! И уберите с лиц вашу ухмылочку. Вы не гоп-стопники. Вы — казаки. Гордость России. Вольные сыны.
Вольные сыны смотрят на зарешеченное окно. И на охранника у дверей.
— Шутите, дядя?
— Воля — в душе. Запомните. Казаки когда-то тоже бежали от царского режима и прятались в степях…
Охранник делает знак Милованову: следи за языком.
Казак затихает. Показывает, как надо идти:
— Все должно быть размеренно. Попой виляете. Хватит вилять попой. И плохо, что вы меняетесь все, — так мы до конца дело не доведем. И правда, надо пожизненных брать, — времени больше.
Пожизненных в колонии нет. Средний срок — 4 года.
Первый проход «Маруси» Милованову не понравился.
— Всем ставлю тройки. Саше — четверку. Молодец. Попой не виляешь, блатного не лепишь.
Саша
Александр, 18 лет. Пока Милованов вещает о попе, Саша рассказывает «Профилю» вот что:
— У меня статья 162 часть 3 — групповой разбой. Сидел я с девчонками, с друзьями, просто сидели днем — гуляли. И пришли из другой компании взрослые, которые всегда любят подпить и так далее. И сказали: пойдем с нами, походим там чего-нибудь. И сели втроем. И сказали: нашего общего друга посадили в тюрьму. И надо, типа, это отметить. И начали пить, пить, ну, естественно, это показалось мало, пошли еще нашли. Часов в 11 вечера уже синющие вообще были, на ногах не могли стоять. И нам, естественно, все было мало. Мы решили найти денег. Пошли мимо какого-то деревенского домика, увидели, что там свет горит, решили туда залезть. Залезли, начали долбиться. Там было как бы три узбека. Три узбека сидели, и мы их решили нагреть. Долбили, долбили, телефоны, DVD забрали, потом где-то через неделю нас поймали. Все это было в Люберцах.
— Саша, зачем вам «Маруся?» Что вы здесь хотите найти?
— К казакам хожу потому, что у них хотя бы можно забыть, где я нахожусь. Я вообще во всех мероприятиях участвую. Как бы являюсь председателем секции досуга по колонии. Отсидел два. Еще осталось два года. УДО через 9 месяцев. Но через пару недель мне 19 исполнится, так что придется ехать на ИК — исправительную колонию. А не хочется. Лучше бы тут остался.
{PAGE}
Не как баба
Милованов все начинает сначала. Опять «ручеек» — элемент «Маруси». Опять он орет на зэков. Опять недоволен.
«Не надо шаркать, как старушка. Надо чеканить — чтобы пол трясся. Четче, четче. Теперь надо как следует заехать ладонью по своему плечу. Пальцы шире, мужской вид, суровый, не тряпка. Ногу подымай!
Милованов стоит в центре зала. Уже красный, как рак в кипятке. Мужчина в сапогах со всей силой колотит ногой по полу. Зал гулкий. «И… раз. Четче. И… два. Четче!!!». Сам от себя кайфует. «Ногу не под себя, а вот так — внахлест! Не под себя только».
Наконец Милованов натопался. Танец был разобран на куски. «Марусю» расчленили — и теперь пришло время ее собрать.
— Повторим всю комбинацию сначала. Подтянем плечи. С правой ноги. Внахлест. По-казацки. Пошли! Ударили рукой, вот, рука открывается вот так и со всей силой по плечу. Не как баба. Как казак!
Теперь четверку поставили Олегу.
— Мы напали на человека, чтобы забрать деньги, — говорит в перерыве нам Олег. — И так получилось, что сильно избили, и он умер через две недели в больнице. Было дело в Подмосковье, в Ивантеевке. В казачьем деле я — лидер. Просто давно здесь сижу, и как бы много народу уже поменялось. Сижу два года, осталось четыре с половиной. «Маруся» удовлетворяет меня. Вот девчонку бы сейчас живую.
У Олега с казачьим танцем связаны большие надежды:
— Какие-то дальнейшие перспективы на жизнь? Освободиться, не забрасывать это. Если будет возможность — продолжу плясать. На 80 процентов я уверен, что хочу плясать на воле. На 20 процентов уверен, что не успею. Попаду обратно.
За стеной актового зала — кабинет заведующей клубом. Милая женщина. Марина Корнеева — библиотекарь и завклубом — сидит за столом. Слушает радиоприемник. Динамик ласкает ее женский слух песней «Чем выше любовь — тем ниже поцелуи». Но Марина Корнеева на жизнь смотрит трезво:
— Тридцать процентов детей вернутся к нам после освобождения. Рецидив. Это печальная правда. И как бы я ни хотела, вряд ли кто-то попадет на воле к Милованову в казачий хор. К сожалению.
За стеной заканчивается топот.
«Маруся, раз, два, три, калина,
Чорнявая дiвчина
В саду ягоди рвала».
Корнеева приглушает звук приемника. Встает.
— Пора. Построение на обед. С казаками расстаемся теперь на три недели.
Семеро раскрасневшихся от танцев подростков встают в хвост очереди в столовку. Очередь черная, лица серые, земляные, смурные. На «казачков» смотрят волком: они хоть и танцевали убийство, но прогнулись под администрацию. Забыли про «западло». Забыли о блатном законе.
Милованов выходит за пределы зоны. Садится в автобус. Открываем водку. Пьем, почему-то не чокаясь.
| Государственный ансамбль танца «Казаки России» основан в 1990 году в Липецке. Его часто называют «Большим казачьим балетом». Создатель ансамбля, его художественный руководитель и главный балетмейстер — заслуженный артист России Леонид Милованов, выпускник Московского государственного института культуры, в прошлом балетмейстер Кубанского казачьего хора. Ансамбль выступал в Великобритании, Испании, Португалии, Швейцарии, Франции, Италии, Греции, Швеции, Норвегии, Дании, Румынии, Югославии, Польше, Албании, Китае, Северной Корее, Канаде, США. В 2001 году казаки плясали на ежегодном Эдинбургском фестивале Military Tattoo. «Эта группа достойна считаться лучшей в мире» — так писала о «Казаках России» шотландская газета The Scotsman. The Daily Telegraph назвала их концертное шоу «сногсшибательным». В рецензии газета писала, что энергетика, идущая от исполнителей, столь велика, что зрители «живут театральным чувством, поднимающим настроение». В Можайскую воспитательную колонию Милованов ездит с Максутом Кубановым. Кубанов — правая рука Милованова, заслуженный артист Российской Федерации, балетмейстер-репетитор, солист, танцор, карачаевец, мусульманин. |
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
